Сатира и юмор: Стихи, рассказы, басни, фельетоны, эпиграммы болгарских писателей - Петко Славейков

девица, обученная всем женским уловкам еще в женской школе мадам Трутуру, убедилась, что она может легко завоевать его, и постаралась воспользоваться обстоятельствами, пока железо было еще горячо. От учительниц вышеназванной школы она научилась нескольким нежным и любезным фразам и произносила их в любом приятном обществе и перед всяким лицом, внимание которого хотела заслужить; от тех же учительниц она научилась кокетничать, зазывно одеваться, поднимать глаза и выпячивать губки значительно и ко времени, показывать ножки, как бы нечаянно приподнимая юбку; а против подобных соблазнов не мог устоять не только Иван, но и все наши благоразумные торговцы, которые решили на всю жизнь остаться целомудренными, дабы спасти свои капиталы от бухарестских мод. Как бы то ни было, а опытной девице показалось, что бог ей улыбается и одобряет ее решимость, и она ухватилась за свой шанс с такой жадностью, с какой несчастный, не евший в течение целой недели, хватается за самый черствый кусок хлеба. Ивану же думалось совсем по-иному. Он был убежден, что его трон стоит очень высоко, что звезда его никогда не закатится, что его судьба — добрая и глупая баба, а его умственные способности всегда найдут поклонников. Следовательно, считал Иван, женившись, он осчастливит любую женщину, жертвой которой он отчасти становится, как всякий великодушный герой.

Как бы то ни было, стороны сговорились, свадьба состоялась, и молодые супруги стали наслаждаться своей молодостью. Я говорю: своей молодостью, потому что вскоре после свадьбы у молодых пошли мелкие и крупные неприятности и всяческие злоключения. Первое несчастье, постигшее Ивана, заключалось в том, что болгарская публика распознала его душевные качества, его не слишком честные действия в иных финансовых операциях и его пустозвонство на литературном, дипломатическом и философском поприще. Второе несчастье было не столь значительным, но наложило тяжелую печать на жизнь Ивана и развеяло все его иллюзии. Вскоре после свадьбы, став мужем такой жены, которая была умнее и хитрее его и сразу же начала обнаруживать слабости своего супруга и давать ему горькие советы, Иван — не понимая даже, как это с ним случилось, — почувствовал себя не в своей тарелке, словно он совершил преступление, например убийство. Здравый смысл ему подсказывал, что будь его супруга покрасивее или хотя бы обладай она нежной молодостью и заведись у ее почтенного родителя золотишко, она нипочем не досталась бы ему, будь Иван предводителем хоть бы даже и немецкого народа. Сознание этого легло тяжким грузом на его сердце.

— Если бы у моего отца три года назад нашлась тысяча золотых, я давно уже была бы женой Петраки Калдыряну и жила бы счастливо, — сказала Елена (так звали нашу героиню), вздохнув от всего сердца. — Петраки и красавец, и умен, и богат.

— Богат, а не пожелал взять тебя без тысячи золотых, — произнес Иван с негодованием.

— Нынче ни один порядочный человек не женится без приданого, — сказала Елена. — Потребности у женщин в Бухаресте большие. Ни одна женщина не желает всецело зависеть от мужа. Коли нет денег, лучше стать служанкой. Не сомневайся, будь у меня деньги, тебе никогда бы не стать моим мужем.

Последние слова Елены, произнесенные с явной грустью, глубоко ранили честолюбие Ивана, заставив его покраснеть до ушей; но люди, подобные Ивану, излечиваются довольно быстро, потому что между их нравственным и физическим состоянием нет ничего общего.

«Она вышла за меня только потому, что больше никого не было, — подумал Иван, и сердце его неровно забилось. — Избранники народа не должны жениться… И почему я женился? Эта женитьба погубит мою великую карьеру… Но дело сделано. Мне ничего не остается, как покориться горькой действительности».

Под влиянием этого чувства, стараясь наказать себя за совершенное им же самим непоправимое прегрешение и желая любой ценой добиться домашнего мира и благополучия, Иван согнулся перед женой в три погибели, став ее безответным рабом и покорным, хотя и не на румынский манер, дрессированным слугой. В награду Елена держала мужа под башмаком, обливая его самым глубоким и откровенным презрением. Это, разумеется, довольно скоро заставило Ивана осознать, что он — бесполезное и бездарное существо, которое, как всякий паразит, не может жить самостоятельно. Когда же его сладчайшая супруга увидела собственными глазами, что так называемый болгарский предводитель упал в глазах болгарского общественного мнения в ту бездонную пропасть, из которой нет возврата, унижение его стало невыносимым.

— Был бы ты честным, умным и способным человеком, не дожил бы до подобного поражения, — говорила Елена.

Чтобы хоть как-то оправиться и не довести дело до открытой вражды в чужом доме, Иван употребил все свои силы, дабы очернить перед супругой болгарские святыни, болгарский народ и болгарских деятелей, которых несколько месяцев назад защищал с такой энергией и перед которыми кадил баснословное количество льстивого фимиама.

— Ты еще не знаешь наших болгарских патриотов и наш болгарский народ, — говорил он. — У болгар нет ни честности, ни самолюбия, ни достоинства, ни твердой воли, ни здравого смысла, ни души, ни сердца. Скажи, могу ли я ожидать от подобного народа любви и почитания, когда он сам себя не любит? Могу ли я заставить его отказаться от варварских обычаев, когда он хвастается ими и чтит их как святыню? Наконец, могу ли я изменить его понятия о различных предметах, когда голова его набита соломой? Если Христос не мог жить среди евреев, то и я не могу заслужить уважения болгар. Все великие люди страдали… Нас ценят только после смерти.

— И ты все еще считаешь себя великим человеком! — воскликнула Елена.

— Среди болгар я должен быть великим, — ответил Иван, твердо убежденный в том, что Елена неспособна заглянуть в глубины его души.

— Да выбей ты из головы все эти ненужные фантазии и давай подумаем о хлебе насущном, потому что мой отец не может больше нас кормить, — сказала Елена. — Хватит уж. Целый год сидим у него на шее! Оставь ты своих болгар, давай лучше посмотрим, с какой стороны тебе подъехать к румынам. Не мог бы ты стать хотя бы адвокатом у мирового судьи? Если ты решишься совершить такой подвиг, то я сумею ввести тебя в круг людей, которые будут нам полезны. Решайся. Отныне я буду мужем, а ты женой. Слышишь? Если хочешь стать человеком и если не хочешь, чтоб я тебя бросила,