Вратари — не такие как все - Брайан Глэнвилл

Один из ребят глянул на него и сказал: «Смотри-ка, Соня (это его прозвище) уже дрыхнет. Он, наверное, сможет уснуть, даже если его подвесить вниз головой».

В Ливерпуле нас встретила еще большая толпа мальчишек, просивших автографы. Некоторые из них носили красно-белые шарфы своего клуба. Один из них сказал мне с этим их акцентом: «Пропусти гол, а, Ронни?», но босс, шедший сзади, ответил: «Ничего не выйдет, сынок».

Наш отель был в центре Ливерпуля — самый большой из тех, в которых мне довелось жить в Англии: огромный холл, мягкие ковры, кругом мрамор. Я, наверное, начал глазеть по сторонам, потому что кто-то из наших сказал мне: «Пошли, Рон, это же не дворец!» Остальные все вели себя спокойно, словно видели подобное каждую неделю. Впрочем, в какой-то мере это так и было.

Меня поселили в номере вместе с Грэмом Гиббсом, правым хавом из Портсмута, всегда веселым и жизнерадостным. Он только что попал в молодежную сборную Англии и поэтому парил в облаках. Он был хорошим игроком — надежным, работящим в середине поля, мог сам пройти и ударить неплохо, особенно правой ногой. Ко мне он относился очень хорошо, старался отвлечь, помочь расслабиться, рассказывал про игроков «Ливерпуля»: что любил делать тот, а что этот, за кем и за чем мне нужно было следить.

«Следи за Питером Томпсоном, — говорил он, — у него есть привычка забегать слева, а потом разворачиваться и бить правой. Помни, что он бьет с обеих ног — с двух очень, очень мощных ног. Еще смотри за Стивом Хейуэем, за его рывками с центра. Он очень быстр, пробрасывает мяч далеко вперед и бежит. Но если ты вовремя среагируешь, то можешь выйти из штрафной и отбить ногой». За такие вещи я был ему очень благодарен.

Когда я сидел в номере, раздался звонок из Лондона: какой-то репортер из «Дейли Мейл». Я сперва не очень-то хотел разговаривать, помня, как разыграли Дэнни. «Меня им не провести, — сказал я Грэму и спросил в трубку: — А откуда я знаю, что вы из «Дейли Мейл», что вы меня не разыгрываете?» Он был немного озадачен и сказал: «Ну, я же не могу показать вам свое удостоверение по телефону». Грэм спросил меня, что это за парень. Я назвал ему имя, он взял трубку, поговорил с ним и протянул назад со словами: «Все в порядке, Рон, он настоящий».

Ну, и начались все эти вопросы: нервничаю ли я? как чувствую себя, зная, что буду играть перед «Копом»? будет ли у меня какой-нибудь талисман или что-то в этом роде? Я сказал, что не нервничаю, потому что, не правда ли, не очень хороший был бы заголовок: «РОННИ БЛЕЙК: Я ТРЯСУСЬ ОТ СТРАХА»? Что же до вещей, которые приносят мне удачу, — про них я вообще никому никогда не расскажу, потому что, хоть это и глупо звучит, но если кому-то рассказал, то потом перестает помогать, если вообще когда-нибудь помогало.

Потом была еще пара звонков, и я опять отвечал на похожие вопросы. Когда я вернулся а Лондон, родители показали мне все, что написали в газетах, — полная чушь: про то, как я горел желанием встретиться с «Копом», как я мечтал об этом всю жизнь и асе такое. Не могу понять, зачем им вообще понадобилось со мной разговаривать. В общем-то все было в порядке, это не имело никакого значения и не причинило вреда, но для меня это был первый опыт общения с газетчиками, и могу смело сказать, что то были еще цветочки.

Мы поели довольно рано в тот вечер, а потом отправились в кино, на какой-то ковбойский фильм. Вообще-то я люблю такие фильмы, но про тот вряд ли мог бы что-нибудь рассказать. На экране я видел не ковбоев, а центрфорвардов, из чьих пистолетов вылетали не пули, а футбольные мячи.

Когда мы вернулись, тренер, Дон Коллинз спросил меня, не хочу ли я успокаивающего. Он сказал: «Мы не поощряем это дело, но я поговорил с доктором, и он сказал, что тебе не повредит перед такой игрой». Я подумал немного и отказался; никогда в жизни не пил подобных таблеток и боялся начинать в такой момент — а вдруг случится что-нибудь не то? Вот будет номер, если я не смогу уснуть ночью, а потом захраплю в воротах! Поэтому я сказал нет, попробую обойтись.

И я не спал, почти не спал. Очередная бессонная ночь, только на этот раз я был просто в отчаянии. Ведь мне во что бы то ни стало нужно было заснуть, и я это знал. Как бы я смог сыграть с такой смертельной усталостью?

К счастью, накануне игры на выезде дают поспать. Я то засыпал, то просыпался, а когда вскочил, то никак не мог сообразить, что происходит, и испугался. Потом, конечно, до меня дошло, где я: Ливерпуль, гостиничный номер. Игра. Тут меня вновь охватила паника: который час, где Грэм? Они уехали без меня, им пришлось играть без вратаря. Не могу передать, что творилось у меня в голове в эти несколько секунд. Я даже представил себе, как появляюсь на поле в середине игры в своем зеленом свитере, и весь стадион покатывается со смеху.

