Кавалер по найму - Telly
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Джип. Маленький такой, симпатичный. Черный "ренглер".
— Что и требовалось доказать... — с удовлетворением констатировал я.
Черный "ренглер" увязался за нами, когда мы с Бэмби выехали с паркинга, и сопровождал вплоть до переулка, где я сцепился с крепкими ребятами в форме автоинспекторов. Водитель наверняка видел драку. До этого он звонил дилерам "Фольксвагена" и выяснил, что рекламная акция — липа. Он что-то знал. Но хотел знать еще больше.
— Эй, что с тобой? — донесся до меня Котин голос, но смысл его вопроса ускользал, потому что слабое дуновение жаркого ветерка донесло до меня запах постороннего, и я стал настороженно оглядываться, выискивая объект. И наконец мне это удалось. Правее паркинга, метрах в тридцати от нас, рядом со старым, сложенным из красного кирпича трехэтажным домом, будто сквозь пыльный асфальт, пробился куст сирени, огороженной крохотным палисадником. Именно там, в тенистой сиреневой сени, кто-то скрывался, и мне даже казалось, будто я слышу его тихое дыхание.
Его облик — по мере того как я бесшумно парил в направлении куста — медленно проступал сквозь полог густой листвы. Это был старик, сухой сморчок с бурым лицом, испещренным глубокими складками. На нем была ветхая клетчатая рубаха и заношенные серые штаны из подкладочного материала.
— Давно сидим? — спросил я, устраиваясь на краешке лавки.
Его выцветшие глаза ожили, а складки лица пришли в движение.
— Давно. С утра.
Котя, оставшийся у входа в заведение, опять глянул на часы, спустился вниз по лестнице, к входной двери, но скоро вновь показался на поверхности и в который раз безнадежно махнул рукой — с лавочки нам был прекрасно виден этот его жест отчаяния.
Я осторожно тронул старика за локоть:
— Вы что-то видели там?
Тот заговорил, и речь его вовсе не соответствовала ветхому виду — она была живой, четкой и ясной:
— Ну что... Приезжала машина. Часа три назад. Из нее вышел человек. Средних лет. Слегка полноват. Круглолиц, розовощек. Светлые усы. Обычный, собственно, мужчина... — Старик, будто вспоминая, помассировал заскорузлым деревянным пальцем коричнево-пятнистый лоб. — Но что-то в его манере было не вполне естественное. Такая мелкая-мелкая, семенящая походка. Очень резкая, дерганая и опять-таки мелкая пластика движений.
— Marmota menzbieri, — прикрыв глаза, пробормотал я.
— Что, простите великодушно?
— Да нет, ничего. Сурок Мензбира из семейства беличьих. Такой симпатичный травоядный зверек, грызун... А что потом?
— Да ничего, я же вам говорил. Как только он подъехал, из подвала вышел человек. Немного странной наружности. Совершенно лысый, но с пышными бакенбардами.
Киса, отметил я про себя.
— Ну вот, они о чем-то быстро переговорили, а потом направились в подвал. Спустя минут двадцать этот розовощекий вышел. Сел в машину и уехал... Ах нет, не совсем так. Прежде чем сесть в машину, он полез в карман, что-то оттуда вынул. Секунду пребывал в замешательстве, как мне показалось. Отошел вон туда, к бетонному забору, размахнулся, И что-то за забор кинул. Там какая-то стройка. Уже давно.
Я проследил направление его взгляда. В глубине двора, за стеной бетонного забора, возвышалось полуразрушенное или полупостроенное здание с пустыми провалами вместо окон.
— А что у него за машина?
Старик пожал плечами:
— Просто машина. Автомобиль.
Я улыбнулся, сочтя собеседника братом по крови: в наших глазах мир отливался в простые формы самых общих понятий. Дом — просто дом. Дерево — просто дерево. А машина — просто машина.
— Цвет — темно-вишневый, — тихо добавил он, опустив тяжелые веки и ощупывая деревянными пальцами висок. — Приземистый такой автомобиль, форма обтекаемая... И какой-то значок на решетке радиатора...Похож на цветок. Да, красный трилистник.
Красный трилистник — это "мицубиси".
Чем дольше он неторопливо шарил в потемках своей памяти, тем больше возрастало мое напряжение.
Будто подталкивая, я опустил ладонь на его сухое колено. Если старик припомнит номер, я его расцелую.
Он медленно моргнул в ответ на мой вопрос.
— Нет, не помню. Только две цифры... Восемьдесят два. И буква "эс". Цифру я запомнил потому, что в восемьдесят втором году умерла моя жена... — Его глаза враз сделались отрешенными. — А что касается буквы... Мне вдруг показалось, что я увидел фрагмент ее надгробного камня. Даты жизни. Фамилию и инициалы. Ее звали Соня. Как странно устроена наша память, да?
