Капитализм - Олег Лукошин

— Вы ошибаетесь, — ответил Денис. — Я сделаю все, что надо.

Он перехватил кинжал покрепче и приблизился к сестре.

«Жребий брошен, — думалось ему, — отступать некуда. Капитализм не простит этого. Она все равно не жилец».

— Дениска, — услышал он голос сестренки, — ты уведешь меня отсюда, да? Братик мой, так страшно здесь…

— Да, Настенька, — прошептал Денис в ответ. — Я уведу тебя. Тебе больше не будет страшно.

Он замахнулся и опустил кинжал на Настю.

На тропу войны

Командный пункт сибирских староверов базировался прямо в тайге. К центральному срубу, штаб-квартире лесных братьев, Максиму позволили приблизиться не ближе, чем на сто метров. Выскочили здоровенные амбалы с бородами и ружьями, скрутили. Он, впрочем, не сопротивлялся. Дело у него к староверам было.

— Кто таков? — оглядел сурового парня командир лесного скита.

— Максимом звать, — отозвался. — Дело у меня к вам.

— Что за дело такое? Баптистские брошюры продать хочешь? Ну, так мы тебя за это живо на вертеле зажарим. Правда, братцы!

— Правда!!! — гаркнула толпа бородатых мужиков.

Не то у Максима дело к лесным братьям, не то. Стал бы он за сотни километров ради такой ерунды в тайгу углубляться! Нужен ему… А впрочем, он и сам все расскажет.

— Автомат хочу у вас купить. Очень рассчитываю на вашу помощь.

— Ты гляди, ты гляди! — обвел глазами соратников командир. — Уж не автомат ли Калашникова модифицированный ты захотел, дитятко?

— Что-то в этом духе.

Хохотнул бородач.

— А с чего же ты решил, бестолочь, что мы его тебе продадим? Думаешь, у нас здесь фабрика по производству автоматов?

— А я очень вежливо просить буду. Да к тому же у меня цели благие.

— На большой дороге деньги с честных людей сшибать?

Думает Максим — говорить, не говорить. А, решил, честность — лучшая политика.

— Революцию я затеял. Капитализм хочу свергнуть.

Долго ржали над ним лесные мужички.

— Да куда тебе с капитализмом тягаться, сопля зеленая?! Капитализм — это же не человек какой-то, это явление, его одним автоматом не свергнешь.

— Пусть и не свергну, зато по моим следам другие пойдут. Нет сил больше жить в этой бесчеловечной системе. Я автомат не просто так прошу, живыми рублями за него расплачусь. Все сбережения свои отдам. Помогите мне, люди добрые. Знаю я, что и вам капитализм не мил, знаю, что притеснения вы от него терпите. На вас одна надежда.

Ничего не ответили Максиму староверы, до выяснения обстоятельств бросили его в погреб. Ночью совет держали. Говорили, кумекали, спорили, что с щенком этим делать. Одни баяли, что врет пацан, не враг нам капитализм. При нем свобода совести и собраний. Другие, поумнее, отвечали: так, мол, да не так. Номинально-то есть она, свобода, а все же где мы с вами сидим? Да все так же, в лесу, как и сотни лет назад. Нет для нас хорошего общественно-политического строя, кроме царства Божьего, однако пацан искренне анафемы частному капиталу выдает. По большому счету нам по фигу, какие там у него счеты с капитализмом, зато копейку сбить с парня можно. Всучим старенький автомат, да и все дела. Пару раз стрельнуть успеет. А потом капитализм все равно ему бошку расплющит. Кстати, деньги нашли при нем? Нет? Только банковскую карточку? Вот хитрец!

Наутро привели Максима в избу.

— Ладно, — командир слово молвил, — продадим тебе автомат. Но за пятьдесят тысяч минимум.

— У меня на счете только двадцать. Всю жизнь на капиталистов батрачил, но больше не заработал. Дяденьки, войдите в положение!

Рассердились было староверы, но светлая личность Максима, подогретая проникновенными горящими глазами, размягчила их. Ладно, рукой махнули, двадцать так двадцать. Сами все равно из воинской части их воруем.

— Договорились, — Максиму сказали.

Со староверского компьютера Максим вышел в интернет и перевел на их банковский счет все свои сбережения.

— Владей, — вручили ему автомат Калашникова. — Будем наблюдать за твоей смертью в новостях.

Один старовер, молодой совсем парень, расщедрился и втайне от других дополнительный рожок Максиму в карман сунул.

— Молодец ты! — подмигнул ему на прощание. — Один на весь капитализм идешь. Уважаю. Может, найду твою могилку. Поухаживаю.

Правда за мной!

