Первый угленос - Кэтрин Ласки
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я опомнился только тогда, когда стал чувствовать на себе чей-то невидимый взгляд, наблюдавший за каждым моим движением. Вот тогда я, наконец, всполошился и бросился к огню. Что же я там увидел? На самом кончике пламени трепетал образ молодого виргинского филина! Хуже всего было то, что этот самый филин, только из плоти и крови, сидел на высокой голубой ели у меня за спиной. Я обернулся — и изумленно захлопал глазами. Незваный гость смотрел прямо на меня.
Желудок у меня сжался от страха.
Явление Тео
— Я хочу учиться.
Это были первые слова, с которыми Тео обратился ко мне.
«Как много он уже успел увидеть? — пронеслось у меня в голове. — И знает ли он о яйце? Каким же я был идиотом, почему не придал значения тени, увиденной в пламени?! Как я мог поверить, будто нахожусь в полной безопасности и совершенном одиночестве, в то время как этот юнец без труда сумел подобраться ко мне на расстояние выплюнутой погадки? Кстати, как давно он появился на острове?»
— Ч-чему ты хочешь научиться? — пробормотал я.
— Обращению с огнем! — выпалил он и бесстрашно слетел с ветки на камень.
Я только перья распушил, не зная, что и сказать.
— Ты… ты слишком молод. Обращение с огнем требует терпения, зрелости и твердости. Не думаю, что у тебя хватит воли, дружок.
— Откуда вы знаете? Вы же впервые видите меня. Вы даже не знаете, как меня зовут, а уже рассуждаете о моей воле!
«Каков наглец!» — подумал я, а вслух сказал:
— Ты — виргинский филин.
— И что из этого?
— Вы слишком порывисты и нетерпеливы.
— Это несправедливо и обидно! Нельзя отвергать кого-то только на основании пристрастных суждений о его родне. И вообще, это нечестно. Я не виноват, что молод. И не виноват, что родился виргинским филином. Этого я никак не могу изменить, но во всем остальном вы можете на меня положиться. Я зрелый, серьезный и совсем не порывистый.
Он замолчал, видимо ожидая моего ответа. Но я повернулся к нему спиной и уставился в огонь, пытаясь найти ответ в пламени своего костра. Как назло, я так и не увидел ничего, кроме лица моего незваного гостя.
— Неужели вы не хотите даже узнать, как меня зовут? — спросил он.
— Нисколько не хочу, — отрезал я.
— Меня зовут Тео, а вы… знаете, кто вы такой? — запальчиво крикнул он и, не дожидаясь ответа, выпалил: — Вы грубиян, вот!
Я уже понял, что легко мне от него не отделаться.
— Давай говорить серьезно. Чему именно ты хочешь научиться, и почему ты думаешь, что у тебя это получится?
— Я хочу научиться искусству огня и крошению.
— Чему-чему?
— Крошению, чего тут непонятного? Колотьбе, крошению твердого льда.
В самом деле, я давно не слышал этого старинного слова, распространенного в заливах.
Жители узких заливов и фьордов любят такие диковинные словечки. Они бережно хранят их, собирают и полируют, как драгоценные камни.
— Откуда ты взялся такой?
— Из залива Сильнобрыззген.
— Так я и думал, — буркнул я.
— Вы считаете сов из глубинки неотесанными дураками? — с вызовом спросил он.
— Я этого не говорил. Однако может быть, тебе будет интересно узнать, что я занимаюсь крошением камня, лед меня не интересует.
— Вы неправильно произносите это слово. У вас получается «крошанием».
— А ты, я вижу, эксперт по лингвистике?
— Я этого не утверждал. Просто я знаю, как говорить на старом кракише, вот и все.
— Какое самодовольство! — саркастически воскликнул я.
— Кажется, я не говорил, что доволен собой? — фыркнул настырный филин. — Будь это так, я бы не просил вас взять меня в ученики. Самодовольные совы обычно полагают, будто знают все на свете.
Удар попал точно в цель. Я растерянно захлопал глазами.
— Знаете что, — продолжал Тео, подходя ближе. — У меня был дядя. Он погиб во время осады Клыков, его убили хагсмары. Так вот, он считал познание священным долгом каждой разумной совы. Еще он говорил, что знание — любое знание, не обязательно магическое — есть единственный способ победить хагсмаров. — Он замолчал, а я растерянно разинул клюв, не находя слов. Что и говорить, это был весьма необычный юнец. — Дядя часто повторял: «Я учу других, потому что меня учили другие».
Желудок мой дрогнул.
— Никто не учил меня этому, — проговорил я, кивая на свой костер. Я знал, что оправдания мои звучат жалко. Разумеется, юнец не замедлил сообщить мне об этом.
