Пленники - Гарегин Севиевич Севунц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Кто вы такие? — спросил круглолицый человек, подозрительно оглядывая Оника и его товарищей.
— Прохожие, — коротко ответил тот.
— А, прохожие! И куда же вы путь держите?.. — Круглолицый говорил по-украински. Последние его слова Оник не понял и бросил на Великанова взгляд, прося подмоги.
— Мы из Львова, — выступил Великанов вперед. — Идем в Тернополь.
Мужчина по-верблюжьи оттопырил нижнюю губу.
— А!.. Значит, из Львова?.. Чуешь, Андрей? — обратился он к одному из парней. — Позови-ка сюда старосту!
Оник почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Дело оборачивалось худо. Их свобода могла оказаться недолгой. Мечтали перейти фронт, присоединиться к своим, тешили себя радужными надеждами — и вдруг во втором же селе…
— Что ж, зовите хоть самого черта! — грубо крикнул Великанов и махнул рукой, — мол, теперь пиши пропало!..
— Э, приятель, погоди-ка! — крикнул Оник вслед неторопливо удалявшемуся Андрею и повернулся к круглолицему:
— Зачем зря беспокоить вашего старосту? У человека, должно быть, есть дела поважнее. Мы тоже спешим. Не задерживайте нас. Если в каждом селе будут звать старосту, допрашивать, кто мы и откуда, — когда мы дойдем до места? Вы, я вижу, неглупые люди… и так поймете меня. Что вам нужно?
Но увертки Оника не помогли, — круглолицый был непоколебим.
— Ступай, ступай! — прикрикнул он на Андрея.
Оник с отчаянием оглянулся на своих товарищей, хотел еще что-то сказать, но закусил губу и, сделав несколько шагов в сторону, сел на скамью около хаты. За ним последовали Великанов и Гарник.
— Попались! — процедил сквозь зубы Великанов.
— Пусть хоть повесят, — шепотом отозвался Оник, — мы из Львова, идем в Тернополь. Понятно?..
Они замолчали. Перешептывание могло возбудить подозрение. Люди из толпы наблюдали за ними и о чем-то негромко переговаривались.
Из хаты напротив вышла девушка с ведрами, направилась к колодцу. Мальчуган загонял хворостиной во двор гусей, — гусак шипел на него и, выгнув шею, кривил голову, грозя клюнуть. Из-за плетня, как братья, выглядывали на улицу круглые спелые подсолнухи.
Где-то люди воевали, проливали кровь, мучались в лагерях, а здесь все было, как раньше, до войны: жили, работали, развлекались по-своему… Странная штука жизнь, — пойми вот ее! — раздумывал Оник. Вот и у них в селе, в Армении, тоже, наверное, ничего не изменилось. Такая же деревенская жизнь. Стадо коров возвращается с пастбища, следом за ним пылит отара овец. Пастух, дед Амбо, въезжая на осле в село, — смешно торчат его длинные худые ноги, — говорит встречным: «Здравствуйте, колхозники!» Так приветствует он односельчан со дня основания колхоза, переняв манеру городского инструктора. Дед Амбо был в селе живой памятью об этом смешном инструкторе, который даже не знал, когда начинают ломку табачного листа. Односельчане отвечали пастуху, смеясь, а на лице деда Амбо, огрубевшем от ветра, солнца и времени, — как бы вытесанном из камня, — не появлялось даже подобия улыбки. И вслед седобородому старику доносился дружный, беззлобный хохот. Дед проезжал, на улицах села появлялись молодые невестки и парни, — кто загоняет во двор скотину, кто идет по воду, кто несет к роднику мыть посуду, кто с узелком в руках спешит узнать, когда уходит машина в город…
Нить этих невольно возникших воспоминаний Оника оборвал какой-то парнишка. Запыхавшись, он подбежал к круглолицему, сказал ему что-то, а тот передал окружающим. Все поспешно зашагали в ту сторону, куда ушел Андрей.
Круглолицый подождал, когда все скрылись за углом, и повернулся к беглецам:
— Пошли!
— А староста не придет? — спросил Оник словно бы невзначай.
— Не ваше дело! Идите за мной!
Они молча повиновались.
В конце улицы круглолицый остановился и сказал Онику:
— Ты зайди в этот двор, подожди меня. Сейчас я устрою твоих товарищей и вернусь.
Тон его речи был уже совсем другой — мягче, спокойнее. Не находя объяснений этому, Оник тем не менее решил подчиниться круглолицему.
— А товарищи мои где будут? — спросил он.
— Недалеко. Не бойся!
Оник вошел в указанный двор, — там никого не было, — и сквозь щель в изгороди стал наблюдать, куда поведут Гарника и Великанова. Те свернули за угол в соседнюю улицу. Онику уже ясно было, что их прячут, но он никак не мог понять, почему этот человек только что собирался передать их в руки старосты. Что за загадка?
Во двор вошла женщина. Увидев Оника, она чуть попятилась:
— Кто вы такой?
— Прохожий, тетушка. Шли своей дорогой, но какой-то человек задержал тут нас, велел… пригласил меня зайти сюда, сказал, что скоро придет сам.
— А! То мой муж, Петро! Ну, заходьте до хаты!
— Ваш муж? Такое круглое лицо, да? Полный…
— Да, да. Заходьте! А и худой же вы!.. Видно, что заботились там о вас неплохо… Да что они, проклятые, — матерей, сестер, жен не имеют? Детей не имеют?
Странно было слышать такие речи от незнакомой женщины. Откуда ей знать, кто перед нею, откуда идет. Уж не провокация ли?
— Ничего не знаю, тетя, — сказал Оник, идя за нею в дом.
— Я просто прохожий. Говорю же: шел мимо, а ваш муж вот задержал…
Женщина удивилась.
— Задержал! Да что он, сошел с ума!? Неделю назад тут схватили двоих парней, вроде вас, повесили и три дня не разрешали снимать трупы. Староста едва выпросил у коменданта разрешение похоронить их — по селу невозможно было пройти, они уже стали разлагаться…
Глаза у Оника чуть не вылезли из орбит. Только сейчас он понял, в какое они попали село, и проклинал себя за неосмотрительность. Он хотел было подробней расспросить женщину о немцах, о повешенных ребятах, но пришел хозяин хаты. Увидев, что жена собирает на стол, он предупредил ее:
— Стакан молока и кусочек хлеба, — больше ничего ему не давай. Долго голодал?
Оник молча кивнул.
— Оно и видно. Стакан молока да кусок хлеба! Надо окрепнуть, мясо потом будешь есть. И вот что, парень: в хате я держать тебя не могу, — нельзя. У нас в хлеву две двери. Одна открывается во двор, другая в поле. Будешь жить в хлеву. Сунутся немцы — выскакивай, как удобней будет. Там и сено есть… Ладно, пока ешь.
Оник отпил несколько глотков молока, потом маленький кусок хлеба накрошил в стакан.
— Крестьянин? — спросил хозяин.
— Когда-то был им, — на всякий случай уклонился от прямого ответа Оник.
— Говоришь, в Тернополь идете?. Пробираетесь к нашим?
Оник отодвинул недопитый стакан:
— Кто такие «наши?» Сказано: идем в Тернополь и все тут!..
— Ладно. Допивай молоко, допивай!
Трудно было Онику под
