Нежданный гость - Эйми Карсон

Пауза затянулась. Мейсон снова переключился на вазу. Рииз еще какое-то время смотрела на него. Неужели психотерапевт считал, что, разрядив атмосферу в их отношениях, можно облегчить его беспокойное состояние? Мейсона явно что-то тревожило. Она почувствовала это сразу, когда, глядя в зеркало, встретилась с ним взглядом. Но она определенно у него в долгу за помощь с ледяными скульптурами.

– Я ушла, потому что ты не хотел говорить со мной, Мейсон.

Сначала показалось, он не расслышал ее за шумом шлифовальной машины. Продолжал работать, стирая ее имя, маленькие осколки льда разлетались во все стороны. Но он отреагировал:

– Не говорил, потому что не знал, что сказать. Я не мастер разговоры разговаривать. И никогда им не был.

– Мне необходимо было чувствовать, что я часть твоей жизни. А ты отгородился от меня.

В его хриплом смехе не слышалось ни капли веселья.

– Можешь поверить, в тот момент ты бы не захотела оказаться в моей голове. Черт, я и сам не хотел бы оказаться там.

Ей стало больно от этих слов. Не стоит, чтобы к другим ненужным чувствам, которые вызывал бывший муж, добавились сочувствие и понимание. Тем более для них уже слишком поздно.

– Я хотела помочь.

Мейсон сжал губы и отвел в сторону шлифовальную машинку. На мгновение их взгляды встретились. Ожившие призраки прежних скандалов с силой надвигающегося землетрясения заполнили морозильник.

– Ты не могла. – Он вынул из кармана зажигалку и чиркнул кремнем, высекая язычок пламени. Поднеся огонь к клювам лебедей, Мейсон расплавил лед в том месте, где они соединялись. – И никто не мог, Рииз.

Она почувствовала, как вспыхнуло прежнее возмущение, напомнив, почему не хотела затевать этот разговор. Неужели он полагал, что от этих слов ей станет легче? Этот человек не создан для близких отношений.

– Наверняка кто-нибудь смог бы, если бы ты позволил. Неужели не понимаешь, совместная жизнь именно для того и существует.

Подтаяв, клювы лебедей стали короче и грубее. Мейсон молча убрал зажигалку. Да будь он проклят!

– Я забыла свою прежнюю жизнь и начала все сначала. Когда я ждала твоего возвращения, почти перестала общаться с родителями и отдалилась от друзей. Мои родители постоянно твердили, что ты никогда не изменишься и я должна вернуться в Нью-Йорк на время, пока тебя нет. Но мне хотелось создать свой дом. Наш дом.

Мейсон, промолчав, протянул руку, меняя один инструмент на другой.

– Ты хоть представляешь, как я ждала твоего возвращения? – Голос Рииз против воли повысился. – Ждала, что ты вернешься ко мне!

На лице Мейсона появилось необъяснимое выражение. Взяв маленькую электропилку, он аккуратно распилил на две части ледяной постамент, на котором стояли лебеди. Птицы освободились друг от друга, но у них слегка повредились клювы, правда, больше их ничего не связывало. По какой-то причине это окончательно вывело Рииз из себя.

– Даже когда ты вернулся из Афганистана, тебе, видимо, не хотелось, чтобы я была рядом.

– Я чувствовал себя каким-то оцепеневшим. Несмотря на слезы, которые жгли ей глаза, голос Рииз звенел от гнева.

– Я была бы рада сказать то же самое, Мейсон. Оцепенеть здорово. Но ты заставил меня чувствовать себя последним дерьмом. – От этих грубых слов почему-то стало легче.

У Мейсона вырвался вздох, первое проявление хоть каких-то эмоций.

– Черт, Рииз, я не хотел.

Она уже не могла остановиться и, не глядя на него, выпалила:

– Ты отвернулся от меня, как от ничтожества. Мне понадобились месяцы, годы, чтобы прийти в себя.

В наступившем ледяном молчании Мейсон положил пилу на полку морозильника и повернулся к Рииз. В охрипшем голосе звучала искренняя боль.

– Прости, что я принес тебе столько горя, ты заслуживала лучшего.

Эти слова проникали в глубину души, смягчая давнюю обиду, затягивая гноившуюся годами рану. Рииз удивленно взглянула на него, не понимая, почему эти простые слова так подействовали на нее. Даже тогда она не до конца осознавала, как отравляли ее чувства, которые теперь наконец ушли.

– Ты всегда заслуживала кого-то лучше меня, Рииз. И тогда, и теперь. Такого, как Дилан.

Он ходил взад-вперед по своей тошнотворно роскошной спальне и с тревогой посматривал на часы, стоявшие на ночном столике. Два часа долбаной ночи. Отлично! Он потер рукой лицо, чувствуя себя страшно усталым. Измученным. Ему очень хотелось спать, но сон не шел. Мейсон уже давно понял: бороться с этим бесполезно, и лежа в постели, ворочаясь с боку на бок, будешь чувствовать себя еще хуже, чем если встать и начать двигаться. Понимая, что бессонница может продолжаться всю ночь, он достал из дорожной сумки старенький теннисный мячик и начал бросать его об пол. Этот способ порекомендовал ему психотерапевт, и Мейсон быстро обнаружил, что он хорошо снимает напряжение. Порочный круг, который помогало разорвать равномерное бездумное занятие. Устав сидеть в четырех стенах, он вышел из спальни и направился по слабо освещенному коридору, стуча на ходу мячиком. Пока ему не вспомнились слова Рииз. Выражение ее лица. Боль в глазах. Он знал, она тяжело переносила его отсутствие. Знал, как расстраивало ее его молчание. Ведь она такая впечатлительная, такая нежная. Он всегда боялся отпугнуть ее от себя, выплеснув все свои страшные мысли и жуткие переживания.

Откуда он мог знать, что, затаив их глубоко в себе, добьется того же результата?

Да, он хорошо помнил ее злость, он знал ее вдоль и поперек до мельчайших подробностей. Но он не понимал, какой жалкой заставил себя чувствовать. Не знал, какую неуверенность поселил в ней. Он был слишком занят смятением и неопределенностью, которыми сопровождалось возвращение к мирной жизни. Всякий раз, когда она уезжала к родителям, в семью, где он чувствовал себя как рыба, выброшенная на сушу, таким же одиноким и ненужным, как в школьные годы, Мейсону казалось, что его предали. Но теперь, оглядываясь назад, он подозревал, что это было единственное, помогавшее ей выстоять. Его семья состояла из них с отцом, и Мейсон очень рано почувствовал себя независимым. Ничего общего с нежным воспитанием Рииз. В то время самым простым казалось винить в проблемах социальные различия. Даже тогда, несмотря на ненависть, которую он питал к ее претенциозным родителям, Мейсон понимал, что не может сделать ее счастливой. И почувствовал себя аутсайдером в собственной семье. Обвиняя ее родителей, он лишь трусливо уходил от действительности.

Мейсон спустился по лестнице, сосредоточившись на том, чтобы не упустить мячик. Огромный дом конца девятнадцатого века посреди ночи казался довольно жутким, но сидеть в четырех стенах не лучше. Он очень надеялся, что в конце концов сможет расслабиться и отдохнуть.