Семья Жорданов - Габриэль Марсель

Этьен. О, как же вы мудры оба! Я предпочел бы падение двух охваченных страстью людей вашей слишком легко одержанной победе над собой.

Морис. Мальчик мой, я не подозревал в тебе столь романтических наклонностей.

Этьен. Хватит иронии. Я чувствую себя на грани чего-то ужасного. Сейчас речь уже идет о нас с тобой, не только о тебе. К счастью, время теперь другое и от тебя не требуется столько добродетели. Откажись от этих каторжных цепей!

Морис. Могу я поинтересоваться, что ты так величаешь?

Этьен. Отец, если б ты мог видеть себя в зеркале! Тот, кто сейчас взглянул бы на тебя со стороны, ни за что бы не поверил, что ты любишь своего сына.

Морис. Так ты что, действительно хочешь нашего развода?

Этьен. Я страстно жажду этого — и для мамы, да, и еще для чего-то, что выше нас: называй это как угодно. Моей религией, если хочешь.

Морис. Но по какому праву?

Этьен. Ты сам дал мне это право, рассказав, чем была ваша жизнь. Я хотел бы расторгнуть ваши узы, как вырезают больное сухожилие.

Морис (неуверенно). Но я уже сказал тебе, Этьен: все не так просто. Двадцать три года совместной жизни — это связывает людей гораздо крепче, чем ты можешь предположить. И как ни суди друг друга…

Этьен. Но между вами — только озлобление, злопамятность, воспоминания, причиняющие боль.

Морис. Однако эти воспоминания цепко держат тебя… И потом, не надо быть несправедливым: вспомни, как твоя мать три года тому назад выхаживала меня, когда у меня начался перитонит.

Этьен смотрит на него с растущим изумлением.

Этьен. Но при тебе почти неотлучно была сиделка.

Морис (настойчиво). Разве одного этого не достаточно, чтобы убедиться, что в нас, за пределами того, что мы о себе знаем, есть глубинные резервы привязанности…

Этьен. Это привычка, а не привязанность.

Морис. Так ли уж легко их различить?

Этьен. Но ведь с какого-то времени…

Морис...Да, характер твоей матери испортился, в ней стала проявляться грубость; не помню, чтобы прежде меня это так шокировало. Должен признаться, что и под твоим влиянием…

Этьен. Как?..

Морис. Точнее, в силу твоего присутствия ее недостатки все больше бросались мне в глаза. Но если подумать — разве мне не в чем упрекнуть самого себя? Ты ведь знаешь, от меня можно ждать оскорбительных, безжалостных слов. Надо признать откровенно: я мог неуместными вспышками гнева, а подчас и пренебрежением в какой-то мере способствовать тому, что мы стали все меньше понимать друг друга… (Вполголоса.) Возможно даже… как знать?.. тому, что она так опустилась!

Этьен. Но, папа… я не хочу спорить с тобой, хотя справедливость, какую ты сейчас так неожиданно демонстрируешь, ранит меня больнее, чем суровость твоих прежних суждений. Нет, я изо всех сил хочу верить, что она была черства, нелепо упряма, что вина — на ней. На ней. (С дрожью в голосе.) Прежде всего потому, что иначе все, что было мной сделано и сказано… о, в этом случае я был бы просто чудовищем!

Морис. Этьен, надо видеть вещи такими, какие они есть…

Этьен. Но почему ты требуешь этого именно сейчас, когда, как мне кажется, напротив, твой очевидный долг — ринуться в неизвестное, не бросив ни единого взгляда в сторону прошлого! Скажи, отчего эта забота о справедливости проснулась в тебе так поздно?

Морис. Мальчик мой, вероятно, в моем возрасте испытываешь больший страх перед непоправимым, нежели в твоем. Я понимаю обуревающие тебя чувства, во всяком случае думаю, что понимаю, — хотя, возможно, к ним примешивается и доля эгоизма.

Этьен. Нет, ни грана…

Морис. И все-таки. Эта жажда положить конец семейной жизни, ущербный характер которой я к тому же сам признаю…

Этьен. Но то, что у нас, — это не семья, это слово здесь совершенно неуместно.

