Великая степь - Виктор Точинов

Школа… Дети-шпионы? Пионеры-герои на степной лад? Школой руководила Милена. И Гамаюну хотелось просчитать иное решение загадки. Найти другой канал утечки — но он пока не находил. А времени не оставалось, отключение не сработало, а рядом стягиваются в боевой кулак не меньше десяти тысяч сабель…

На отгадку неожиданно натолкнулся Ткачик. Уже натолкнулся, но пока не осознал, с чем и с кем он пересекся этим утром — мысли занимало другое. Покушение…

Понял всё мичман чуть позже.

VII. Пак. Милена

1

Экипаж, подкативший из степи к главному КПП Девятки, выглядел уморительно, и дежурные (усиленный втрое против обычного наряд) смеялись от души.

Два верблюда. Два огромных двугорбых корабля пустыни, запряженные цугом при помощи весьма странной для здешних мест упряжи. Но не в волокушу, и не в обычную степную кибитку с полукруглым войлочным верхом и огромными, в рост человека, цельнодеревянными колесами. Влекомый бактрианами экипаж покинул отнюдь не мастерскую безвестного степного каретных дел мастера — но стены Тольяттинского автозавода. Верх белой «четверки» напрочь отсутствовал, грубо срезанный, но заменяющие его алюминиевые дуги свидетельствовали, что крышу при нужде натянуть недолго.

Метров за пятнадцать до железных ворот комбинированное средство передвижения попыталось затормозить — неудачно. Меланхоличные звери продолжали топать, не обращая внимания на выкрики возницы (водителя?) и его бессистемное дерганье за элементы упряжи. Водитель пустил в ход тормоза «четверки» — почти с нулевым эффектом. Колеса перестали вращаться, но скорость экипажа замедлилась незначительно.

Смех дежурных перешел в громкий хохот. Казалось, передний верблюд сейчас проигнорирует ворота и попытается пройти их насквозь. Но зрители недооценили интеллект упрямой скотинки — почти упершись мордой в железо, бактриан остановился.

Водитель покинул колымагу. Вид его вполне соответствовал транспорту — такое же смешение эпох и стилей. Серый степной малахай соседствовал с заплатанными джинсами, лицо украшали солнцезащитные очки. Оно, лицо, кстати, более соответствовало общепринятому представлению о степняках-кочевниках, чем лица реальных здешних жителей — рыжеволосых и синеглазых. Широкие скулы, узкие прорези глаз, нос-пуговка — типичный монголоид.

— Кто такой? Куда едешь? — вышедший наружу сержант старался, чтобы слова его звучали весомо и твердо. Не получилось — смех прорывался сквозь напускную суровость. Да и то сказать, все на КПП прекрасно знали, кто это такой и куда едет.

— Мая базар едет, туда-сюда торговай, покупай-продавай мал-мала… — прибывший охотно включился в игру, пародируя впервые спустившегося с горных пастбищ жителя братской советской республики.

— Пропуск по-х-ха-ха-ха… — страж ворот не выдержал и засмеялся в голое.

Пропуск, как ни странно, у монголоида обнаружился. Отыскался в объемистом кожаном кошеле. Кроме запаянной в пластик картонки с фотографией, в этом вместилище хранились: овальная медная пластинка с грубым изображением лошадиной головы, круглая самшитовая пластинка с изящным изображением беркута, нефритовый кругляш с отверстием (без изображений), узенькая полоска шелка с затейливо сплетенным орнаментом и многочисленные кожаные жетоны различных форм и размеров с вытесненными тамгами — сложными и не очень. Там же хранился украшенный кисточкой хвостик тушканчика…

Это были различные пропуска и опознавательные знаки, и владелец экипажа мог беспрепятственно путешествовать по Великой Степи из конца в конец — единственно с риском нарваться на беспредельщиков, ни во что не ставящих волю степных владык. Впрочем, кое-что запасливый путешественник приготовил и для отмороженных личностей.

Предъявленный документ был признан законным и действующим. Ворота распахнулись. Детище ВАЗа мощностью в две верблюжьих силы покатило к жилому городку.

