Неосторожность - Чарлз Дюбоу

Гарри тормозит у обочины, светя фарами на дорогу. Вокруг спящие дома. Клэр выпрыгивает из машины и бежит в темноте через поле. Гарри, тихо выругавшись, выходит и бежит за ней, крича, чтобы она остановилась. Клэр босиком, он легко ее догоняет. Она пытается вырваться, как испуганное животное, извивается и колотит его кулачками. Гарри хватает ее за запястья. Клэр задыхается и всхлипывает, повторяя, какая она дура, пусть он уйдет. Он пытается ее утешить, просит успокоиться, говорит, какая она хорошая девочка, какая красивая. Продолжая всхлипывать, она крепко обнимает его. Гарри гладит ее по голове. Клэр тянется к нему, прижимается губами к его губам, ее язык проскальзывает ему в рот.

– Займись со мной любовью, – просит она и кладет его руки себе на грудь, чувствуя, как возбуждается. – Я люблю тебя. Ты мне нужен. Сейчас. Здесь.

Но Гарри не поддается.

– Не могу, – произносит он. – Я женат. Люблю жену. Не надо.

– А я? – восклицает Клэр. – Меня ты любишь?

– Ты красивая девочка. Так нельзя. Я женат.

– Я ничего не могу с этим поделать, – вздыхает она. – Ты мне нужен. Пожалуйста.

– Клэр, бога ради, не усложняй. Поехали. Идем со мной. Пожалуйста.

Он протягивает руку, но она отстраняется и идет мимо него к машине.

Они едут молча. Говорить не о чем. Гарри выходит из машины, чтобы открыть Клэр дверцу, но она уже выбралась и шагает к моему дому, где под ковриком лежит ключ. Она молчит.

– Ты как? – кричит Гарри ей вслед.

Возле двери Клэр останавливается и смотрит на него, прежде чем скрыться в доме.

Печать на тайном письме сломана. Целой ей уже не бывать.

Когда Гарри возвращается на пляж, все спрашивают про Клэр. Он смеется и отвечает, что никому бы не пожелал такого похмелья утром.

На следующий день они уезжают. В последний раз идут купаться, пакуют последние сумки. Утром я нахожу в кухне записку от Клэр. Она уехала ранним поездом, благодарит нас за доброту. Свитер Гарри аккуратно свернут на столе.

Наша жизнь уже никогда не будет прежней.

Осень

1

Ламартин писал, что все великое начинается с женщины. Это бесспорно. В конце концов, женщины произвели нас на свет, так что с них всегда начинается все. Но, намеренно или нет, они также присутствуют и при начале всего ужасного.

Уинслоу переехали в Рим. Свежее пополнение полка писателей, творящих за рубежом. Разумеется, Китс, который там умер. А еще, без всякого порядка в перечислении, Байрон, Гёте, чета Браунинг, Джеймс, Паунд.

Гарри и Мэдди жили неподалеку от церковной версии Джермин-стрит. В Риме даже священники следят за модой. Днем улица полна архиепископов и кардиналов всех размеров, форм и расцветок из Соуэто и Оттавы, Куала-Лумпура и Каракаса, покупающих сутаны, ризы, пилеолусы и стихари. В витринах выставлены красные, золотые, белые и пурпурные одеяния. Раскрашенные деревянные статуи святых и Девы Марии. Говорят, лучшие – у Гаммарелли.

У них прекрасная квартира. Хозяева уехали в годичный отпуск. Высокие потолки, изящная мебель, на стенах портреты носатых аристократов в париках и кирасах. По всем каналам телевидения показывают женщин с обнаженной грудью, и они решают спрятать телевизор в кладовку – из-за Джонни. К квартире прилагается пожилая женщина, Анжела, которая не говорит по-английски. Мэдди пытается объясняться с ней на своем зачаточном итальянском, переходя на школьный французский, когда не знает слова. Это неважно. Они друг другу нравятся.

Джонни, с точки зрения старушки, безупречен. «Ma che bello!»[2] – восклицает она, потрепывая его по щеке.

Анжела готовит и убирает. Гарри с удовольствием обнаруживает, что она даже гладит его купальные трусы.

Ранняя осень в Риме. Тибр сверкает. Еще можно поесть за столиком на улице. Рядом с пьяцца делла Ротонда есть кафе, куда Гарри, Мэдди и Джонни ходят по утрам выпить латте с плюшками. Джонни пьет свежевыжатый морковный сок. Они читают «Интернэшнл гералд трибюн» и продираются сквозь «Коррьере делла Сера», поглядывая в словарь.

Мэдди шлет мне имейлы, в которых рассказывает обо всем. Я завидую их жизни. Первые недели они проводят, гуляя и поедая вкусности, бродят по музеям и церквам, восхищаются базиликой Святого Петра. Каждая улица – словно урок истории. Они повторяют путь святых и вандалов, поэтов и туристов. Встречаются с людьми, со знакомыми знакомых. Беттина и Микеле, римляне, занимающие целый этаж в палаццо на пьяцца деи Санти Апостоли. Среди их предков есть папа римский, что является для семьи источником и гордости, и шуток. В столовой у них висит большой портрет понтифика. Микеле работает на Чинечитта. Еще приятели. Митци Коллоредо. Семья Руполи. Робиланы. Английские банкиры. Представитель рода Габсбургов с супругой.

