Кибернетика стучится в школу - Геннадий Воробьев

ОРАНЖЕВЫЙ — опасный цвет, потому что возбуждает и никуда не ведет, и тогда энергия становится источником раздражения, отсюда требуется строгая дозировка, и тогда оранжевый согревает, радует и одухотворяет. В смешении с черным получается КОРИЧНЕВЫЙ цвет — защищающий, уютный, но если все стены коричневые, ученики становятся вялыми, инертными, апатичными, а когда раздражены, их долго не удается успокоить.

ЖЕЛТЫЙ тоже возбуждает и уводит в будущее, заставляя надеяться, верить, фантазировать и мечтать; в окружении этого цвета становится светло, весело, все кажется простым и хочется разговаривать.

ЗЕЛЁНЫЙ (чисто-зеленый, не желто-зеленый — оптимистичный и не сине-зеленый — сдерживающий порывы, дисциплинирующий) — успокаивает, обезволивает, усыпляет. По этой причине запрещается красить ступени лестниц в зеленый цвет, из-за чего люди (как установлено статистически) чаще спотыкаются, падают я ломают ноги.

СИНИЙ — тоже успокаивает, понижает давление и делает более редким дыхание, и тогда хочется полежать, отдохнуть, погрустить, пофилософствовать. Чем он более светлый, вплоть до ГОЛУБОГО, тем мечты становятся более безмятежными, безответственными, порхающими, хочется ни с кем не ссориться, путешествовать и вообще злить в свое удовольствие.

ФИОЛЕТОВЫЙ — смешивается активный красный с пассивным синим, и получается скрытая активность («в тихом болоте черти водятся»), этот цвет вызывает внутреннее возбуждение, делает человека более внушаемым. При разбавлении белым (ЛИЛОВЫЙ) действует слабее и способствует меланхолическому настроению.

Из этого краткого обозрения видно, что очень важны дозы и цветосочетания. Важна также и форма, особенно если она наполнена содержанием. В классе, где слишком много предметов, предметы имеют много деталей, разбегаются глаза, нелегко сосредоточиться, но легко прийти в отчаяние от трудного урока и быстро устать.

Однажды меня попросили прочитать лекцию во Дворце культуры. Директор с гордым видом ввел меня в большой зал, где только что закончился капитальный ремонт.

Большая бригада художников потрудилась над оформлением этого зала. Здесь было все, на что оказалось способной оформительская мысль. Яркие краски и спорные сочетания. Большое число портретов с крупными надписями: кто есть кто. Транспаранты, наглядно демонстрирующие рост народнохозяйственных показателей. Увеличенные фотографии, иллюстрирующие жизнь в разных уголках нашей страны. Все это было подано броско, наглядно, талантливо.

Сначала я даже зажмурился от обилия информации, по потом взял себя в руки и начал лекцию. Прошло несколько минут, и чувствую, что лекция не получается: все в зале ерзают, смотрят по сторонам, читают надписи, разглядывают картинки. Я сам засмотрелся на какую-то женскую фигуру и на секунду забыл, о чем говорю.

Что же это получается? Художники сделали все от них зависящее, чтобы в этом зале не смотрели на сцепу, игнорировали трибуну, а глядели по сторонам.

Через несколько дней я оказался в другом зале в роли слушателя. Там было все традиционно. Малиновые бархатные портьеры с бубенчиками. Громоздкая, фасонная кафедра. Стол, покрытый сукном, тяжелые складки которого спускаются до самого пола. На столе графин.

За столом председатель, делающий вид, что его не смущают скучающе-прилипчивые взгляды зала. Над кафедрой голова лектора-трудяги, заглядывающего в свои листочки и поправляющего очки.

В зале тихо. Кто-то смотрит на трибуну и думает: не бронирована ли она и сколько стоит. Кто-то глядит в окно: как важно архитектору предусмотреть не только интерьер, но и вид за окном. Кто-то читает газету и, обнаружив, наверное, интересный факт, не спеша вытаскивает блокнот и записывает его. Лектор говорит прописные истины, но слушатели не рассчитывают на большее: они пришли по принуждению и терпеливо ожидают конца.

Какие разные эти два зала. И там и здесь плохо. Почему?

Традиционный класс предназначен для ритуала: учитель говорит — ученики слушают; ученика вызывают к доске, он говорит, другие — опять-таки слушают, закрепляют усвоенный материал. Теоретически это как будто бы верно. А если учитель говорит непонятно и неинтересно и ученики его не слушают? Если понятно и интересно, по что-то отвлекает, мешает слушать? Если отвечающий урок живет своей жизнью, а остальной класс — своей? Вот вам и причины ненадежности обучения, резервы повышения не только качества, но и количества усвоенных знаний.

