Милюль - Вадим Шильцын

Они смотрели друг другу в глаза и, чёрт знает, какое электричество металось по коридору меж ними. Юлия Ивановна видела спокойный, умный, и слегка лукавый взгляд большого сильного мужчины. Его же взор неуловимо скользил по слегка раскосой линии её век, задерживаясь на каждой реснице. Вместе с тем – он всем сердцем ощущал вызов в направленных прямо на него очах. Странное томление, пробуждённое самыми разными ощущениями, возникшими одновременно, сковало его жесты. Даже говорить приходилось сквозь какую-то препону, сквозь лёгкий столбняк.

Сергей Пантелеймонович вздохнул судорожно и сказал голосом, полным боли и мольбы:

– Пойдёмте ко мне в каюту!

Юлия Ивановна не нашлась, чем возразить. Они молча ворвались в восемнадцатый нумер и, не сговариваясь, кинулись друг другу в объятия. Что делать? Эти любящие сердца были созданы друг для друга.

Рак-рассказчик, он же рак-отшельник пафосно возвёл обе клешни к небесам и торжественно заголосил:

– Есть на земле вещи несоизмеримые, ибо существуют сами по себе и соизмерять их друг с другом невозможно! Но, несмотря на свою несоизмеримость, они подобны, потому что потрясают воображение, живут одними законами вселенной и являются проявлениями божественного промысла! Принято считать, будто природная стихия есть нечто несокрушимое, неуправляемое и даже опасное. Людям свойственно преклоняться перед стихией, иногда вступать с нею в борение, даже пытаться её покорить, но всё равно в результате вновь преклоняться перед её мощью, неистовством и неизмеримостью.

А я вам так скажу: шторм, бушевавший за бортом корабля, был в тот миг ничем по сравнению с той страстью, которая разгорелась промеж Юлией Ивановной и Сергеем Пантелеймоновичем. Пароход кренило то вправо, то влево. Плотные и безжалостные морские валы ударяли в борт, сотрясая металлический корпус.

Стороннему наблюдателю показалось бы, может, что нет ничего опаснее и вреднее для корабля, чем эти безжалостные атаки взбеленившейся воды. Стороннему – да. Но не нам. Мы-то знаем, что в этот самый миг внутри корабля, а точнее в каюте номер восемнадцать разыгрывалась куда более неудержимое и неуправляемое действо! Никакой, даже десятикратно усиленный шторм не мог бы помешать той стихии, которая бушевала в восемнадцатом нумере! И уже не ответить: от шторма ли вздрагивали бокалы и бутыли в баре? От шторма ли тряслись и дребезжали окна в каютах? Шторм ли напрягал многочисленные заклёпки судна, носящего имя известного русского полярника?

Знал ли капитан, мужественно стоявший в этот миг на мостике, тот самый капитан, который одним видом потряс воображение маленькой Милюль, до чего ничтожна его борьба? В то же самое время, когда нос корабля то и дело нырял в пучину, когда волны перекатывались через палубу, и порой мерещился девятый вал, внутри находились люди, которым не было до того никакого дела. Стихия, захватившая их, была в сотни, в тысячи раз сильнее, но они не боролись с нею, а, находясь в её власти, сами её создавали.

Корабль то взмывал вверх и стонал всеми своими железами на гребне великанской волны, то проваливался в саму преисподнюю так, что тёр килем лысую башку сидящего на дне морского царя. Не знаю, пароход ли стонал, и Нептунова ли голова билась об его днище? Нет, мои милые, объяснения происходившему в каюте номер восемнадцать и нет приборов для измерения его продолжительности. Может быть, оно длится до сей поры? Вполне может быть, ибо речь идёт о параллельном существовании двух стихий. Никому неизвестно, чья стихия, морская, либо человеческая взяла бы верх, но тут раздался, как всегда неуместный стук в дверь каюты.

Юлия Ивановна выскользнула из объятий Сергея Пантелеймоновича, подбежала, неслышно касаясь босыми ногами ковра, к двери и, приоткрыв её, выглянула наружу одним глазом.

За порогом стоял мокрый от бури стюард. Взгляд, которым он одарил Юлию Ивановну, был укоризненным, хоть и слегка пьяным. Стюард протянул пакет и сказал:

– Вот, вам, барыня, леденцы. Иногда помогают-с. Но, смею заявить: погода такая наступила! Хороший хозяин собаку за дверь не выставит. Я уж хотел, было не возвращаться вовсе, но всё-таки, это моя служба-с. Выпил немного для храбрости и прошёл-с через палубу-с. Тут шторм такой-с, что дверь в коридор-с настежь распахнуло-с. Я её еле-еле закрыл-с.

– Мерси – ответила Юлия Ивановна и хотела, было затворить дверь, как стюард довольно ловко подставил в щель ботинок. Она не ожидала такого хамства от прислуги и остолбенело уставилась на наглеца.

– Вознаграждения не плохо было бы-с за геройство-с… – заявил хам.

