Гений среди растений (СИ) - Санати Дмитрий

— Упс, — Хоук втянула голову в плечи и немного порозовела. — Вы идите, Андрей Валентинович, идите.

Он и пошёл.

— Здоров, старина, — в кабинете ровным счётом ничего не поменялось со смерти дяди — всё так же висели картины неизвестных деятелей, полки ломились от литературы, а на окнах висели просвинцованные кевларовые заглушки. — Какими судьбами?

— Пропажа субъекта ноль пять три два ноль, — сухо отчитался силовик.

— Вот как… — Ка добыл из кармана пачку сигарет для ускоренных, закурил, предложил посетителю, тот отрицательно покачал головой. — Что тебе известно?

— Официальная версия. Киднэппинг, так как средства наблюдения не зафиксировали пацана на официальных и неофициальных выходах из центра подготовки.

— Смешно, — начальник питомника скривился как от зубной боли. — Похищение, значит, да?

— Чем богаты, — Хантер развёл руками.

— Ладно, вот тебе чуть-чуть правды. На деле пацан не то что не покидал корпус — он даже из процедурной не выходил. Пропал прямо оттуда!

— Врачей проверяли?

— Обижаешь! Два наших «первых».

— Может быть, профессиональная ревность.

— Очень смешно. Последнее поколение эмчеэсовцев, которое действительно занималось спасением, вдруг решило похитить ни в чём не повинного ребёнка.

— Согласен, звучит смешно.

— Сейчас будет ещё смешнее, — пригрозил Ка. — Я был на днях у одного из них на ежегодной диспансеризации. Они мне поставили максимум три года, а потом — до свиданья.

— Ты не выглядишь сильно дряхлым или уставшим, — возразил Хантер.

— А никто из нас не выглядит, Хантер. Тут ведь какая штука — криворукие дебилы, которые составляли первый коктейль, просто хотели защитить нас от радиации — и намешали такого дерьма, что от побочек не отплюёшься.

— Шикарные новости. Неизвестные.

— А ты не зубоскаль. Кое-кто спохватился наверху, когда наши начали дохнуть как мухи. Напрягли кое-кого в столице, выделили субсидии… Помнишь голубые витаминки?

— Ну?

— Генетическая терапия. Никто из нас не будет дряхлеть и рассыпаться песком, мы до последнего будем в силах, в строю.

— Неужто руки трястись не будут?

Он заявил это в шутку, не всерьёз, но Ка будто отгородился, отморозился. Яростно затянувшись, посмотрел на посетителя сквозь серый ледок зрачков.

— Без обид, Хантер. Знаешь, чем ты сильнее всего раздражаешь? Нет, язвительность и сарказм вполне в духе старого пердуна вроде тебя. Но ты притом ещё и носишь себя бережно и аккуратно, как хрустальный сервиз — и одновременно несёшься через три ступеньки вверх по лестнице. Бесит, что это, сука, всё в одном человеке! Нельзя одновременно и размахивать руками и носить стекло — это неестественно и царапает глаз. Зловещая долина какая-то, мать её.

— Ты всё?

— Врачи не врут. Если я лягу на полноценное обследование, мне предрекут дату смерти с точностью до часа. Просто до того часа я смогу носиться и воевать, а потом одномоментно слягу и подохну. И все мы так, понял?

— Угу.

— И что же ты понял?

— Надо записаться на диспансеризацию.

— Убью, — спокойно сообщил Ка.

— Сядешь.

— Ничего. Три года не срок за избавление общества от гада вроде тебя!

— Удачи, — Хантер хрустнул шеей, настраиваясь на схватку, сделал несколько резких вдохов, насыщая кислородом кровь…

И поперхнулся, услышав следующую фразу:

— Хочешь в моё кресло?

— Что?!

— Я устал, Хантер. Хочу прожить последние годы как-то иначе, не вытирая сопельки новым сверхам, которые никогда не будут болеть тем же, чем и мы! Залезу на крышу под куполом, поставлю кресло-качалку, растоплю кальян…

— Пас, пожалуй, — фыркнул старик. — По сопелькам — это явно не ко мне.

— А к кому? — уныло спросил Ка. — Из первых осталось полторы калеки — медицина меня послала, Хоук вся в непосредственной работе с детишками, ей бюрократия поперёк горла…

В дверь раздался отчётливый стук, в дверь просунулась голова с седым хвостом.

