«…Я прожил жизнь» (письма, 1920–1950 годы) - Андрей Платонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Целую обоих. Мне труднее, чем тебе. Теперь нет никогда покоя, после письма. Андрей. 10/I – 12 ч[асов] дня.
Печатается по первой публикации: Архив. С. 462. Публикация Н. Корниенко.
{111} М. А. Платоновой.
18 января 1927 г. Тамбов.
Маша!
Приехал в свою тюрьму. Очень прошу быстро сделать с Молотовым и постараться поскорее получить все деньги (700 руб[лей]). Посылаю «Антисексус». Работаю над Епифанами. Хорошо, если Молотов мне напишет о службе[202]. С вое[нными] делами мо[ими] [утрач.] Завтра буду выяснять окончательно[203].
Если придется окончательно остаться в Тамбове, чтобы не попасть в армию, тогда наверняка разрушится моя семья (при твоих угрозах и все же – прости меня – легкомыслии). У Чистяковой[204] ведь ты бываешь неспроста. А мне наступила мертвая петля.
Прощай. Поцелуй Тотку. Твой Андрей.
18/I 27.
P.S. Про «Антисексус» допустимо еще одно предисловие – сливочное масло изд[ательст]ва, – лишь бы «Антисексус» прошел в сборник[205]. Об этом необходимо убедительно просить Молотова.
А.
Впервые: Волга, 1975. С. 164 (фрагмент).
Печатается по: Архив. С. 462. Публикация Н. Корниенко.
{112} М. А., П. А. Платоновым и В. А. Кашинцевой.
19 января 1927 г. Тамбов.
Маша! Тотик! Валентина!
Посылаю «Рассказ о потух[шей] лампе Ильича»[206] его следует отдать Рубановскому[207] в «малый» сборник рассказов[208]. Все ж больше будет!
Купила ли ты теплые длинные калоши? – Немедленно купи!
Спроси у Молотова: мол, Попов[209] (редактор «Всем[ирного] след[опыта]») просил у Платонова «Эфирный тракт», кажется, для издания его отдельной книжкой в «ЗиФе»[210]. Можно ли «Эф[ирный] тракт» дать Попову, взяв лишь половину гонорара, т[ак] к[ак] «Эф[ирный] тракт» выйдет в «Мол[одой] гвардии»? И вообще, удобно ли это, следует ли так поступить? Или – не стоит? Если Молотов скажет, что можно и от этого мои отношения с «Мол[одой] гвардией» не ухудшатся, тогда поступи так: позвони к Попову и скажи, что Платоновым написана вещь «Эф[ирный] тракт» в 5 печ[атных] листов, о ней я ему в свое время говорил. Если Попов желает ее пустить, то Платонов может ему предложить сие сочинение на условиях: – Попову вручается вещь; он ее читает не более недели; по прочтении, если вещь подходит, Платонову уплачивается единовременно, немедленно и сразу по прочтении 250 р[ублей] (это составляет примерно 1/2 норм[ального] гонорара; об отношениях моих с «Мол[одой] гв[ардией]» ты Попову ничего не говори).
Если Попов на эти условия согласится, тогда ты отнеси ему «Эф[ирный] тракт» (тот экземпляр, что я положил в стол).
Молотову же не забудь сказать, что я Попову (это действительно так) твердо обещал дать «Эф[ирный] тракт», но мне, конечно, печататься интересней в «Мол[одой] гв[ардии]» и завязать с ней постоянные отношения, а не с Поповым.
Ровно через неделю после отдачи рукописи Попову ты пойдешь к нему и получишь деньги. Если нужна моя доверенность, заблаговременно сообщи, я вышлю ее[211].
Если будешь читать «Эф[ирный] тр[акт» (не будешь, стервь!), поправь, пожалуйста, ошибки – я ведь не читал рукописи из машинки. Наверно, там есть ошибки.
Скорбно прошу!
Крой, Машуха, вовсю! Может, вывезет нас какая-нибудь кривая.
Как Тотик – прежнее положение или понемногу поправляется? Сообщи точно. Как устроишь все дела, приезжай! Мне очень тяжело. Всю силу хороню в «Епифанские шлюзы».
Посылаю №р тамбов[ской] газеты, где напечатана моя статья. Ты поймешь, что статья написана не так, как она напечатана[212]. Иначе ты потеряла бы уваженье к неграмотному человеку (что ни говори, ты любишь тонкую культуру, филигранную работу даже в мелочах!).
О себе лично сообщать нечего. Внешне моя жизнь бесцветна: днем нелепая служба, вечером – писанье. Все это – окунуто в тоску по семье. Живу надеждой на твои деловые успехи.
Не влюбилась ли ты в какую-нибудь знаменитость у Чистяковой? Если – да: пиши. Пошлю подарок и приеду на смотрины. Я шучу, потому что здесь мне не с кем даже улыбнуться, и я это делаю письменно с тобой. Сейчас я улыбаюсь, хотя мне горько и смех – кривой.
Пиши. Ласкай Тотку, как я тебя в своих сновидениях, – Андрей.
19/I-27.
P.S. Цел ли автомобиль «Штейер»[213]?
Впервые: Архив. С. 463–464. Публикация Н. Корниенко. Печатается по автографу: ИМЛИ, ф. 629, оп. 3, ед. хр. 8, л. 11–12.
