Овация сенатору - Монтанари Данила Комастри

«Семейство Клавдия, — подумал Аврелий, — одно из самых древних и аристократических в Риме, то самое, к которому принадлежит и Тиберий Цезарь. Вот почему эта женщина выглядит так царственно даже в нищенских одеждах!»

Квинт Цепион словно прочитал его мысль о далёком и недосягаемом императоре.

— Тиберий, должно быть, был пьян, как обычно, когда писал это, — заявил Цепион, стукнув кулаком по посланию.

— Приказ утверждён Сенатом, — возразил Аврелий.

— А что, по-твоему, отцы-основатели утруждают себя чтением указов Цезаря, прежде чем подпишут их? Ты же отлично знаешь, что теперь погоду в империи делает Сейян[38]. Этот старый дурак Тиберий отдал ему Рим на растерзание!

— И всё же префект претория… — заговорил было трибун.

— Это сукин сын и кровопийца, жаждущий власти. С тех пор, как умер Германик[39], в Риме все идёт не так! — прозвучал жёсткий ответ полководца.

Аврелий опустил глаза, не в силах возразить. Он мало знал Элия Сейяна, чья звезда взошла всего несколько месяцев назад, но и то немногое, что ему было известно, позволяло думать, что у Цепиона имелись все основания так говорить. К тому же в городе ходили слухи, будто к смерти Германика, скончавшегося в расцвете сил и на вершине славы, приложили руку сам Тиберий и его мать Ливия…

— Даже и не подумаю повиноваться этому безумному приказу! — решительно воскликнул полководец. — Будем отступать небольшими отрядами к границе. Германцы не станут нам мешать, вот увидите.

— Но Двенадцатый легион вскоре прибудет, и если мы оставим позиции, то им негде будет закрепиться! — возразил трибун.

— Всё равно этот лагерь обречён! Если мы спешно не уйдём отсюда, нас просто перебьют!

— В таком случае я должен немедленно вернуться и предупредить об этом командира Двенадцатого легиона! — заявил Аврелий.

— Поедешь завтра. Тебе надо поспать хотя бы несколько часов, — сказал полководец.

Однако наутро Публий Аврелий не уехал. В ту ночь вражеская стрела, пущенная с нечеловеческой силой, пробила ткань палатки Цепиона и поразила его прямо в живот. Вскоре командир Одиннадцатого легиона умер.

Отдав должные почести праху полководца, четыре сотни измученных легионеров, повинуясь полученному приказу, остались на своём посту в ожидании подкрепления.

Каждый день они с опасением ожидали наступления варваров, каждый вечер удивлялись, что ещё живы.

Прошло два дня, а наступление так и не началось.

В ту ночь трибун вертелся на своей походной койке не в силах заснуть.

Неужели возможно, спрашивал он себя, так сильно желать женщину, убитую горем вдову, которая к тому же годится ему в матери?

И всё же с того вечера, когда увидел Веру Клав-диану, он не переставал мечтать о ней, представляя её тело, скрытое под грубой шерстяной одеждой, и просто не мог поверить, что после двух лет бурного брака с Фламинией он ещё в состоянии испытывать подобную страсть…

Он должен запретить себе поддаваться влечению. Если выживет и вернётся в Рим, то займётся изучением философии, научится держать под контролем свои инстинкты и чувства, заложником которых нередко становился, — страдание, гнев, страх, желание…

Пока же Рим был далеко, и ему не удавалось выбросить из головы Веру Клавдиану. Он представлял её настолько ярко и думал о ней так напряжённо, что ему казалось, будто видит её воочию… Нет, это не снится ему, понял он, протирая глаза, она действительно здесь, в его палатке!

Аврелий протянул руки, и она опустилась к нему на походную кровать.

X

ЗА ЧЕТЫРЕ ДНЯ ДО ИЮНЬСКИХ HOH

На другой день Публий Аврелий Стаций позвал Кастора в библиотеку.

— У нас беда… — начал он.

— Всё знаю, мой господин, я стоял за дверью, — сразу же прервал его секретарь, и сенатор впервые не стал упрекать его за дурную манеру подслушивать. — Только этого теперь недоставало. Мало нам было опасаться наёмного убийцы, так теперь впереди ещё и судебный процесс!

