Опасные заложники - Владимир Шитов

Не нуждаясь в дальнейших уговорах, Ломакина молча положила деньги себе в карман. Глядя на руки Климова, кожа которых была синей от татуировок, она благоразумно решила перевести разговор на другую тему:

— Я смотрю, Женя, у тебя все руки синие от наколок. Так же, как и у моего дурака.

— Традиция, Валентина Ильинична. От нее никуда не денешься, — как бы с сожалением, разведя руками, сокрушенно поведал он.

Сходив в кухню, Ломакина сказала:

— Иди, Женя, мой руки в ванной. Сейчас будем ужинать с тобой.

— От такого мероприятия не откажусь, — поднимаясь со стула и потирая руки, довольно сказал Климов. — Валентина Ильинична, как вы смотрите на то, чтобы за ужином нам пропустить по грамульке спиртного за мое освобождение и за знакомство с вами?

— Ну что ж, по такому случаю грех не выпить.

С удовольствием расправляясь на кухне с борщом, благоухающим разными специями, от которых у него во рту горело, Евгений не спеша делился с Валентиной Ильиничной своими невеселыми, но интересующими ее новостями.

Получив от Евгения ответы на все свои вопросы, касающиеся сына, она стала интересоваться личностью самого квартиранта:

— Сколько лет ты, Женя, сам-то просидел в колонии?

Климов молча продемонстрировал перед ее глазами ладонь с растопыренными в стороны пальцами.

— Пять лет? — удивленно спросила она.

— Да! — скучно, как о набившей оскомину кислой ягоде, ответил он.

— И за что тебе намотали такой срок?

— Не хотел идти служить в армию, пытался дать военкому взятку, а он меня за это упрятал в тюрьму.

— Я думала, что только у меня сын дурак, но и ты оказался не умное. Несчетное количество раз мне приходилось ездить к нему на свидания. За это время мне ни с одним толковым зеком не удалось поговорить. Все какие-то с ужимками, выкрутасами, корчат из себя черт знает что, а сами дураки дураками. Вот если взять тебя… Почему ты не захотел служить в армии, неужели сидеть в тюрьме более почетная обязанность, чем охранять Родину? Разве это не дурость с твоей стороны?

— В этом плане ты, мать, права. Все умные гуляют на свободе, а все дураки парятся у “хозяина".

— Почему ты так рассудил? — не считая своего сына совсем дураком, уже защищая его, недовольно поинтересовалась она.

— Только дураки сидят. Умным человек считается до тех пор, пока не попадет к "хозяину". Там мы все дураки, — более доходчиво объяснил он.

Такой его комментарий ее удовлетворил.

— Ну и как ты, совсем поумнел или через время опять к дуракам присоединишься? — улыбнувшись, поинтересовалась она.

— Кто захочет себя добровольно к дуракам относить? Никто! Поэтому, пока не попаду вновь к "хозяину", буду считать себя не совсем глупым.

— Ты женат?

— Нет! Не успел еще.

— А пора!

— Почему?

— Если не совсем уверен в своем уме, то найди себе такую подругу, которая смогла бы восполнить твой пробел.

— Вы как будто сговорились с моей матерью, которая не хуже вас тоже хочет захомутать меня бабой, — улыбнувшись, заметил Клим.

— Если не будешь прислушиваться к мнению своей будущей жены, то у тебя никогда семейной жизни не получится.

Сделав паузу в разговоре, как бы обдумывая ее слова, он, почесав пятерней ежик волос на голове, сказал:

— Валентина Ильинична, а вы, между прочим, толковую мысль подкинули мне. Я над ней подумаю и не исключено, что в этом году женюсь. Но если мне в женитьбе не повезет, то знайте и помните, кто толкнул меня на такой опрометчивый шаг и по чьей вине я вновь разочаруюсь в жизни.

— Нет уж, дорогой Женечка, меня ты оставь в покое и в своих жизненных ошибках разбирайся сам. Если не хочешь, так уж лучше не женись. Мне от своего Ивана нареканий хватает, а тут еще ты хочешь добавить к ним свои.

— А он в чем вас винит?

— Ты же знаешь, за что его посадили?

— За хулиганство!

— Не за какое ни хулиганство, а за тупость.

— Как так? — удивился Клим.

— Да очень просто. Он и его друзья стали в парке приставать к девушке, хватали за руки, хотели ее куда-то увести. Девушка стала кричать, звать людей на помощь. Нашелся один старичок, который, подойдя к ним, стал их стыдить и требовать, чтобы они оставили девушку в покое. Им надо было послушаться старика, понять его мудрость, а они его побили. За старика заступилась другая группа парней. У них, в компании сына, людей было меньше, вот сын и схватился за нож, которым одного парня порезал. Ведь если по-умному разобраться, то компании сына надо было сказать спасибо старику, что он спас их от группового изнасилования девушки, а они вместо этого, идиоты проклятые, вздумали бить.

