Психология человеческой жизни - Галина Абрамова

• радость возвращает человеку его бытие, его жизнь как целостный предмет;

• человек может испытывать радость, если обладает достаточной целостностью Я, позволяющей в момент переживания сохранить идентичность Я с самим собой как с данностью, воплощающей и осуществляющей замысел своего существования, замысел сотворения того Я, которое в радости узнает о своем предназначении;

• в радости человеку дана его жизнь как целостность и он дан жизни как воплощение замысла существования своего Я.

Конечно, это только попытка описать идеи, позволяющие, на мой взгляд, понимать существование множества конкретных вариантов проявления радости: тихой, просветляющей человека, или бурной, разрушающей его привычный образ, мгновенной, как ожог, и длительной, непреходящей радости откровения, которое становится основой всего бытия, и т. д.

Среди вариантов радости найдется место и злорадству, так как оно порождается границами (это могут быть границы любых семантических систем) и напряжением, связанным с воздействием на эти границы. Это напряжение тоже выявляет силы Я, но только в одном их качестве – в качестве сил, разрушающих семантические границы. У Г. Иванова есть строки:

…я верю не в непобедимость зла,а только в неизбежность пораженья…

Мне думается, что эти строки точно отражают существование злой радости как неизбежного атрибута бытия, где силы созидания и разрушения присутствуют как законы; проявление этих сил связано с переживанием связи Я с этими законами, с тем началом начал, о котором говорилось выше.

Силовое воздействие на границы семантических пространств избавляет человека от Я-усилий по изменению своей позиции в различных временах и пространствах жизни, но в то же время дает переживание наличия самой силы Я. Это можно увидеть во многих проявлениях как индивидуальной, так и общественной жизни. Приведу несколько примеров: «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим, кто был никем, тот станет всем…» или «Нам не надо ждать милости от природы, взять от нее все – вот наша задача», или «Пятилетку – за четыре года», или «Я его, гада, на порог не пущу и к ребенку не подпушу», «Я тебя породил, я тебя и убью», «Его убить мало», «Я ему такое устрою – жизнь немила будет» и т. п. Во всех этих примерах есть та ориентация на разрушение, которая отражает один из существующих и достаточно распространенных способов воздействия на предмет при необходимости иметь дело с границами этого предмета или с его целостностью как качественно своеобразным семантическим пространством. Это воздействие дает ту злорадную радость, когда мгновенное переживание наличия силы сужает пространственно-временные рамки жизни до мгновения разрушения. Жизнь лишается самых главных своих свойств, которые воспринимаются при трансцендентальной позиции и переживаются в радости, – это свойства вечности и беспредельности, которые реализуются человеком в его творчестве как стремление к гармонии с миром, к красоте. Это можно будет увидеть в жизни конкретных людей, которым посвящены последующие главы, а пока я продолжу свою попытку описать нормальную человеческую жизнь, где радость – ее естественное свойство.

Итак, пока получается, что радость возможна тогда, когда, сталкиваясь с границами семантических пространств, с Другим, человек проявляет силу своего Я как понимание, изменение своей позиции, а не разрушение другого. Это очень краткий итог предыдущего рассуждения, позволяющий перейти к описанию других психологических характеристик нормальной человеческой жизни.

В общем виде эти психологические характеристики представляются мне как функциональные психологические органы, обеспечивающие устойчивость психической реальности как целостности. Они являются гарантией необходимой изменчивости, но смысл их функций воплощается в том, что Я-усилия человека реализуются в соответствии со свойствами Я как данности. Другими словами, человек живет жизнью, которую можно охарактеризовать как полную и полноценную, где он идентифицирован с собой, и целостность его Я – основа психического здоровья и возможности жить с другими людьми, не разрушая ни себя, ни других.

