Месть смертника. Штрафбат - Руслан Сахарчук

– Лучше обними меня, Васенька, – сказала она. – Мой большой наивный ребенок.

Они заснули на берегу и вернулись в санчасть только утром. Сегодня их счастью миновала неделя – на фронте огромный срок, за который можно стать героем, затем трусом и предателем, затем снова героем – и все это за какой-то час, только час этот нужно прожить. А неделя – это целая жизнь внутри крохотной вселенной. Зачастую куда более важная, чем все предыдущие и последующие годы, вместе взятые.

Белоконь хотел сделать для нее что-то особенное. Вчера он собрал степные цветы – симпатичные желтые, милые, но невзрачные белые, голубые. Названий их он не знал. Рите понравилось. Может, составить еще один букет? Взять немного красных – совсем чуть-чуть, как символ праздника… Не крови, нет, нельзя, чтобы она подумала о крови. Нужно разбавить их оранжевыми…

Увлекшись мыслями, сержант пропустил момент, когда Алеша умолк, обиженный невниманием. Правда, ненадолго.

– Вася, ты точно не пьяный? – в третий раз спросил он.

– Не пьяный.

– Ты вот меня не слушаешь, – посетовал Алеша. – А я ведь о жизни говорю. О самой что ни на есть реальной жизни вокруг нас. Это тебе не девок на озере укладывать.

– Да пошел ты, – ответил Белоконь с блаженной улыбкой на лице, которая никак не вязалась с его словами.

Он понимал, что об их с Ритой хождениях на природу знает вся часть. Тут уж ничего нельзя было сделать, и Белоконь просто не обращал на это внимания. Другие медсестры нисколько не стеснялись своей бурной и разнообразной личной жизни и спали с солдатами и санитарами прямо в землянках и палатках – на виду у всех. На виду или с участием – это уж как доводилось. С офицерами у них были особые отношения. Алеша нередко возил девушек в штаб на своем грузовике – кому как ни ему было об этом знать. Самых смазливых медсестер регулярно вызывали в командирские блиндажи. Неизменная их формулировка – «для выполнения боевого задания». Одни оставались при штабе, становясь ППЖ, другие переставали ими быть – из постоянных жен командования становились общими и периодическими.

Риту никто не вызывал. Если бы Белоконь не был так поглощен своим огромным счастьем в крохотной уютной вселенной, он непременно бы над этим задумался. Сравнил бы ее прошлое с настоящим и сделал бы правильный вывод: кто-то из начальства держит ее для себя. И он бы даже догадался, кто именно. Однако этого Белоконь не сделал.

– О, ты напрасно отмахиваешься! – говорил Алеша. – В этот решительный момент, когда родина в опасности, зажравшиеся снабженцы крадут у раненых панталоны. Но так больше продолжаться не может. И не будет! Найдется и на них управа. Уже нашлась, я так думаю. Не удивлюсь, если мы сейчас приедем в штаб и узнаем, что эти нечистые на руки враги народа отправлены в штрафной батальон. Или просто расстреляны как предатели родины. Вот не удивлюсь, Вася! Ты и сам, небось, слышал: во вчерашнем приказе наркома обороны ясно сказано, что наши ресурсы… в общем, что жрать скоро будет нечего, все будем голые и голодные. А эти собаки раненых грабят! Должны же они наконец понести заслуженное…

– Что за приказ? – перебил его Белоконь.

– Вася, да ты точно пьяный! Вчера товарищи из особого отдела зачитывали. Причем два раза, чтобы до всех дошло. Ты опять могилы рыл или просто храпел где-нибудь в кустах? Так тебя бы нашли по звуку и привели слушать. Всех сгоняли…

– Леша, ближе к делу! Какой приказ?

– Приказ наркома обороны номер… кажется, двести тридцать семь, – сказал водитель, – или двадцать семь… Ты не думай, у меня память хорошая, у меня…

– Ну?!

– …отец агроном.

– Провалитесь вы оба, о чем приказ?!

– Об том, что пора уже нам прекратить отступать. А всех отступающих паникеров – в расход.

Белоконь подумал о тех, кто остался за Доном, кого река отрезала от своих. Они вот не отступили. И теперь их прессуют особисты. Он поинтересовался:

– Мне послышалось или ты упоминал тюремный батальон?

– Штрафной батальон, – поправил Алеша. – Я толком не вникал, но, кажется, предателей соберут вместе. И заставят воевать силой, раз они не хотят по-хорошему.

На это Белоконь ответил лишь угрюмым «угу». От его прекрасного настроения ничего не осталось.

Алеша, видя, что его пассажир и главный зритель помрачнел, постарался его развлечь:

– Да ты не хмурься, Вася! Нас это не касается, мы ж и так воюем. У нас в дивизии народ в основном героический. Аж гордость берет, что на нашей земле есть такие люди. Вот пару дней назад случай был. Ты, конечно, не знаешь… Наш офицер угнал у немцев самолет с желтыми крыльями, представляешь?

– Не представляю.