Вскоре они уже бегают по вечеринкам и заводят новые знакомства. «В Риме достаточно познакомиться с кем-то одним, – говорит Беттина. – И вы всех знаете». Книгу Гарри перевели на итальянский, и она уже выдержала три издания. Однажды вечером он дает автографы в книжном магазине возле пьяцца ди Спанья, и магазин полон покупателей.

Они ездят на выходные к морю в Анседонию, с Баркерами – наш однокурсник из Йеля женился на итальянке. Мэдди рассказывает мне, что море там такое же, как у нас. Гарри покупает «Веспу».

Они открывают для себя траттории. «Нино», «Делла Паче», «Даль Болоньезе» на пьяцца дель Пополо – чтобы понаблюдать за людьми, а не поесть, «Байрон» на Париоли, но больше всего любят ту, что на пьяцца Сан-Игнасио, укромной площади недалеко от их дома. Я ходил с ними туда, когда приезжал в первый раз. Это один из тех прекрасных старых римских ресторанов, где в конце обеда выставляют на стол самбуку, чинар, амаро, домашнюю граппу, настоянную на инжире или фруктах. На стенах висят фотографии незнакомых итальянских знаменитостей.

Самое замечательное в ресторане – персонал, который весь словно взят из фильма Феллини. С каждым из официантов что-то не так. Один сильно хромает. Другой заикается. У третьего на лбу опухоль, похожая на усеченный конус. Все они очень приветливы и обожают Уинслоу, которые обедают у них минимум раз в неделю.

– Мы теперь даже в меню не смотрим, незачем, – говорит Гарри. – Нам просто приносят блюдо дня, и это всегда вкусно.

У всех в жизни наступает момент, когда, сидишь ли ты в ресторане, смотришь ли, как твой ребенок играет в футбол, идешь ли один по улице, возникает вопрос: что еще тебе надо? На данный вопрос, однажды задав его себе, почти невозможно ответить. Тебе может быть ничего не нужно именно в этот момент – ни еды, ни питья, – тебя может устраивать кровать, в которой ты спишь, любимое кресло, вещи и имущество. Есть еще и то, что нельзя потрогать: любовь, дружба, страсть, вера, реализация. Но ты снова и снова задаешь себе этот вопрос, потому что у очень немногих есть то, что им нужно – или очень немногие думают, что у них оно есть, что, в сущности, одно и то же. Эта мысль может превратиться в барабанный бой. Что еще можно сделать? Достаточно ли я сделал? Необходимо ли мне больше? Доволен ли я?

В нас есть врожденная жадность, это часть человечности. Она заставила Еву откусить от яблока; велела Бонапарту вторгнуться в Россию и стала причиной смерти Скотта в ледяных пустынях Антарктики. Мы называем ее по-разному. Что такое любопытство, как не жадность до опыта, до признания, до славы? До дела, какое отвлечет нас от нас самих? Нам ненавистна мысль, что мы идем лишь настолько далеко, насколько готовы зайти. И нас не устраивает то, что у нас есть, и то, к чему мы пришли. Нам хочется большего, идет ли речь о еде, знании, уважении, власти или любви. Нехватка покоя толкает нас пробовать новое, бросать вызов неизведанному, менять жизнь и рисковать всем тем, что у нас уже имеется.

Гарри часто сочинял сказки, чтобы рассказывать их Джонни перед сном. Мне очень нравилась история про Короля Пингвинов. Джонни с ума сходил по пингвинам. Он знал все про разные виды. Императорские, адели, «скалолазы». Где живут, чем питаются. Много раз, когда Джонни укладывали спать, я стоял у его кровати вместе с Мэдди, пока Гарри рассказывал сказку. Она каждый раз менялась, но начиналась всегда одинаково:

– Жил-был на Южном полюсе Король Пингвинов. У него была семья, Королева Пингвиния, принцы и принцессы. Принцы и принцессы были очень симпатичные. Король Пингвинов был самым большим и сильным пингвином, его боялись даже морские львы. Но ему было грустно.

– Почему грустно, пап?

– Потому что он устал от снега, льда и морских львов. Устал плавать. Устал даже от Королевы Пингвинии и принцев с принцессами.

– Ужас. И что он сделал?

– Однажды он сказал Королеве Пингвинии, принцам и принцессам, и всем пингвинам на Южном полюсе, что хочет повидать мир. Он мечтал увидеть Нью-Йорк, и Францию, и Пекин, и пустыни, и небоскребы, и деревья. Все пингвины стали плакать и просить: «Не уезжай, не уезжай. Ты ведь наш король». Принцы сказали: «Кто будет нас защищать от морских львов? Кто покормит нас крилем?» Принцессы спросили: «Кто согреет нам лапки?»