Эти функциональные органы появляются в истории человеческой жизни как переживания при встрече человека с предельными проявлениями жизни, с теми началами начал и концами концов, которые есть у вещей, предметов, самого человека, но нет у жизни. Среди них надо выделить религиозные чувства человека, которые связаны с переживанием наличия Творца и Создателя. Эти чувства определяют границу воздействия Творца на созданное им, обосновывают необходимость следования в усилиях замыслу творения, открывают путь к осуществлению нравственных действий и показывают необходимость этих действий. Именно из этих чувств возникает потребность и возможность любить сотворенное, содействовать воплощению в сотворенном замысла творения. Именно из этих чувств возникает обоснованность усилий по преодолению и принятию боли как свойства живого, которое в своей жизни уже содержит смерть.

У взрослого человека этими функциональными органами могут быть совесть, внутренняя свобода нравственного человека, сила его Я, естественная ответственность, для которой не существует невротической угрозы. Все это можно описать в понятиях удовлетворения базовых потребностей и формирования иерархии мотивов, рассмотреть как реализацию ценностностей, а также выделить множество других характеристик. Но мне представляется, что при всем возможном многообразии психологических описаний будет возникать то, что на бытовом языке давно названо жизнью с чистой совестью. Эта жизнь не предполагает мрачности и обреченности; она окрашена светом и теплом радости жизни. В ней присутствует та серьезность, которая является гарантией заботы о сохранении жизни, и та шутливость и способность смеяться, которые избавляют от страха одномерности и расширяют мир до бесконечности, вводя в него понятие относительности как возможности самоопределения границ любой вещи и предмета, в том числе и самого себя. В ней не надо специально обсуждать проблему ответственности, – она решается естественно, как дыхание. В каком бы варианте слова или Дела она не проявлялась, в ней обязательно будет то чувство полноты присутствия в жизни, которое выражается словами буднично и однозначно: «Я отвечаю за себя».

Локус контроля, возможность самоопределения собственной жизни не распространяются на другую жизнь, какой бы близкой и родной она ни была, другому дается право на существование в той же мере, что и самому себе, границы предметов воспринимаются как необходимость, как данность, в равной степени это относится и к собственному Я.

Свобода быть собой, возможность осуществления этой свободы в творчестве себя и своего мира воспринимаются как естественная данность жизни. Свобода, при всех вариантах осуществления жизни, – это творчество любви к жизни. Эти слова по сути тавтология, так как творчество жизни невозможно без любви к ней, а любовь невозможна без творчества. Придется только добавить, что речь идет об истинной любви и истинном творчестве.

Это добавление для читателей, чтобы вместе с ними еще раз уточнить позицию – не всякий живущий живет живой жизнью, где есть творчество и любовь. Можно приводить множество доказательств того, что такое возможно, и понятие психологической смерти, например, актуально для современной психологии ничуть не менее, чем такие ее традиционные понятия, как «личность», «поведение», «внимание», «воображение» и т. д. Я приведу только одно доказательство из многих – потеря себя является одним из симптомов, который осознается многими людьми, нуждающимися в психологической помощи. Эта потеря выражается в невозможности принимать решения, выполнять принятые обязательства, концентрировать усилия и иметь их как проявление данности Я.

Потеря Я связана с ориентацией на других людей, которые взяли бы на себя ответственность за принятие и осуществление жизненных решений. Это путь, по которому человек может прийти в любую относительно замкнутую группировку людей, где переживание общности с другими будет заменять ему переживание данности своего Я.

В живой человеческой жизни другие люди и общение с ними позволяют выделить данность Я и обозначить ее как собственное своеобразие, которое ценно как качество, существующее и в других людях.

Обусловленность этого качества как данности, переживание его ценности как данности являются основой той этики отношений с жизнью, которую А. Швейцер называл жизнеутверждающей этикой. Она вводит те критерии и меры воздействия на жизнь, которые позволяют утверждать, что целью жизни является сама жизнь. В живой человеческой жизни это переживается как безусловная ценность данности собственной жизни.