Морис. Видишь ли, я ведь должен серьезно поразмыслить, прежде чем очертя голову ввязаться в такую авантюру; например, подумать, что будет с твоей матерью…

Этьен. Слава богу, она обеспечена; насчет материальной стороны ее жизни можно не волноваться.

Морис. Но речь ведь не только о материальной стороне.

Этьен. Я полагаю, что для такого человека, как она, это все же главное.

Морис. Недобрые слова.

Молчание. Этьен смотрит на отца с недоумением.

Этьен. В таком случае могу тебя успокоить: из оброненных мамой фраз ясно, что для нее развод — избавление. К тому же, повторю вновь: разве иначе я… взял бы на себя эту чудовищную ответственность?! Она хочет развода, она его горячо жаждет, я в этом уверен!

Морис. Да разве она сама знает, чего хочет?

Этьен (с нарочитым бесстрастием). Ну, а ты… (Морис не отвечает.) Очевидно, что развод повлечет для тебя серьезные последствия, их нельзя не учитывать, не правда ли?

Морис. Ты намекаешь на материальные перемены, которые ждут меня вследствие развода или разрыва отношений?

Этьен (тем же тоном). Да, конечно.

Морис. Разумеется, это тоже следует принять во внимание.

Этьен (с трудом овладевая собой). Так что будущее в этом случае… Каким ты себе его представляешь?

Морис. Что ты имеешь в виду?

Этьен. Скажем, будущее для Агаты.

Морис. К сожалению, ясно, что возникнет новая ситуация, которая очень тяжело отразится на наших отношениях…

Этьен (не выдержав, запальчиво). Так ты уже все решил? Ты ее оставляешь?.. Ей ведь нечем удовлетворить твою тягу… к комфорту. Так вот — единственная причина, незачем искать другие! Если бы не это постыдное соображение, в силу которого ты прикован к жене, ты бы не пытался — как ты это только что сделал — расшевелить во мне бог весть какие ржавые струны с целью меня растрогать. Теперь все так ясно. О, теперь я знаю цену этому бескорыстию твоего чувства к Агате, так восхищавшему меня… Да, я понимаю, что, как ты говоришь, все не просто. Так вот, возможно, именно эти «осложнения» возмущают меня более всего… Нельзя ничем восхищаться… уже не знаешь… (С глубокой горечью.) Скажи же что-нибудь в свою защиту.

Морис. Что я могу сказать? Если тебе доставляет удовольствие топтать все, что есть между мной и тобой душевного, неоценимого…

Этьен. Ах, не спекулируй на этом! Пусть хоть это останется нетронутым!

Морис. Нет. Твое безжалостное стремление все разрывать, с благой целью — досконально разобраться, — ничего не оставит нетронутым. Даже это.

Этьен (настойчиво). Я жду от тебя оправданий.

Морис. Но я не собираюсь оправдываться перед тобой. Мне это претит. Между нами не может идти речь об одобрении или порицании. Возможна только любовь. Принадлежит мне твоя любовь или нет? Никакого другого вопроса не может быть… Когда ты обвиняешь меня в том, что я не настолько дорожу этой женщиной, чтобы пойти ради нее на риск, даже незначительный, — это равносильно тому, что ты меня обвиняешь в чрезмерной привязанности к тебе. Вероятно, в моей душе недостает места для двух абсолютных чувств… но тебе ли меня упрекать? Подумай, мой мальчик; я не жду хорошего от того, что, кажется, могу прочесть в этом сверкающем взоре… Не думаю, что я старался казаться в твоих глазах лучше, чем я есть, как мне этого ни хотелось. По-моему, сказанное мной было ясно в тот день, когда я решился сделать свое горестное признание, но, вероятно, ты не захотел понять меня до конца. И потом, видишь ли, есть вещи, за которыми как бы тянется угрюмый след…

Этьен. До чего же ты склонен мириться с положением вещей!..

Морис. …Это уходящее время, надвигающаяся старость, затвердевающая душа: страшные реальности, еще не знакомые тебе. Может быть, есть нестареющие души, постоянно обновляющиеся в лучах, ниспосланных Богом. Мой дорогой, благословенны небеса, возможно, сделавшие тебя одной из таких избранных натур! Сохрани же для душ простых смертных, как я, немного сострадания.