Мост Вечности - Катерина Сергеевна Снежная
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ой-ой-ой, кто это у нас пришел? Маленькая Максима, сияние небес под грохот несуществования. Ох-ох-ох. Соблазни меня, детка, ст, сте, ст, ст. Гребанные буквы. Ебно. М-м-м, сокровище дождевых червей.
Обычное приветствие в его книжной лавке, набитой старыми книгами с потолка до пола. Стоимостью за чтиво и покупку понравившегося экземпляра могла оказаться нелепая просьба, а могло быть и что-то невинное, как улыбка или комплимент самому себе.
Я не спешила отвечать старому поэту, ждала, когда лавку покинет единственная покупательница. Та раздумывала. На руках у нее был старинный манускрипт, вероятно, прошлого века. Она не могла отыскать ценник.
– Мадам, вы уверены?
– Сколько стоит, месье? – спросила она и, как истинная француженка, очаровательно улыбнулась.
– О, мадам. Письмена странствуют среди сходства вещей в мире. А вы с вашим тупым личиком будете блуждать среди этих слов наугад. Ах, всего один показ ваших сисек, мадам.
Лицо женщины вытянулась, и она, не понимая, шутит он или нет, обозлилась. И капельку побагровела.
– Сисек?
– Да, мадам. Нас чрезвычайно опечалит, если продажа данного опуса окажется препятствием для его распространения и единственными читателями этого зрелого плода развлечений архитектора будут только ваши завистливые глазки. Даст Бог, этого не случится. Мы же сделаем все, что в нашей власти, и не допустим, чтобы сие творение постигла столь мрачная участь. Верно? Так как насчет?
Она швырнула книгу на полку и демонстративно вышла из лавки.
– Мадам, движение лишает тела ощущений. Замрите, показывайте всем свои сиськи. Так хочет Бог! Бог – француз, и он знает в этом толк!
И что может быть общего между поэтом и сумасшедшим? Да, очень много. Сумасшедший – это тот, кто сошел с ума и принимает вещи за то, чем они не являются. Они пугают людей, не узнают друзей и узнают незнакомцев. Таких в Индии полно. Эти люди все время заняты тем, что срывают маски с других, но они же их и выдумывают. Они переворачивают все с ног на голову, все ценности и пропорции. И им все время кажется, что они видят какие-то знаки или знамения.
А поэт – это тот, кто находит в вещах сходство. Кто замечает скрытые формы родства вещей. Их размытые неочевидные подобия. И поэт приближает эти сходства с помощью слов.
Потому что слова, все слова в мире, открывают пространства. Стоит задуматься, к примеру, если дерево упадет в лесу без свидетелей – оно не генерирует звука. Хотя действие реально. Энергия его падения реальна. А звук реален только в ваших ушах. Слова открывают пространства в головах.
Луи великий поэт и, к сожалению, безумец. Все зависело от того, с какой ноги он утром вставал.
– Хм, фифа какая. Вот и скажи мне – люди, живут стадами, копошатся в земле, хватаются за коровье вымя, чтобы украсть молока, испражняются друг на друга, питаются падалью и издают зловоние. И это городская интеллигенция?
Я рассмеялась.
– Ты тоже.
Луи улыбнулся, и закивал.
– Дорогая, побираться у свиней мое призвание, – он взял книгу и понес ее на место, затем остановился и обиженно посмотрел в мою сторону. – А когда она не хочет даже показать то, что отличает ее от всех остальных в глазах господа Бога, что тут делать? Методы производства идентичности ныне у заводчиков жесткие. Как насчет тебя?
Я улыбнулась, с Луи всегда нужно быть начеку.
– Желаешь прикоснуться к радостям насилия в комфорте? Мне кажется, ты много жалуешься.
– Не ощущать телесного присутствия друг друга, вот что старит меня. Где ощущение осязаемой реальности?
Он затряс руками, возводя их к небу, гневно три раза показал фак небесам.
– Все живут во фрагментарном пространстве, не жалуйся. Это зона отдыха, это перемещения, это для интима. Изоляция нынче в моде. Ты со всеми и ты один.
– Знаешь, как это называлось раньше?
– Когда раньше?
– Одно человеческое поколение тому назад. Корабль дураков.
– Знаю, – сказала я, садясь на единственный стул в лавочке. – Безумие – опыт отчаянья. И мне кажется, я к этому весьма близко подошла.
Луи, оценивая, обвел меня глазами и как будто наконец-то понял, что я пришла к нему по делу.
– К первому или второму?
– Второму, – нагло положила ноги на стол, подумав, что не стоит признаваться про первое.
– Ой, как жаль! Очень жаль.
– Я не уверена, – занесла руки за затылок и расслабилась, закрыв глаза.
Луи полез за книгой на самую верхотуру своих стеллажей, разыскивая что-то.
– Вот молодежь нынче пошла…
–А что хорошего в первом?
– О-о-о, от молитв прямиком в искусство греха. Какой ржавый недоуздок вбил это в твое туманное мышление? А? Сумасбродство любви, бредовые грезы честолюбия, безумная алчность, ложная слава, жажда бессмертия – все это, птичка моя любопытная, ничто иное, как временное безумие! Время страсти! Страсть. Страсть. Страсть.
Он вытащил нужный фолиант с пыльной полки, не обращая никакого внимания на поднявшуюся пыль в ярких лучах весеннего солнца. Подул на него, пыля еще больше, и продолжил.
– Смысл безумия нужно искать не в единстве замысла, а именно в его отрывочном присутствии. В его споре с самим собой. Природа-мать мудра и обходит путь разума. Она доберется и до твоего безумия и получит то, что хочет.
Я открыла глаза и уставилась на него. А ведь он прав. Прав во всем. И про бессмертие (арктики бессмертны), и про то, как именно я разыскиваю Мост. Разумом разыскиваю. Вспышки безумия словно созвездия, это тот же смысл, только разбитый вдребезги. То, что имело смысл в прошлом, не имеет его в настоящем. Бессмысленно. И все так запутано. Кажется, я потеряла нить размышлений.
– А если я уже? – неуверенно прошептала я. – Что скажешь?
– Хм, – Луи спустился и грохнул книгой передо мной. – Акт, совершаемый безумцем, скажем, ты влюблена, это акт созидания. Акт веры. Акт утверждения или отрицания.
Он хитро улыбнулся.
– Ты, похоже, отрицаешь.
– Я не влюблена. Но все равно схожу с ума. И не знаю, что делать. Мне кажется, что я несколько часов в сутки бываю мужчиной. Ощущения такие настоящие. Реальные настолько, что я боюсь уже сама себя. Дай совет.
– И какой мужчина?
Я задумалась.
– Ну, по ощущениям, молодой, красивый, умный, не лишен изящества слона. Какой смысл в этом безумии?
– Смысл и безумие легко меняются местами, червячок. Нет такого пустяка, который бы в чем-то не оказался бы важным. И нет такого безумия, что не сойдет за мудрость, если только в нем есть система. В твоем безумии есть система?
Я кивнула.
– Есть. Каждые сутки с двух до четырех, возникает одно и то же ощущение, что я мужчина.
– Хм.
– Что?
– Самый темный час ночи, блудливая сластолюбица. Молись Орфею, и все пройдет.
– А с поиском что делать? – я уже