2

Она удивилась, хотя любая другая женщина не нашла бы во всем ничего странного: позвонил муж, сказал что на работе выпал свободный часок, предложил пообедать дома, вместе… Обычное дело. Обычное, если вы замужем не за Карахаром…

У Гамаюна свободных часов не бывало в принципе — Милена знала это как никто другой. Значит, что-то ему от нее потребовалось. Что-то срочное, не могущее ждать до вечера, и при этом исключающее его визит в Школу, и ее — в Отдел. Что-то замотивированное невинным обедом… Интересно…

Подобные мысли — странное явление в голове двадцатишестилетней женщины, к тому же многими признаваемой за первую красавицу Девятки… И, вдобавок ко всему, — дипломированного историка. Больше ее умозаключения подходили бывалому волку-оперативнику, привыкшему мгновенно вычленять истинные причины чужих поступков и настороженно готовому к любой поганой неожиданности.

Но такая уж она была — Милена. Дочь человека отнюдь не самой мирной профессии. И жена Карахара.

3

Причиной, по которой Милена оказалась перед Прогоном в Девятке, стало чувство, не слишком ей свойственное — банальная ностальгия.

Она только-только закончила свой первый полевой сезон в ранге начальника экспедиции. (В двадцать пять лет — успех фантастический. Хотя немалую роль сыграл скоротечный брак с университетским руководителем диплома — спустя год профессор был отброшен, как выгоревший пороховой ускоритель). Раскапывали афанасьевские погребения — Милена специализировалась на культурах неолита Южной Сибири.

Тема интересная, и с дальним прицелом — диссертация, что должна была родиться по результатам сезона, трактовала вопросы миграции древних племен Сибири на американский континент. Светили поездки в Штаты, светили гранты от фондов… Все подкосила проклятая ностальгия. Решила отдохнуть две недельки в местах, где прошло пять лет детства — отец вновь получил назначение на Девятку. Отдохнула…

А потом они оказались неизвестно где и когда — даже она, профессионал, не могла точно определить — специализировалась по другой эпохе… Но, именно как историк, Милена пришла к выводу: Девятка обречена. В исторической перспективе — обречена.

Раньше на досуге Милена почитывала романчики, мусолящие в разных вариантах одну и ту же тему: наш человек не пойми как попадает в прошлое. Причем не обычный рядовой обыватель — но офицер-спецназовец, или еще кто, обученный самым разным приемам обороны и нападения. Попадает — и быстро поднимается по местной иерархической лестнице. Ханом становится. Или вождем. Или князем… Милену такие опусы смешили. Одиночка в абсолютно чуждом социуме изначально обречен. И не поможет даже умение ломать ладонью стройматериалы… Но Девятка — несколько тысяч людей и техника атомного века? Здесь сложнее. Вопрос спорный…

Бывали в прошлом схожие случаи — на полном серьезе, без всяких историко-фантастических романов. Изолированные общности, окруженные многочисленным населением, уступающим в уровне развития техники и культуры на пару порядков… И все всегда кончалось одинаково.

Потомки мятежников с «Баунти» были, конечно, правящей элитой своего тропического острова — но полностью ассимилировались и деградировали до уровня дикарей, когда кончился порох и проржавели мушкеты…

Гарнизоны и население римских крепостей на Дунае и в Британии тоже не сумели сохранить весьма превосходящую окружающие племена культуру — и канули в небытие, когда разорвалась связь с рушащейся империей…

Чуть дольше держались греко-македонские анклавы в Азии, детища Александра Завоевателя, — но и они остались лишь в памяти историков.

Девятка, считала Милена, обречена…

Но обреченность обреченности рознь. Можно через месяц расстрелять все патроны и сложить головы под кончарами и дротиками. А можно растянуть процесс на век-другой — и твои правнуки будут здешними ханами и нойонами… Все зависит от того, кто возьмется за дело.

Гамаюн стал одним из немногих, сохранивших в первые страшные дни трезвую голову и способность мгновенно принимать жесткие решения. И его женой стала Милена.

Женой Карахара.

4

Странный авто– и верблюдовладелец не соврал и действительно занялся в Девятке самой банальной выездной торговлей. Привоз был закрыт, и он расположился на «пятачке» — там, где в старые времена (не совсем старые, а когда гайки уже поослабли) предлагали свои дешевые фрукты-овощи допущенные в городок жители окрестных селений. Тогда тут выстраивались в ряд машины с поднятыми багажниками — сейчас «четверка» оказалась одна. Верблюды рядом, на пустыре, меланхолично уплетали какую-то растительность — даже на вид несъедобную.