Шторы были опущены, и я поначалу не мог отыскать выключатель. Опять охваченный паникой, я вскочил с кровати и рванул шторы, нисколько не заботясь о поисках шнура, предназначенного для этой цели. На часах было без двадцати одиннадцать, но я подумал, что они могли остановиться. Поднес к уху — идут. Тут я увидел телефон между кроватями, взял трубку и спросил, который час. Мне ответили: без двадцати одиннадцать. Все в порядке.

Рядом со спальней была ванная — наша собственная. Это тоже кое-что: гостиничный номер с ванной. Красивые большие белые мягкие полотенца, краники блестят так, словно их только что отполировали, над ванной душ. Я залез в ванну, сделал воду погорячее и почувствовал себя лучше. Тут я услышал, что кто-то вошел в комнату.

— Грэм? — позвал я, и это оказался он. — Я думал, что проспал.

— Ты и проспал, но я не стал тебя будить. Хочешь завтракать?

— Да, — ответил я, — сейчас спущусь.

— Спускаться не надо, — сказал он.

— Что, прямо здесь?

— Да, — Грэм засмеялся, — ты можешь получить завтрак хоть в кровать, если хочешь. Правда, боюсь, официантки будут слишком стары для тебя.

— Хорошо, — сказал я, — буду завтракать в номере.

Это было здорово — вот она, жизнь. Пока я брился, Грэм снова прошелся по нападающим «Ливерпуля». Он предупредил меня и про Эмлина Хьюза, который мог пройти с середины поля и ударить ярдов с двадцати пяти правой ногой. В общем, когда он закончил свой рассказ, у меня было такое чувство, что мне придется встретиться с командой стрелков. Я знаю, что он хотел как лучше, пытался помочь мне, но, поверьте, получилось наоборот.

После завтрака я опустился вниз. Все сидели в большом холле, некоторые уже играли в карты. Ко мне подошел Билли Уоллис и спросил:

— Все в порядке, Ронни?

— Да, неплохо, — ответил я.

— Хорошо поспал?

— Нормально, — я не хотел ему рассказывать, чтобы он не говорил, что мне следовало выпить перед сном таблетку. Но он, кажется, и так все понял.

— Коленки дрожат?

— Нет, вроде, — сказал я.

— Не волнуйся, если задрожат. У меня всегда дрожали, до самого конца. И у Стэнли Мэтьюза тоже. Знаешь, что он говорил? «Коленки должны дрожать всегда». Тот, кто ничего не чувствует, не станет настоящим игроком. Если у тебя все матчи одинаковы: в лиге или на Кубок, товарищеский или международный, то ты никогда не сможешь улучшить свою игру, правда?

— Не знаю, — сказал я, — может быть, есть люди, которые всегда играют одинаково хорошо, в каждой игре.

— Нет, — ответил он, — таких нет. И не может быть, особенно среди вратарей. Вратарь — он, как, не знаю, ну, как акробат, например. Или как певец, артист — хороший, конечно. Понимаешь, он какой-то особенный. Ему надо завестись, чтобы играть хорошо, а это от многого зависит.

Мы сели и заказали кофе. Это было похоже на ожидание начала войны. К нам подсел один корреспондент лондонского еженедельника; он повсюду ездил с «Боро», я встречался с ним раз или два, и он всегда был очень дружелюбен, что отличало его от многих других. Некоторые из тех, кого мне приходилось встречать в Снэйрсбруке или где-то еще, говорили только «привет» и «пока», словно показывая, что ты недостоин того, чтобы тратить на тебя время. Этого парня звали Дуг Грин, и у них с Билли были отличные отношения; они, очевидно, давно дружили. Билли сказал мне: «Дуг — отличный парень, он тебя не подведет», а потом Дуг начал задавать мне вопросы, дюжины вопросов, и записывал все мои слова в блокнот скорописью. Где я учился, где родился, как стал вратарем, когда впервые сыграл в дубле, кто из вратарей был моим кумиром, и когда я назвал Питера Бонетти, Билли подмигнул и сказал: «Не следовало тебе говорить этого, Рон. Это диверсия». Но Дуг записал все и сказал: «Нет, нет, это очень интересно, очень интересно, честное слово». Он казался очень серьезным, основательным и все время говорил об игроках «Боро», о которых я даже не слыхал, о вратарях, которые делали то, делали это, и еще о многих, игравших до войны. Даже Билли иногда не помнил кого-то из них.

В конце Билли сказал ему: «Ну, теперь у тебя хватит на целую книгу о нем, Дуг», а тот ответил: «Это только первая глава, Билли. Надеюсь, что будет еще много других». Потом он пожал мне руку и пожелал удачи. Его слова я помнил долго. Наверное, молодые игроки всегда помнят такие вещи. Хотя много позже, когда я высказал это предположение Дугу, он покачал головой и очень грустно ответил: «Ах, Ронни, ты бы очень удивился, увидев тех, кто пришел за тобой. Ты был лишь одним из исключений.