— Я ожидал более мудрого ответа, — вздохнул он, но на этот раз в его голосе не было вызова. Он был разочарован. Я посмотрел в его грустные карие глаза и сдался.
— Ладно, что с тобой поделаешь. Я беру тебя в ученики. Но сначала ты должен запомнить несколько правил.
— Конечно! С радостью! Я заучу все правила и буду следовать им перышко в перышко, обещаю! — Не в силах сдержать своего восторга, он взвился вверх, кинулся камнем вниз, потом снова взлетел и снова снизился. — Я все-все буду делать, и вообще. Я очень послушный и исполнительный, вот увидите. Вы никогда не пожалеете, что взяли меня в ученики!
— Очень на это надеюсь, — пробормотал я. — Но вернемся к правилам. Во-первых, до окончания обучения ты не должен покидать этот остров.
Он молча кивнул.
— Во-вторых, ты будешь изучать только пламя и ничего больше. Понял?
— Да. А что вы еще знаете?
Я изумленно захлопал глазами. Что за несносный мальчишка! Наглец, каких мало.
— Я просто хочу, чтобы ты не совал свой любопытный клюв в то, что не имеет отношения к огню!
— Это куда же? В дупло что ли? И про яйцо не спрашивать?
Вот тут я по-настоящему оцепенел с разинутым клювом.
— При чем тут яйцо? Ты знаешь о яйце?!
Он опустил голову и смущенно поскреб когтями по камню.
— Вообще-то… да. Я видел, как вы ищите под снегом мох, и сразу догадался, что к чему. Мхом всегда выстилают гнезда, это каждый птенец знает.
Меня так и подмывало спросить, сколько же времени он за мной подглядывал, но я не хотел позволить ему торжествующе заявить что-нибудь вроде: «Да почти целую вечность! Ночей десять — двенадцать». Это означало бы открыто признать собственную тупость. Я осторожно откашлялся и сказал:
— Ну… в общем, ты прав. Я помогаю друзьям… из-за войны они не могут позаботиться о своем яйце, вот и доверили его мне. Видишь ли, они сейчас сражаются.
— Хорошо, что вы это сказали! — воскликнул мой новоявленный ученик. — Я чуть не забыл сказать вам одну вещь!
— Что еще? — насторожился я.
— Я не принимаю участия в войне, — заявил юнец. — У меня желудочное отвращение к кровопролитию. Я не верю в войну, понимаете? Желудок подсказывает мне, что всегда есть какой-то другой выход. Кстати, в магию я тоже не верю.
— Ты из Глауксовых братьев? — догадался я.
— Пока нет, но очень хотел бы стать им. Честно говоря, они меня не приняли. Сказали, что я пока не готов.
— И ты не сумел их заставить?! — чуть не заорал я. «Зачем ты навязался на мою голову?!» — хотелось крикнуть мне во весь голос.
— В делах веры нельзя никого заставлять, — наставительно пояснил юнец. — Впрочем, это трудно объяснить.
— Неужели? — язвительно переспросил я. — Просто не верится!
— Простите? — растерялся он.
— Неужели тебе тоже бывает трудно объяснить какие-то вещи? — с сарказмом спросил я. — Мне показалось, ты за словом под крыло не лезешь!
— Может быть, вернемся к правилам? — насупился Тео.
— Спасибо, друг мой. Запомни — я не терплю тесноты. Подыщи себе свободное дупло.
— Спасибо… Огромное вам спасибо, сэр. Я буду вашим лучшим учеником, вот увидите!
— Признаться, ты будешь моим первым учеником.
— В таком случае, нам обоим есть чему поучиться друг у друга! Я научусь быть учеником, а вы — учителем. Если вам понадобится какая-нибудь помощь по уходу за яйцом, я всегда к вашим услугам! Мне это только в радость, честное слово.
Я смерил его испепеляющим взором и решительно заявил:
— Никогда! Яйцо — это мое дело. Твоя забота — изучать огонь.
Вот так и началось наше обучение. По иронии судьбы именно Тео, убежденному противнику войны и кровопролития, предстояло стать первым кузнецом, превращавшим черный металл в страшные орудия, не менее смертоносные, чем ледяные мечи, кинжалы и ятаганы. Старинный кракишский глагол «крошать», я быстро переделал в «ковать», поскольку это слово мне удавалось произносить без запинки, не опасаясь насмешек Тео. А поскольку занятие наше все же не утратило первоначальной связи с магией, то мы с Тео стали называть себя «кознецами» от слова «козни». Из этого-то слова и родилось знакомое вам, читатели, прозвание «кузнец».
Очень скоро мы с моим новым помощником сумели извлечь из руды новый металл, превосходивший своей твердостью все материалы, виденные мною в краю Далеко-Далеко. Остывая, металл этот становился черным, как кузнечный уголь.