— Спасибо. — Я с искренним чувством благодарности похлопал его по колену, вспорхнул с лавочки, полетел в сторону стройки и очень быстро нашел то, что искал: в серой горке цементной пыли, выползшей из мешка с распоротым брюхом, тускло поблескивали ключи.
Спрыгнув на землю, я отряхнул запылившиеся брюки и протянул Коте, поджидавшему меня у забора, раскрытую ладонь:
— Ваши?
Он недоуменно осматривал связку и кивнул.
— Ну так войдем. Добудем твои права.
Marmota menzbieri в самом деле безобидный зверек, питающийся сочной зеленью побегов, но тот экземпляр, что наведывался в подвал часа три тому назад, как видно, давно забыл о своей травоядной природе — в застойном воздухе подвала, настоянном на запахах порока, я тут же, едва мы с Котей оказались у барной стойки, уловил два сладковатых аромата. Первый был отчетлив — так пахнут пороховые газы. Второй размыт, менее внятен, но я его тоже опознал: это был запах свежей крови.
Киса, наверное, и в самом деле любил брусничное желе. Но не настолько же, чтобы улечься в сладкую жижу лицом вниз.
Наелся он на всю оставшуюся жизнь — ему выстрелили в затылок.
ГЛАВА ТРЕТЬЯОстрый приступ голода настиг меня именно в тот момент, когда в застойном воздухе подвала я уловил запах свежей крови. И я уже ничего не мог с собой поделать: наскоро распростившись с Котей, наказал ему вызвать милицию, а сам полетел домой, торопясь успеть до закрытия продуктового магазина. Нельзя сказать, что этот продмаг сильно отличался от остальных ассортиментом или же ценами, но он имел огромное преимущество: в нем был выделен небольшой закуток под мясной отдел.
У магазина был договор с подмосковным хозяйством, и потому на витринном лотке лежали не заскорузлые полуфабрикаты в закатанных мутноватой пленкой пенопластовых ванночках, но настоящая свежатина — в меру сочная, источающая так сладко тревожащие обоняние запахи пропитанной кровью плоти.
Я взял четыре толстых говяжьих ломтя. Продавец в замызганном белом фартуке на голом торсе лишь озадаченно кхекнул, протягивая мне пакет.
У него были отвратительно грязные пальцы с траурными ободками под ногтями, однако соображения гигиены меня в тот момент не волновали — голод не тетка. Я едва дождался, когда раскалится сковорода, не смазанная маслом. Мясо, не приправленное солью и перцем — они лишь портят вкус продукта, — едва успело покрыться корочкой, как тут же перекочевало на тарелку: бифштекс лишь тогда съедобен, когда обильно набухает кровью, это каждому охотнику известно.
Насытившись, я обвел равнодушным взором унылую обстановку моего пропитанного пылью гнезда: с мутноватыми от городской копоти стеклами; с высоким, под потолок, стеллажом, на полках которого выстроились бессистемно (тут Набоков удачно применил хоккейный силовой прием против Чейза, припечатав его к бортику, а Умберто Эко бодался с Платоновым) и, в общем, неряшливо распиханные книги; с бабушкиным сундуком и ее же огромным, совершенно неподъемным платяным шкафом, образующим нечто вроде монументальной стены, отгораживающей от гостиного пространства большой комнаты его спальную половину, где стояла обширная, ревматически постанывавшая кровать.
Я включил телевизор — как раз в тот момент, когда на экране поплыли титры, представлявшие фильм "Однажды в Америке", — убрал звук и так сидел, следя за перипетиями немого кино, и опять не заметил, как рука моя потянулась к телефону, а пальцы уверенно пробежали по клавиатуре.
— А-а-а, это ты, мой милый... — отозвалась она запыхавшимся голосом после множества гудков. — Я выходила с Шерлоком на ночь погулять. Услышала звонок еще на лестничной площадке, понеслась очертя голову к телефону, споткнулась в коридоре, там так темно... Но, слава богу, успела.
— Извини, детка, но зачем же ты бежала... Я бы дождался. Или перезвонил бы потом. И вообще, это мог звонить не я.
— Ну что-о-о-о ты... — протянула она, улыбнувшись. Мне казалось, я воочию вижу эту странную, вызванную приливом не вполне ясного настроения улыбку. — Я знала, что это ты звонишь. Вот и побежала.
— Побежала, споткнулась, ушиблась, наверное, — как мой звонок некстати.
— Да нет, ты всегда кстати. А ушиблась... Ерунда. Локтем стукнулась, до свадьбы заживет. А чем ты занят?
— Ничем. Только что поел, теперь лежу в кресле, перевариваю пищу и смотрю телик.