— Вспомнишь солнце — вот и лучик, — пробормотал Ка. — Чего хотели, Марья Антоновна?

— Не отвлекаю? Андрей Валентинович обещал мне небольшую лекцию для детишек, — захлопотала Хоук. — Про службу.

— Обещал? — Ка с усмешкой заломил бровь и уставился Хантеру в переносицу.

«Ничего я не обещал! — захотелось крикнуть старику. — Это она меня сама попросила, а я даже не успел ни согласиться, ни отказаться!»

Он пожал плечами — сам понимаешь, мол. Женщина есть женщина, а ссориться на ровном месте не хочется.

— Что ж, иди тогда, раз обещал. — Ка подмигнул и вернулся к работе за компьютером.

Хантера покоробило, и он с непонятной мстительностью спросил:

— А ты в курсе, что у тебя дневальный у входа видяшки с линз смотрит?

— Тоже мне печаль, — отмахнулся силовик. — Ты найди мне такого как ты, чтобы на входе за три гроша сидел. С места не уходит, бдит, от наблюдения не отвлекается — и то хлеб. Всё, идите. Файлы по пропаже я тебе пришлю — видеозаписи, отчёты свидетелей, техположения.

Он так и остался сидеть, не отрываясь от сигареты и клавиатуры — уставший человек, которому по паспорту в лучшем случае стоило бы сходить в отпуск, а не заказывать себе место на кладбище.

— Пойдёмте, я уже предупредила детишек! Составим столы, чая наведём, побеседуете! — она увлекла Хантера под локоток к знакомой двери актового зала.

Память всколыхнулась, вытаскивая из прошлого подробности. Чуть дальше и налево — общага, курсанты под веществами и алкоголем, изрезанные автографами места, куда начальство ни за что не посмотрит — например, верхний торец двери. Но тогда всё было другое — подготовка по специальности в подкорку забивала, что после облачения в брезент или асбест дверь машины хлопает только для того, чтобы увезти спасателей навстречу людям в беде. И даже отдельный курс существовал психологический — не ждите от людей благодарности за то, что вы вытащили их из глотки смерти. Не стоит, не надо.

Работа такая, чёрт. Беззубый и слабый человек придумал гениальное в своей простоте решение того, на что повлиять сам не мог. От болезней тела пользовали эскулапы, от болезней души — психиатры, а от болезней случайностей — спасатели. Этакая медвежья услуга сознанию обывателя — всегда кто-то придёт, всегда кто-то спасёт. Им зарплату за это платят, в конце концов.

Дверь бесшумно отворилась, и старик оказался под обстрелом двух десятков настороженно поблескивающих глаз.

— Дети, встаньте, — обратилась к сидящим за составленными столами мальчикам и девочкам начвос.

— Что за?.. — Хантер в изумлении смотрел на то, как крайне медленно и неторопливо отодвигались стулья, как дети оказывались на ногах. — Почему они в нормальном времени?

— Пятое поколение, — пожала плечами Хоук, будто бы это всё объясняло.

— И?

— Ускорение активируемое. Они живут в нормальном темпе.

«Бля, — в голове промелькнуло, что шпилька о профессиональной ревности оказалась вполне себе парфянской, — то есть, у них будет и нормальная кухня, и нормальная музыка, и…»

— Дети, ускорение, — скомандовала Хоук.

Воздух потяжелел, а в застывший мир со стоном ворвалось два десятка сознаний в правильном ускорении.

— Они пока не могут долго поддерживать такой режим, нужны тренировки. Поэтому у вас всего полчаса. Дети, это Андрей Валентинович Ивашов, ветеран первого поколения. — Хоук кивнула на прощание и вышла, бросая Хантера на съедение детишкам.

Воцарилась оглушающая тишина. Ни та, ни другая сторона пока не спешили выходить на контакт, ограничиваясь лишь обстрелом взглядами. Недоверчивыми, прохладными и подчас враждебными. Но если в случае Хантера всё было более чем объяснимо, ибо детей он ну совсем не жаловал, то в их случае…

— Здравствуйте, — несмело поздоровалась маленькая девочка с причёской-каре. — А расскажите о войне?

— Вы её разве не проходили на занятиях? — соломинка не самая лучшая, но в отсутствие любых других…

— Проходили, — с каким-то непонятным дерзким восклицанием ответил кареглазый русый мальчишка. — Но там пропаганда и промывание мозгов. Нам хочется взаправду!