Чтобы информация доходила от учителя к ученику и закреплялась в памяти последнего, необходимо начинать со среды, где эта передача производится. И как ни странно, среда, а не метод, вызывает наибольшую растерянность консервативного ученика и возмущение консерватора-педагога.

Все мастерство мира

В этой комнате ткацкая мастерская. На школьной плантации дети выращивают для получения красителей растения. Потом красят пряжу и ткут. В той мере, насколько знают внешний мир, они черпают свое вдохновение в нем, учатся выражать отношения, развивают чувства и воображение. Поэтому рисунок делается без всяких эскизов. Учитель никогда не критикует, не сравнивает, не призывает. Он показывает, объясняет, дает пример. Критика порождает сомнение в своих творческих силах, а установки приучают к исполнительности и рутине.

В начале обучения мотивы ковров относительно элементарны: птицы, звери, растения, люди образуют ряды горизонтальных, вертикальных и диагональных пересечений. Но постепенно рисунок становится отчетливее и изящнее, композиция оживает. Произведения детей — это импровизация непосредственно у ткацкого станка, проявление художественной выдумки, искреннее выражение непосредственных переживаний.

Ребенок подходит к созданию формы с чрезвычайным остроумием. Ноги животного — это столбы, несущие массу, масса переходит с одной стороны в голову, а с другой — в хвост. Некоторые простые детали позволяют легко распознать изображаемых животных. Птицы в первую очередь отличаются числом ног. У коровы всегда рога и вымя. Лошадь непременно с гривой и пышным хвостом. Все это схематично, но со временем рисунок становится реалистичнее.

После первых изобразительных попыток переходят к композиции, в которой движение нередко схватывается раньше, чем образ. Иногда бывает, что динамика целого повторяется в элементах. И хотя кажется, что эти элементы располагаются без всякой связи и даже асимметрично, все же, когда ковер готов, видно, что рисунок продуман и гармоничен.

Дети сами выбирают цвета. Они любят краски и пользуются ими с большой изобретательностью.

Рассматривая панно, изображавшее зверей с двумя ярко-красными оленями посередине, я спросил, восхищенный этой композицией, почему художник выбрал именно красный цвет. Мальчишка ответил: «Потому что так красиво». Конечно, цветопсихолог дал бы научное толкование, и ответ старшеклассника, приученного к теоретизированию, был бы иным. В некоторых композициях уже чувствовался авторский почерк. Одни дети явно склонны к гиперболизации, изображая кота с оскаленными зубами и бабу-ягу с диковинными руками, которая пожирает детей. Другие — явно поэты, они намечают лишь контуры листвы и фигур животных и людей.

Я слушаю учителя, объясняющего мне, почему вредно рисовать с оригинала (модели, которые передают лишь зрительное впечатление и в художественном отношении бесплодны, уничтожают фантазию, приучают к неискренности), а сам смотрю с завистью на детей и думаю: «Почему не я?»

В соседней комнате урок рисования. Там дети всех возрастов. Самые маленькие из детского сада. Те, кто ходит в подготовительную группу, часто бывают здесь, и, когда наступит их черед стать школьниками, процесс адаптации пройдет для них безболезненно.

Рисование в начальной школе — главный предмет.

Для ребенка рисунок имеет большое эмоциональное значение как отображение действительности, все время вибрирующее, движущееся, меняющееся. Дети до 8 лет именно так склонны выражать свои чувства, а после 8 лет уклоняются от этого, полагая, что не умеют рисовать. Если они рисуют регулярно, без больших перерывов, графический язык постепенно переходит в искусство.

Сначала то, что делает ребенок, — марание, когда он получает удовольствие от движения локтевого и плечевого суставов, а также от результата. Около третьего года жизни появляются контурные формы, которые затем объединяются и группируются; кресты, квадраты, круги, треугольники.

В четыре года наступает рисуночная стадия, причем первым рисунком бывает человеческая фигура. Ребенок чаще всего рисует круг или овал, представляющий лицо: прямо к голове он прикрепляет ноги. Потом появляются точки глаз, черточка рта или носа, иногда намек на волосы. Позднее возникают руки, присоединяемые к голове или к ногам. Туловище — самый последний атрибут, причем пуговицы, ряд которых продолжается между ногами, служат первым признаком одежды.