Чаплыгин - Лев Гумилевский

«В 1894 г. в личной жизни Николая Егоровича произошло крупное событие: у Надежды Сергеевны родилась от него дочь Леночка.

Омрачалась эта радость невозможностью, по условиям того времени, считать в обществе Лену его дочерью. Она юридически была дочерью Алексея Гавриловича Антипова, официального мужа Надежды Сергеевны. Этот факт всегда мучил Николая Егоровича, но он мирился с ним, так как иначе это убило бы престарелую, все еще жившую старыми традициями матушку Анну Николаевну.

Николая Егоровича радовало, что Анна Николаевна постепенно привязывалась к Леночке; когда та подросла, она стала ее учить читать и считать. С ранних лет Леночка проявляла необыкновенную память и способность к счету.

Николай Егорович, как раньше свою сестру Верочку, брал за длинные светлые косы Леночку и спрашивал: „А ну, Ленушка, сколько будет пятью пять?“ — „Двадцать пять“, — с улыбкой бойко отвечала девочка.

В угоду матери он не мог изменить ненормальное семейное положение, зато изменился сам: стал более замкнутым, на лице его часто появлялось озабоченное, напряженное выражение, стал более рассеян, жаловался, что иногда забывает имена и фамилии хорошо знакомых ему людей; подчас совершенно не помнил, куда положил нужные ему вещи, часто терял ключи и т. д. В университете и Техническом училище ходили бесчисленные анекдоты о его рассеянности. Как и в школьные годы, Николай Егорович иногда путал самые простые арифметические вычисления; он завел себе арифмометр, которым всегда пользовался».

О всех странностях Николая Егоровича говорилось обычно как о чудачествах, свойственных вообще великим умам, и никому не приходила в голову мысль о трагической основе их, хотя все знали о царящем в доме деспотизме девяностолетней матери Николая Егоровича.

У Жуковских существовал неписаный, но железный закон: кто бы ни приходил к Николаю Егоровичу, будь то товарищи по университету — профессора или ученики-студенты, каждый должен был прежде всего пройти в комнату хозяйки, сидевшей в креслах, поздороваться, поцеловать руку. Только выполнив этот обязательный ритуал, гость мог отправляться в комнаты Николая Егоровича или других ее детей.

Впервые зайдя к Николаю Егоровичу по какому-то делу на несколько минут, Сергей Алексеевич хотел уклониться от выполнения принятого ритуала. Николай Егорович сказал с несвойственной ему твердостью:

— Нельзя, мамаша обидится на веки веков. Пожалуйста, пойдемте к ней, я представлю вас…

Сергей Алексеевич, как и все другие, подчинился обычаю…

Николай Егорович любил девочку безумно, но не смел называть Надю женою, а Леночку — дочерью. Дочка Николая Егоровича была почти ровесницей Оли Чаплыгиной.

Екатерина Владимировна учила девочку французскому языку, и Оля рано стала говорить по-французски, но не любила чужой язык и требовала, чтобы мать всегда говорила по-русски.

Она не хотела, чтобы ее мать считали не русской. В Париже, на Всемирной выставке, девочка удивляла французов тем, что говорила по-русски. Что пятилетняя девочка отлично болтала на их языке, все считали естественным; но владеть так в совершенстве русским они считали чудом.

Веселая непринужденность, шутки и смех, музыка и танцы сопровождали все детство Ольги Сергеевны. Сам Сергей Алексеевич, найдя удачное решение задачи, нередко выскакивал из кабинета и начинал вальсировать, схватив жену или дочь, а иногда просто стул, если в гостиной никого не было.

Маленькая Оля боготворила отца и часто, когда он сидел с каким-нибудь гостем, дежурила в углу наготове к защите отца, если его обидят. Более всего в ранние годы детства опасалась она Николая Егоровича. Разговора его с отцом она вовсе не понимала, потому что не знала тех слов.

Впрочем, чаще всего разговаривали они, сидя за чайным столом, молча: только выводили пальцами по воздуху свои формулы на воображаемой доске.

При этом, чтобы другой мог видеть выведенное в воздухе, каждый немножко отодвигался в сторону. Оля думала, что они сердятся и потому отворачиваются друг от друга.

Выведя свои формулы, они опять поворачивались один к другому, сверяя результаты, и Оля успокаивалась.

Став постарше, она уже не беспокоилась за собеседников, и, когда такие безмолвные разговоры случались, рассмеявшись, убегала рассказывать матери о математическом споре отца с гостем, и тогда сама показывала в воздухе розовым пальчиком, как они пишут свои формулы.

В математический спор с Чаплыгиным не решался вступать даже Владимир Васильевич Голубев, аристократически выдержанный, вежливый, воспитанный человек, старейший из учеников Сергея Алексеевича. Он предпочитал состязаться с учителем за шахматной доской. Но когда приходил Сибор или Гольденвейзер играть Шопена или Бетховена, Сергей Алексеевич бросал и шахматы и любой вопрос механики, как бы они его ни занимали.

7

МАГИСТЕРСКАЯ ДИССЕРТАЦИЯ

Гений — богач страшный, перед которым ничто весь мир и все сокровища.

По новому университетскому положению приват-доцент, не читавший обязательных курсов, получал за чтение лекций по специальным предметам не жалованье, а гонорар, который вносили записавшиеся на эти лекции слушатели. Гонорар был невелик, а слушателей находилось так мало, что в общем за полугодие на долю Чаплыгина пришлось после вычета в пользу университета пятнадцать рублей.

Екатерина Владимировна смеялась над горестями мужа, продолжала давать уроки французского языка и, уходя из дому на два-три часа, усаживала Сергея Алексеевича за стол в его комнате. На столе лежала синяя папка с каллиграфической надписью тушью: «О некоторых случаях движения твердого тела в жидкости» (статья вторая).

Научное исследование, как всякое творчество, плохо поддается и дисциплинирующим доводам собственного рассудка и уговорам близких людей. Папка чаще всего оставалась нераскрытой к возвращению Екатерины Владимировны, и «статья вторая», составлявшая вместо с первой предмет магистерской диссертации, была напечатана только в 1897 году, а защищал ее Чаплыгин уже весной следующего года.

Титульный лист магистерской диссертации.

К этому моменту он освободился от житейской суеты и мог полностью отдаться научным занятиям. Екатерининский институт был оставлен. Теперь Сергей Алексеевич преподавал высшую математику в Константиновском межевом институте, выпускавшем межевых инженеров и землемеров. В то же время в качестве ассистента Н. Е. Жуковского и преподавателя механики в Высшем техническом училище он участвовал в практических занятиях по теоретической механике. Отказавшись от приват-доцентства в университете, Сергей Алексеевич взял место преподавателя по статике и теоретической механике в Московском инженерном училище, открытом в 1896 году для «подготовки практических деятелей по инженерно-строительной части». Отсюда выходили инженеры-строители и инженеры путей сообщения.