— Я думал, эта история уже давно похоронена, Кастор. Как я мог ожидать, что Валерий спустя двадцать лет предъявит мне такое нелепое обвинение?

— Выходит, ты уже тогда взращивал в себе этот порок — бегать за жёнами знатных римлян, не довольствуясь жёнами бедняков, как поступают разумные люди. Впрочем, не могу себе представить, чтобы аристократ Публий Аврелий Стаций стал сохнуть из-за кого-то, кроме как супруги консула или знаменитого военачальника! Конечно, ты, должно быть, крепко влюбился в эту Веру, если ещё и сегодня вспыхиваешь при одном только упоминании её имени.

— Кончай, Кастор, это не смешно!

Но александриец уже разошёлся.

— Теперь, наконец, понятно негодование Валерия. Он уверен, что если ты виновен в такой гнусности, как соблазнение его матери, то наверняка и убил его отца.

— Но почему? — удивился патриций.

— В Риме женщины из правящего класса — дорогой товар. Они слишком важны для заключения политических союзов, чтобы вдовы долго оставались одни. Сыновья к этому привыкли и не ропщут. Ведь матрона, которая однажды вышла замуж и осталась верна супругу даже после его смерти, сегодня совершенно бесполезна как для семьи, так и для государства. Поэтому её и побуждают снова вступить в брак.

— Ещё два века тому назад знаменитая Корнел-лия, мать Гракхов[40], удивила весь мир, отказавшись выйти замуж за царя Египта…

— Сравнение неудачное, мой господин. Насколько мне известно, Корнеллию никогда не заставали в постели с молодым воином, столь же юным, как её сын, — безжалостно перебил его Кастор.

— Думаешь, Валерий так ненавидит меня, что готов всадить кинжал в спину?

— Возможно, хозяин. От римлянина всего можно ожидать. Одно я никак не возьму в толк. В тот день, когда тебя пытались убить, он ведь ещё был твоим другом и даже сватал за тебя свою сестру…

— Да, — согласился Аврелий. — Его отношение ко мне изменилось только после встречи с Рецием.

— А теперь он определённо намерен расправиться с тобой самым законным способом, отправив к палачу по решению суда.

— Я не допущу этого, Кастор.

— И как же ты думаешь помешать ему? — недоверчиво поинтересовался слуга.

— Прочешем весь город и найдём всех выживших воинов из Одиннадцатого легиона в надежде, что кто-то помнит, как умер Квинт Валерий. Нас было всего человек пятнадцать. Правда, многие уже оставили военную службу и получили в награду земельные наделы в колониях.

— Это значит, они могут находиться в Британии, Иберии, на Понте Эвксинском[41], если, конечно, не отправились в какой-нибудь далёкий мавританский оазис, — с иронией заметил грек. — Что и говорить, нетрудно, конечно, найти их спустя двадцать лет, даже не зная имён!

— Двоих мы всё-таки знаем, это центурионы Реций и Азеллий. Можешь отправиться к ним.

— Великолепно! Прихожу я, значит, на Форум, останавливаю прохожего и спрашиваю, не знают ли он кого-нибудь, кто воевал в Германии два десятка лет назад!

— Некоторые ветераны и сегодня там ещё служат. Если использовать почтовых голубей, чтобы отправить письма в дальние гарнизоны». — продолжал Аврелий, не слушая секретаря.

— Двадцать восемь легионов разбросаны по всему известному миру, а у тебя всего месяц, — рассудил потерявший терпение вольноотпущенник. — Скажи мне, где ты думаешь найти голубей, которые знают туда дорогу? И даже если бы тебе удалось разослать их, эти птицы успеют завести птенцов, прежде чем доставят тебе ответ.

— Как высокий магистрат я имею право пользоваться императорской почтой.

— Разумеется! Конные курьеры передвигаются достаточно быстро. Всего за пару месяцев доедут туда и вернутся. И после этого тебе не останется ничего другого, как созвать своих свидетелей со всех концов земли!

— А если использовать систему зеркал, что установлены на горных вершинах? С их помощью срочные военные донесения доходят за несколько дней…