{113} М. А. Платоновой.
25 января 1927 г. Тамбов.
Мария!
Я прошу написать мне о том, что ответил Молотов на мое письмо[214] к нему о службе.
30 января решается моя судьба о военной службе.
Если всё пройдет благополучно, а в Москве объявится служба, то я уеду из Тамбова. Об этом прошу написать.
«Епифанские шлюзы» написаны, но негде напечатать, т[ак] к[ак] на службе печатать постороннюю работу теперь не разрешают, а машинисток, берущих работу на дом и имеющих машинки дома, в Тамбове вообще нет. Не знаю, что делать. В Москве тоже нельзя перепечатать работу – некому позаботиться и нет денег.
Следует позвонить Бобылеву[215] и узнать – нельзя ли получить деньги за статью.
Далее. От моего имени надо позвонить Бахметьеву[216] и спросить, когда они будут платить деньги за сборник. Они их уже должны платить.
Молотова попроси ускорить оплату книжек. Заключила ли ты договора с «Мол[одой] гв[ардией]»?[217] Ответь на это. На сколько денег, на каких условиях?
Как вышло у тебя с Поповым? – Как поступить с ним – я точно в свое время писал тебе[218].
Стихи начал подбирать. Мешает работе сильная головная боль, которой у меня никогда не было. Наверно, я простудил голову почему-то и перенатужился в работе.
За 11/2 месяца я написал 4 печат[ных] листа (считая с «Епиф[анскими] шлюзами»). Петр казнит строителя шлюзов Перри в пыточной башне в странных условиях. Палач – гомосексуалист. Тебе это не понравится. Но так нужно.
Нравятся тебе такие стихи:
Любовь души, заброшенной и страстной –Залог души, любимой божеством…
[219].
Очень старо´, но хорошо. Это писал Перри, когда был женихом Мери Карборунд. Потом она стала женой другого. Потом прислала в Епифань из Нью-Кестля неизвестное письмо, его положил за икону к паукам епифанский воевода, а Перри умер в Москве. Шлюзы не действовали. Народ не шел на работы или бежал в скиты и жил ветхопещерником в глухих местах.
Вот – «Епифанские шлюзы». Я написал их в необычном стиле, отчасти славянской вязью – тягучим слогом. Это может многим не понравиться[220].
Мне тоже не нравится – так как-то вышло. Пускай остается.
Так вот, Муся, ответь мне о своих делах по официальной, так сказать, линии. Лично о себе не пишу: все равно зачтется как ломанье моей гаденькой душонки.
Я бы хотел услышать что-нибудь о Тотке. Не скучает ли он обо мне? Очень жалею, что уехал из Москвы. Надо бы жить мне там назло всем «благожелателям», руководствуясь лишь личными интересами. Посылаю 5 р[ублей] – занял. Беспокоюсь, что вы не доживете там до конца месяца.
Очень плохо всё идет. Целую Тоточку.
Жму твою руку.
26/I 27[221]. Андрей.
Впервые: Волга, 1975. С. 165 (фрагменты).
Печатается по: Архив. С. 465–466. Публикация Н. Корниенко.
{114} М. А. Платоновой.
26 января 1927 г. Тамбов.
26/I 27.
Мария! Хочу побеседовать с тобой. Твое письмо от 22/I я получил. Прежде всего – Кирпичников – это не я[222]. И вот почему. Мои идеалы однообразны и постоянны.
Я не буду литератором, если буду излагать только свои неизменные идеи. Меня не станут читать. Я должен опошлять и варьировать свои мысли, чтобы получались приемлемые произведения. Именно – опошлять! А если бы я давал в сочинения действительную кровь своего мозга, их бы не стали печатать. Теперь тебе ясно, почему Кирпичников влюбился в мещаночку Руфь в Риверсайде? Кирпичников носит мои черты только отчасти. Сразу о Валентине. Ты невнимательно читала. Валентина любила не Михаила Кирпичникова (отца), а сына его – Егора. Кирпичниковых действует два – отец, а потом сын.
Если ты считаешь «Эф[ирный] тр[акт]» сумбуром – твое дело. Тут я ничего пояснять не хочу.
Смешивать меня с моими сочинениями – явное помешательство. Истинного себя я еще никогда и никому не показывал и едва ли когда покажу. Этому есть много серьезных причин, а главная – что я никому не нужен понастоящему.
Ты права, что М. А. Кирпичникова ценнее своего мужа, как жена и человек. Я нарочно рисовал ее скромными и редкими чертами[223].
Дальше. У меня никого нет знакомых, и никого я не хочу, несмотря на то, я изнемог здесь не только психически, но и физически. Твои намеки и открытое возмущение бьют мимо цели, т[ак] к[ак] я совершенно одинок и не соответствую твоей оценке. Пока я твой муж, по отношению к тебе я не подлая душа и не гаденькая личность. Работа меня иссасывает всего. А быть физически (хотя бы так!) счастливым я могу только с тобой. Я себе не представляю жизни с другой женщиной. Прожив с тобой всю свою молодость, наслаждаясь с тобой годами – я переделался весь для тебя. Можешь это понимать как хочешь, но я думаю точно.