Хроники Марионеток. Цель Офицера - Риссен Райз

– Да, ищу ночлег.

– А документы у тебя есть? – прищурился он, подозрительно покосившись на ее сиреневый подбородок.

– Откуда документы у аирга? – вздохнула Рин и откинула капюшон, стараясь выглядеть как можно жальче и милее. – Но я могу заплатить.

– А проблем-то от тебя не будет?

– Я просто обычная путешественница, хочу погреться у огня и помыться, – мило улыбнулась она. Мужчина помолчал-помолчал, с некоторой опаской глядя на нее, и чуть заметно кивнул. Рин сунула в подставленную руку несколько купюр, и он быстро спрятал их в нагрудный карман.

– Пони своего поставь сама, конюха у нас нет.

Рин кивнула и пошла в конюшню, умный Хвостик проследовал за ней. Пришлось потратить какое-то время на то, чтобы почистить и тщательно прочесать пони, укрыть его попоной и задать корм. Довольный и счастливый Хвостик ласково потыкался ей мордой в ладонь и боднул в плечо, мол, все будет хорошо. Рин погладила его, обняла и ушла.

В зале народа было немного. Пятеро торговцев в традиционных зеленых плащах склонились над тарелками. У камина грелась парочка. Около бара крутился рыжий парень с гитарой, видимо странствующий музыкант. Он громко упрашивал хозяина налить еще пива, но, судя по всему, ему было уже достаточно.

Рин набросила капюшон и подошла к барной стойке. Крепкого вида мужчина с большой лысиной и полными розовыми щеками перевел на нее взгляд и молча стал разглядывать.

– Хозяин, есть комната на ночь?

– Конечно. Четыреста ремов – хорошая, с камином и умывальной, триста – похуже, без умывальной, двести – дешевая, только койка.

Рин ответила, не задумываясь:

– Хорошую, с камином и умывальной. И еще плачу за ужин и завтрак. И у меня пони.

– С пони на пятьдесят больше. Всего шесть сотен. Оплата вперед.

Рин достала кошелек, отсчитала нужную сумму и уселась в свободное кресло у большого камина в ожидании ужина. Кормили очень вкусно: после пяти дней, проведенных на сухих пайках, ароматная грибная похлебка показалась ей даром богов, а сливовый компот – медовым нектаром.

– Эй, де-шка-красавица! – к ней за стол плюхнулся тот самый пьяный музыкант. Рин мельком взглянула на него и продолжила есть.

– А ты одна тут, да-а? – он достал из кармана трубку и попытался ее набить, рассыпав по столу табак. От едкого запаха Рин тут же чихнула и вежливо попросила:

– Уйди, пожалуйста. Я ем, не видишь?

– Будь здорова! Ну-у, ты одна совсем, я подумал, скучно тебе, – взгляд его странных желтых глаз был по-пьяному стеклянный. – А чего ты такая невеселая?

«Потому что я пять дней нормально не ела, а тут меня отвлекают от этого чудесного занятия», – недовольно подумала Рин, отодвигаясь в сторону.

– Нормально у меня все. Просто голодная. Слушай, уйди, пожалуйста, а?

– А хочешь, я тебе спою? – не унимался тот. – Меня Гевин зовут! А тебя?

– Тебе какая разница? Уйди.

– Ну скажи! Я про тебя песню спою! – Гевин широко улыбнулся, и его улыбка почему-то показалась Рин странно знакомой и очень приятной, поэтому она смилостивилась и даже чуть улыбнулась в ответ. Пусть его.

– Ладно. Я Наира.

Музыкант уронил на стол трубку и тут же взялся за гитару. Хотя пьян он был в дуду, играл все же отменно. А когда запел, то Рин отставила тарелку и уставилась на него с улыбкой. Невысокий, звонкий и чистый голос был ей очень приятен, как и сама песня – лиричная, теплая, с красивыми словами.

Когда он умолк, в зале раздались жидкие аплодисменты, и певец встрепенулся.

– Очень красиво, – улыбнулась Рин.

Гевин поклонился и снова взялся за трубку.

– Ты красивая, – сказал он, глядя на нее из-под полуопущенных ресниц.

Рин проигнорировала реплику, внутренне напряглась.

– Красивые губы, нежные, – добавил музыкант, и Рин тут же украдкой облизнула их. – Чувственные и манящие. Можно взглянуть в глаза?

– Плохая идея, – натянуто улыбнулась она, снова уткнулась в тарелку и проморгала тот момент, когда он резко потянулся к ней и откинул капюшон. Едва он увидел сиреневую кожу и большие изумрудные глаза, в растерянности смотрящие на него, как замер с открытым ртом.

Рин резко набросила капюшон обратно и чуть не бегом бросилась в свою комнату на втором этаже. Сердце ее бешено стучало, в ушах билась кровь, щеки заливала краска. С досадой отметив свою странно бурную реакцию, девушка тяжело привалилась к запертой двери и прислушалась: в зале было тихо. Ладно, может, пронесет на этот раз? Может, не узнали? Рин подождала немного. Скинула с себя тяжелый овчинный полушубок, оставшись в легкой внутренней курточке. Сняла и ее, осталась в спецовке на ремнях, со множеством кармашков, в которых были метательные ножи и ядовитые дротики. Разожгла камин, помыла руки и разглядела себя в зеркале.