Максим сосредоточен, лишь бормотания вырываются из напряженной глотки.

— Правда на моей стороне!

— Пусть я погибну, но кто-то должен выступить против.

— Кто-то обязан сказать «нет»!

Верный «Капитал» рядом. Бодрит.

— «Всякая прибавочная стоимости есть материализация неоплаченного рабочего времени», — читает Максим в пустоту.

— «Исходным пунктом процесса производства является купля рабочей силы на определенное время».

— «Прибавочная стоимость есть не только индивидуальный потребительный фонд капиталиста и не только фонд накопления, а то и другое вместе. Часть прибавочной стоимости потребляется капиталистом как доход, другая часть ее применяется как капитал, или накопляется».

— «Капиталистическое накопление постоянно производит и притом пропорционально своей энергии и своим размерам, относительно избыточное, то есть избыточное по сравнению со средней потребностью капитала в возрастании, а потому излишнее или добавочное рабочее население».

— «Абсолютный, всеобщий закон капиталистического накопления: чем больше промышленная резервная армия по сравнению с активной рабочей силой, тем обширнее постоянное перенаселение, нищета прямо пропорциональна мукам труда активной рабочей армии. Чем больше нищенские слои рабочего класса и промышленная резервная армия, тем больше функциональная бедность рабочих».

Он целеустремлен. Обратной дороги нет.

— Все правда. Никто не опроверг Маркса, и никому никогда не опровергнуть его.

— Борьба — единственный выход.

— Капитализм питается покорностью людей. Но я отказываюсь быть покорным.

— Я объявляю ему войну!

Добро и зло

На Новосибирском областном телевидении суета. Новый владелец будет сегодня в прямом эфире интервью давать. Говорят, совсем молодой, но уже влиятельный. Кое-кто шепчет, что его в сам Круг Избранных приняли.

Подготовка к эфиру шла в обычном режиме. Три камеры в студии, операторы трезвые. За час до эфира заявился телеведущий Владимир Огнев — при его виде режиссер руками всплеснула, был Огнев помятым и с похмелья, но буквально за пятнадцать минут привел себя в порядок. Ничего, успокаивала себя режиссер Тамара Никонова, седеющая женщина предпенсионного возраста, бывало и похуже.

Ровно в полседьмого, как и было оговорено, к зданию телецентра подъехала машина. В сопровождении охранника в здание вошел Денис Горюнов, новый владелец канала, восходящая звезда бизнеса и политики. Костюм с иголочки, броский галстук, розовые щеки, прическа — ну, прямо душечка. Все женщины, встречая его в коридоре, невольно начинали задумываться, по какой причине они не встретили в жизни такого мужчину и какие дискотеки надо было посещать, чтобы его встретить. А Горюнов, светящийся, яркий, уверенно и бодро вышагивал по коридорам и, улыбаясь, приветливо кивал каждому встречному:

— Добрый вечер. Поздравляю вас. С праздником.

Сотрудники телеканала никак не могли понять, о каком празднике идет речь, и лишь после некоторых раздумий их осеняло, что праздник, конечно же, не для них, а для самого Горюнова, который вступает во владение обширным медиапространством.

Огнев с Никоновой встретили Горюнова на подходах к студии и коротко переговорили о сценарии и темах беседы. Ровно в семь программа вышла в эфир.

Клинический мизантроп Огнев радушно приветствовал аудиторию, подобострастно представил собеседника и начал череду нудных вопросов. Горюнов отвечал энергично и по-деловому. Прошло пятнадцать минут эфира, как вдруг… О, нет, как же такое может произойти на Новосибирском телевидении?!

В коридоре раздались выстрелы!

Буквально секундой спустя распахнулась дверь студии и, сползая по ней, внутрь ввалился окровавленный охранник Горюнова. Он шлепал губами, пытаясь что-то произнести, но сил на слова не осталось. Охранник распластался на полу и затих.

— Продолжать эфир! — перешагивая через охранника, отдал приказ появившийся в дверном проеме человек с автоматом. Человек был молод и чрезвычайно зол. — Если эфир прервется, все будут расстреляны. Камеру на меня!

Белая как лист бумаги Никонова слабо махнула операторам рукой. Ее тошнило.

Увидев свое изображение в техническом мониторе, молодой человек заговорил:

— Я объявляю о свержении преступного капиталистического строя на территории Новосибирской области. Вся частная собственность национализируется, все банки переходят в распоряжение революционного комитета, представитель которого стоит сейчас перед вами. Годы обмана и беззакония завершились, начинается эпоха справедливости. Лица, не пожелавшие добровольно подчиниться требованиям революционного комитета, будут беспощадно уничтожаться.