– Обождите минуточку – попросила Юлия Ивановна.

– Буду ждать тут-с – пообещал лакей и на этот раз не воспротивился закрыванию двери.

Юлия обернулась к Сергею. Он уже накинул пиджак и доставал купюру:

– Сейчас я выдам ему за геройство – пообещал он, засовывая кошелёк во внутренний карман – он у меня получит и кнута и пряника в одной упаковке.

– Не стоит его наказывать, Серёжа, погода и впрямь не пляжная. Давай, я ему твой рубль сейчас вручу, а о дисциплине ты побеседуешь с ним в другой раз, а-то теперь ты уж больно в растрепанном виде. Он и бояться станет и зубоскалить. Конфуз.

Сергей смутился:

– Твоя правда, Юленька. Хоть это и не педагогически. Держи вот, отдай мерзавцу. Пускай отвяжется.

Юленька приняла ассигнацию и, приоткрыв дверь, вручила её стюарду.

Старый рак замолчал, лениво шевеля челюстями. Рак-доходяга воспользовался паузой и спросил:

– Не объясните ли вы, о мудрейший, что такое ассигнация?

– Какая разница! – махнул мудрейший клешнёй – Разве об ассигнациях мой рассказ? О кораблях ли? Неужто я решил поведать о стюардах, леденцах и прочей ерунде? Я почём зря трясу воздух, в то время как главная героиня моего повествования осталась в каюте номер семнадцать, и я о ней как-будто забыл. А она сидит там, в обществе неразговорчивого мальчика, держит в руках брошку в виде малахитовой лягушки и не знает, что ей теперь делать и как дальше жить. Всё, что должно было оставаться неизменным в её жизни, поменялось, а то, что должно было пройти и смениться, осталось нетронутым. Вчера был день рождения, сегодня опять он. Вчера подарили брошку, а нынче сызнова. С другой стороны, вчерашняя няня стала тёткой, и всё остальное вокруг похоже на то, да не то. От такой расстановки того и гляди, с ума сойдёшь. Вот и думает себе Милюль: «Может, я сплю? Может, мне это всё снится? А что, бывают такие смещения во сне. Где ещё им быть? Не в жизни же!»

Пока она так сидела, да размышляла, Алексей собрал матрёшку, залез в сказочный сундук и достал оттуда картонную коробку, на лицевой стороне которой была нарисована крепость с храмами и колокольнями. Старорусской вязью там же было написано: «Сергиевъ посадъ». Он открыл крышку и извлёк аккуратно уложенные детали макета Сергиевой Лавры.

– Совсем другое дело! – оценил мальчик находку – Вижу, никто этот макет ещё не собирал…

– Чего тут собирать? – отозвалась Милюль – Это неинтересно.

– Вовсе даже наоборот – возразил Алёша и, уложив на пол рельеф, с вырезанными в нём аккуратными гнёздами для стен и строений, начал собирать макет Лавры. Милюль следила за точными и аккуратными действиями юного конструктора и по мере того, как маленькие монастырские стены, церковки с золотыми куполами и мизерными крестиками вставали на положенные места, создавая точную копию архитектурного ансамбля, увеличивался её интерес к личности маленького молчуна.

– За что тебя Сергей Пантелеймонович взгрел? – спросила Милюль.

– Дядька то? – уточнил Алёша – А кто его знает. Я стою себе на палубе, никого не трогаю, вдруг они с твоей тёткой подлетают, и давай орать как резанные.

– Так ты на палубу сбежал?

– Не сбежал, а вышел. Чего мне в каюте сидеть?

– Сам капитан велел господам и дамам пройти в каюты!

– Верно. А я по-твоему кто? Господин, или дама?

Милюль рассмеялась от такого вопроса:

– Ну, что не дама, это точно.

– Вот то-то. Я и не господин. Я мальчик Алёша, покоритель морей. Так с чего мне торчать в каюте? Я должен своими глазами видеть бури и шторма, чтобы научиться их покорять.

– Иди вон, к окну и видь своими глазами.

– Сейчас. Сложу макет до конца и пойду – пообещал покоритель морей.

Милюль пододвинулась к нему поближе. Макет был уже почти готов. Алёша вставлял в дырочки маленькие деревца на ножках-гвоздиках.

– Вот тут не хватает самого главного – сказала Милюль, и положил на площади перед главным собором свою брошку-лягушку.

– Её там нет – возразил Алеша.

– Значит, будет – улыбнулась Милюль.

– Ну, ладно – Алёша встал и, покачиваясь вместе с каютой, подошёл к окну. Постоял там некоторое время, всматриваясь в ревущую тьму сквозь потоки стекающей по стеклу воды. Неудовлетворённо хмыкнул и сказал:

– Смотреть на бурю сквозь стекло – это удовольствие для изнеженных девчонок. Мы сидим тут как кроты, а в это время капитан стоит на мостике, не защищённый никакими стеклами.