– Нда-а, – резюмировала она, глядя на синяки под глазами. Разгладила пальцами морщинки на лбу, но это не помогло. – Какая-то ты, товарищ Кисеки, помятая и основательно за…

Она не успела сказать, какая еще, потому что раздались тяжелые шаги на лестнице, и в дверь постучали. Рин схватилась за револьвер и достала из ножен клинок с длинным и тяжелым лезвием, изогнутым, как крыло у сокола. Она назвала его «Соколиная песня», потому что при его взмахе раздавался тонкий протяжный свист, похожий на соколиный крик.

– Наира? – Она узнала голос барда. – Это я, открой!

– Чего тебе? – недружелюбно ответила она.

– Пусти, я ничего тебе не сделаю!

«Ох уж эти самоуверенные идиоты!..» – подумала Рин и отворила дверь. При виде нее Гевин остолбенел. Он медленно ощупывал взглядом все дротики и ножи, висящие на спецовке, Соколиную песню и револьвер в руках, засапожный нож… Лицо его вытягивалось от изумления, глаза больше не были стеклянными и вообще он словно протрезвел. Рин оперлась плечом на дверной косяк.

– Внимаю.

– Тут такое дело… – начал он, силясь отвести взгляд от лезвия Соколиной песни, которое блестело в опасной близости от его носа. – Ты аирг, да?

– Ну. И?

– Ты так убежала… Я тебя испугал, наверно… Но ты не думай дурного! Я тебя не боюсь.

– А надо бы, Гевин, – жестко сказала она. Музыкант растерянно взглянул на нее и улыбнулся. Рин подумала, что, возможно, поспешила с выводами о его трезвости.

– Ну как можно такую красавицу бояться? Наира… Красивое имя! У тебя такие глаза… Я влюбился, Наира!

Он зачем-то протянул к ней руку и бухнулся на колени.

– Будь со мной! Хотя бы сегодня! Завтра ты уйдешь, но сегодня будь моей!

Рин склонила голову набок, прищурилась и приняла единственно верное решение. Она сгребла музыканта за шкирку и спустила вниз по лестнице, наградив на прощание пинком.

Весь следующий день ее настроение не мог поднять даже Хвостик. Как бы весело ни скакал пони, Рин не могла выдавить из себя улыбку. По малопонятной причине она проплакала целый вечер, со слезами легла спать и в слезах проснулась. В глазах снова стояла та сцена. Снова в ушах звучал его голос. Снова бились в обветшалые ворота памяти тяжелые воспоминания. Снова подкатывались к горлу те слова, что она так и не смогла сказать ему. Не успела.

А больные, злые вьюги, разразившиеся ночью, лишь усилили печаль. Волком хотелось выть от тоски, пронзившей всю ее сущность! И сколько лет прошло – пора бы уйти грусти! Но нет: догоняет, хватает за плечо, заставляет обернуться и посмотреть в пустые глаза.

Рин зачеркнула в карманном календаре тринадцатое декабря и задумчиво закусила кончик карандаша. Маленькая масляная лампа освещала палатку теплым желтым светом, от которого бушующая снаружи вьюга казалась не столь ужасной. Рин лежала, уложив голову на теплое брюхо Хвостика, и листала записную книжку с заметками о путешествии. Она повернула голову и посмотрела, как дрожат темные реснички на закрытых глазах пони.

– И что бы я без тебя тут делала, пятнистый ты мой? – спросила она вполголоса, и Хвостик дернулся от этого внезапного звука и на секунду приоткрыл глаза. Рин погладила его по теплому серому носу, потушила лампу и некоторое время лежала с открытыми глазами, размышляя. С того дня, как она покинула Эрисдрей, прошло уже две недели. Послезавтра они спустятся с гор и войдут в Красный лес, так что и ей, и пони понадобятся силы, чтобы преодолеть этот последний рубеж на пути к Девори. И этих сил они будут набираться во втором приюте, где смогут остановиться. Рин изо всех сил понадеялась, что больше никаких бардов не встретит. Нет, даже не так. Она просто ни с кем не будет разговаривать. И точка!

Рин закрыла глаза, глубоко вздохнула и провалилась в глубокий сон без сновидений.

Когда утром сонная девушка высунула нос из палатки, небо было чистым, в синеве блестело солнце, от горы к горе перекидывались радужные мосты. Рин еще долго лежала бы, продирая глаза и уговаривая себя подняться, если бы не Хвостик. Пони поднял голову и стал беспокойно крутить ею по сторонам, разворачивая большие уши и так и сяк. Рин тоже насторожилась и прислушалась. Приближалось что-то большое… Опасное. Земля под ними мелко задрожала, стенки палатки затряслись. Хвостик заржал, вскочил на дыбы, подняв палатку головой, и девушка едва успела дернуть его вниз и вытолкать наружу. Рин быстро похватала вещи, кое-как затолкала их в седельные сумки и выскочила вслед за пони. Они стояли посреди снежной равнины, залитой ярким желто-белым светом. Рин подслеповато жмурилась от сияния снега и крутила головой по сторонам. Ее взгляд скользил по равнине, по близстоящим горам и наконец остановился на одной скале, где что-то было не так… Словно что-то серое крутилось в вышине, у самого пика, нарушая девственную белизну оскаленных зубов гор. Чувство беспокойства в ее груди перешло в животный страх и парализовало ноги. Рин могла только смотреть, как снежные языки слизывают одно за другим массивные деревья, и с благоговейным ужасом вслушивалась в низкий рычащий шепот смертельных снегов. Лавина убийственной силы ползла прямо к ним.