— Действительно, Иван глупо сел.

— Пока молодежь не научится понимать и слушаться старших, поступать так, как они им советуют, у вас спокойной и счастливой жизни никогда не будет…

— Вы чего, Валентина Ильинична, так разволновались? С того события прошло столько лет, пора уже и успокоиться.

— В том, что Иван сидит в колонии, он винит не себя, а меня,

— Ваша в чем тут вина?

— Я виновата в том, что в детстве мало его била и не заставляла как надо учиться. Отчасти я его обвинение признаю, но он подумал, как я тогда могла заниматься надлежащим его воспитанием, если я всю жизнь целыми днями пахала на работе, как трактор, а он в это время был предоставлен сам себе, без родительского присмотра? При всем моем желании я тогда ничего не могла изменить в его жизни. Почему-то к родному отцу, который даже копейки не потратил на сына, он никаких претензий не имеет. Я же у него всегда под рукой, почему бы и не покритиковать меня, не сорвать на мне свою обиду…

Климу стало жалко женщину-труженицу. Он понимал обоснованность ее обиды, а поэтому решил как-то успокоить.

— Иван в отношении вас не прав. Если ему хочется высказать свое недовольство, то пускай ищет отца, предъявляет ому свои обоснованные претензии, а вы тут ни при чем.

— Если ты, Женя, это понял, то, возможно, и до моего Ивана дойдет такое понимание, — довольная таким его рассуждением, произнесла она.

После ужина Валентина Ильинична застелила диван чистыми постельными принадлежностями.

Когда Клим зашел в зал, она сказала ему, показывая на диван:

— Будешь спать здесь, но сразу давай договоримся, что разбирать и убирать постель за собой будешь сам. У меня не такие уж огромные апартаменты, а поэтому чтобы на диване не было днем никакой берлоги.

— Я вас отлично понял, сам люблю порядок, а поэтому можете не беспокоиться. Вместе с тем большое спасибо за оказанное мне внимание.

— Ладно уж, чего там, — смутившись, произнесла она, спеша покинуть зал и оставить его одного. — Отдыхай, я пойду к себе.

Раздевшись и укрывшись тонким одеялом с пододеяльником, Клим еще долго лежал с открытыми глазами, погруженный в размышления. А думать ему было о чем…

Глава ВТОРАЯ

За несколько дней до этого капитан милиции Примаков Игорь Сергеевич, выпускник академии МВД Российской Федерации, в пятнадцать часов пятьдесят пять минут сидел в приемной начальника УВД полковника милиции Томилко, который вызвал его на беседу к шестнадцати часам.

В приемной, кроме него, находилась секретарь-машинистка, девушка лет двадцати трех, миловидная, со вкусом и пониманием одетая, печатавшая на электрической машинке какой-то документ.

Неожиданно Примаков услышал властный мужской голос, раздавшийся из селектора:

— Вера Николаевна, Примаков прибыл или нет?

— Ждет в приемной, — оторвавшись от работы, поспешно ответила девушка,

— Скажите ему, пускай заходит.

— Капитан, проходите к Виктору Николаевичу, — показав рукой на дверь и вновь приступая к прерванной работе, сказала девушка. Происходящее для нее было до такой степени обыденным, что через неделю она, вероятно, уже не могла бы вспомнить личность данного посетителя.

Стол полковника был завален разными рапортами, донесениями… Отодвигая их от себя рукой в сторону, как бы отмахиваясь от надоевших мух, Томилко, поднявшись из-за стола, доброжелательно улыбнулся капитану, оторвавшему его от рутинной работы, с удовольствием пожал ему руку, предложив присесть на стул, находящийся рядом с его рабочим столом, на котором Примаков увидел свое личное дело.

— Я ознакомился с твоим личным делом и скажу, Игорь Сергеевич, что остался доволен прочитанным. У тебя получалась работа в уголовном розыске, с отличием закончил академию, каратист с черным поясом. Такие специалисты нам нужны позарез, и если бы ты не был спортсменом, то я бы тебя давно уже назначил на должность. Меня очень устраивает то, что твое прежнее место службы было во Владивостоке. Тебя на кубанской земле никто из преступного элемента не знает, да и из работников милиции тебя тут знают всего лишь единицы. При таких благоприятных обстоятельствах для нас я хочу тебе предложить принять участие в очень опасной для жизни, но такой необходимой для нашего управления, операции. Так как ее результаты трудно предсказать, то твое участие в ней дело добровольное. Даешь согласие?