– Во! – обрадовался водитель. – А ты послушай. Мне связисты рассказывали, они всегда в курсе. А было так: среди бела дня из-за реки прилетает штурмовик…

– Леша, а куда это мы едем? – спросил Белоконь.

Почти добравшись до штаба, водитель свернул с накатанной дороги.

– Там саперы все перерыли, – сказал он со странной улыбкой. – Я вчера чуть к ним в яму не ухнул. Вернее, уже ухнул передними колесами, еле вытолкали… Крюк надо делать, иначе никак.

– Останови, я пешком дойду.

– Да ладно тебе, тут три минуты объезда!.. Ты про самолет дослушай, а то обижусь.

– Ну валяй.

– Значит, прилетает штурмовик. Весь такой ярко-голубой, с желтыми крыльями. Я вообще-то не стратег, но мне кажется, что фашисты зря навострились красить свои лаптежники под синичек. Думают, что мы совсем идиоты, синицу от «Юнкерса» не отличим, пока не какнет. Да хотя бы по крестам…

– Короче, твою мать! Прилетает самолет и что дальше?

– Дальше он прет себе по прямой… Вот не знаю, почему его не сбили. Это что же, любой может прилететь и бомбить?.. Ладно-ладно, это я так, между делом… Штурмовик над колонной понесся, представляешь? Там, конечно, переполох – кто стрелять, кто от бомб прятаться… А он себе прет дальше, в степь. Сел, говорят, там. К нему, конечно, наши подтянулись. Еще бы не подтянуться, такого павлина только слепой не заметил. А оттуда вываливается такой веселый здоровый мужик. Я, говорит, наш разведчик, капитан Сидоров моя фамилия.

– Сидоров? – оторопело спросил Белоконь. – Точно Сидоров?

– Ну, может, не Сидоров, какая разница? – сказал Алеша, поворачивая руль.

Они подъезжали к устроенным среди дубков и березок блиндажам. В этой части штаба сержант не бывал. Водитель продолжал разглагольствовать:

– Ты слушай дальше. Вытаскивает он из кабины немца – языка, мол, своим ходом пригнал. Такие дела. Капитану, наверно, орден дадут. Хотя связисты говорят, что немец бракованный попался, по-немецки не понимает. Долбит, как дятел, что он «парларе итальяно»… А все равно капитану надо орден. Если за такое не дают, то за что вообще дают?

– Это уж как командование решит. Не знаешь, где сейчас этот… Сидоров?

– Отчего не знать-то! – весело откликнулся Алеша. – Знаю. Он в Особом отделе байки травит.

– Ты же говоришь, что он герой! – сказал Белоконь укоризненно. – Отчего тогда веселишься?

– Ну ты, Вася, даешь! Даже героев проверять нужно. А если у него от фашистов задание, и все остальное – обманный маневр? Может такое быть? Может, Вася, время-то военное. Страшное время. Каждый может оказаться изменником и предателем… Все, приехали.

Машина остановилась. Со стороны пассажирской дверцы у грузовика выросли двое энкавэдэшников с автоматами на изготовку. Их дула смотрели прямо на Белоконя.

– Выходи из машины! – бросил один из них.

Белоконь обернулся к Алеше и посмотрел ему в глаза. Этого хватило. Сержант сжал зубы, кивнул и молча вылез.

– Бывай, Вася! – крикнул водитель.

Мотор взревел, грузовик стал сдавать назад.

– Сержант Василий Белоконь? – спросил старший энкавэдэшник. – Сдать оружие.

И Белоконь вручил особистам винтовку.

Сержанта завели в блиндаж и усадили на табуретку посреди комнаты. На этот раз табурет был настоящим, колода-плаха осталась в брошенном помещении за Доном. В остальном обстановка была такая же, как и прошлый блиндаж капитана госбезопасности: стол с бумагами, нары вдоль стены… Керженцев и его секретарь за столом, Лютиков на нарах.

Особисты выглядели усталыми. Однако Керженцев при виде нового задержанного заметно оживился.

– Наш старый знакомый! – воскликнул он, всплеснув руками. – Ну как диверсионная деятельность? Продвигается помаленьку?

Белоконь взглянул в его ненавистное лицо и с трудом разжал зубы:

– Никак нет.

– А по моим сведениям – продвигается, сержант. Можно сказать, идет полным ходом. Обнаглели вы, шпионы-диверсанты! Пользуетесь тем, что контрразведка загружена по самое не хочу. Грубо работаете, грубо. Возьмем вот твоего руководителя, Смирнова. Позер, ох, позер! Где же это видано – заявиться к нам на самолете с собственным пилотом. Даже ребенку понятно, что он был у немцев, передавал сведения о наших войсках, получал инструкции для всей вашей шпионской клики. Ну и почувствовал крылья за спиной, хе-хе. Наобещали ему фашисты с три короба, вот он так себя и ведет – еще бы, за ним же стоит Абвер! Это мы здесь, видишь ли, бумажки перекладываем, а они делают свое великое дело во имя фюрера! Тьфу!.. Так что прокололся твой начальник, основательно прокололся. Не сегодня, так завтра мы получим от него полный отчет об инструкциях – в том числе для тебя…