Бомба для империи - Евгений Сухов

В ЦЮРИХЕ, или ДЕСЯТЬ ДНЕЙ НА ВСЕ ПРО ВСЕ

Аудиенция у Густава состоялась в самый день приезда Плотного-«Первопрестольного» и Долгорукова в Цюрих. Когда они вошли, Густав пытливо посмотрел в глаза Всеволода Аркадьевича, но страха в них не обнаружил. А вот решимость – имелась. К чему бы это?

«Похоже, с этим господином из России придется повозиться», – подумал дважды посвященный и, указав рукой на кресло против своего стола, спокойно произнес:

– Слушаю вас.

Затем он кивнул Плотному, чтобы тот вышел, и, подождав, когда Всеволод Аркадьевич усядется, весь обратился во внимание.

Сева кашлянул.

– Во-первых, я бы хотел принести свои извинения за причиненные вам неприятности, – начал он. – Мы не знали, что деньги принадлежат вам и вашей организации.

Всеволод Аркадьевич замолчал и посмотрел на Густава. Тот был невозмутим, и о чем он думает, понять было невозможно.

– А если б знали? – неожиданно спросил он.

– А если бы знали, то этого вашего курьера мы обошли бы стороной, – ответил Долгоруков. И добавил: – За версту.

Это была правда. Если бы он знал, что разводка курьера приведет к таким последствиям, то непременно дал бы отбой афере. Ибо кому нужны неприятности? Да никому…

Сева замолчал, ожидая, не последует ли новых вопросов.

Не последовало. И чтобы прервать затянувшуюся паузу, сказал:

– Но каждый зарабатывает себе на жизнь как может. Верно ведь?

Ответа снова не последовало. Густав молчал и смотрел на Долгорукова, точнее изучал, как естествоиспытатель-ботаник разглядывает только что пойманную редкую бабочку, которая вскоре послужит украшением его коллекции…

Чего он молчит? От этого молчания Сева был в некотором замешательстве, и слова, подготовленные для этой встречи, уже казались ненужными. А других он пока не придумал.

Странный человек этот Густав. Странный и весьма опасный. Все линии поведения, придуманные для различных людей, в данном случае были совершенно бесполезны. Он не подходил ни под один известный Долгорукову типаж. И было непонятно, как следует вести себя с ним…

Тишину прервал Густав:

– Ну, что же вы замолчали? Я вас внимательно слушаю.

Слово «внимательно» он произнес с такой тонкой язвительной интонацией, что Сева понял: надо что-то говорить. Только вот что? Может, покуда потянуть время и собраться с мыслями?

– Прошу прощения, – Всеволод Аркадьевич и правда собрался немного потянуть время, – а какую организацию вы представляете? Какая-нибудь международная сырьевая биржа? Акционерное предприятие или что-то в этом роде?

Лицо Густава оставалось невозмутимым. По нему не пронеслась даже тень усмешки, даже намек на нее, хотя вопрос Долгорукова должен был вызвать именно такую реакцию. Он спокойно смотрел прямо в глаза Севе и так же спокойно и невозмутимо ответил:

– Да, я представляю некую организацию. Я – часть ее. – Он откинулся к спинке кресла. – Четыре года назад один господин, который был должен нам шестьдесят тысяч франков, решил их не отдавать. Он сменил имя, изменил внешность и тайно уехал во Фрай-Бентос, портовый городок президентской республики Уругвай на границе с Аргентиной. На прошлой неделе его нашли с перерезанным горлом и стофранковой банкнотой во рту. Так что, ежели кто хочет, чтобы все было шито-крыто, – Густав снова пристально взглянул в глаза Долгорукова, – тот слишком многого хочет…

Всеволод Аркадьевич намек понял.

– Вы что, искали его все эти четыре года? – изобразил он крайнее удивление на своем лице. – И смогли найти под чужой фамилией, с чужим лицом и в чужой стране?!

Густав молчал. Но его молчание было самым что ни на есть положительным ответом.

– М-да-а… Серьезная у вас организация, – бормотнул Всеволод Аркадьевич даже несколько растерянно. Что это за серьезная организация, и насколько серьезная, Долгоруков гадать не стал.

– А вы, стало быть, промышляете тем, что помогаете глупым людям расставаться со своими деньгами, – сказал Густав скорее утвердительно, нежели задал вопрос.

– Что-то в этом роде, – осторожно ответил Сева.

– И как? Хватает на хлеб с маслом?

– Хватает… – просто ответил Всеволод Аркадьевич.

– Когда вы вернете мои деньги? – неожиданно спросил Густав. – Ведь вы именно с этим сюда приехали?

– Н-не совсем, – негромко ответил Долгоруков. И бросил незаметный взгляд на собеседника.

Ему было важно, как тот отреагирует на эти нахальные слова. Если взовьется, то Сева начнет увещевать его и постарается уверить, что ничего страшного не произошло и все еще можно поправить. Тогда Долгорукову будет ясно, в каком настроении пребывает Густав и как к нему следует относиться. Пока же было непонятно, злится он на Севу, поражается его смелости или замыслил против него что-либо зловещее. Но Густав просто равнодушно ответил:

– Не понимаю.

И вопросительно посмотрел на Севу. Как, дескать, он еще смеет мне перечить?

Вот теперь было ясно, о чем думает Густав. И Всеволод Аркадьевич, правильно поняв взгляд собеседника, произнес как можно тверже:

– Я не могу вернуть вам деньги.

– Почему не можете? – даже не попытался скрыть легкого, правда, но все же удивления Густав. Человек, сидящий напротив него, решительно не нравился дважды посвященному. Вот именно из-за таких чаще всего и срываются планы их организации. И именно такие люди, решительные и непредсказуемые, являются самыми опасными для нее. – Разве вас не впечатлил пример с господином из Фрай-Бентоса?

– Признаюсь, очень впечатлил, – ответил Сева.

– Тогда почему?

– Во-первых, денег у меня уже нет…

– А во-вторых?

– А во-вторых, вы убили моего товарища. А перед этим пытали. Разве мы не квиты? – спросил Долгоруков.

– Нет, – просто ответил Густав.

Всеволод посмотрел прямо в зрачки собеседника. Они были темные и холодные, как бездна. Вообще, по его глазам ничего было нельзя прочесть. Во всяком случае, места для человечности и сострадания в них точно не было.

– Но вы убили, – сказал Всеволод Аркадьевич, еще пытаясь вывести Густава на разговор по теме, заданной им. – А человеческая жизнь дороже всяких денег.

– Здесь вы заблуждаетесь. Не всякая жизнь дороже денег…

– Мне кажется, всякая, – не собирался соглашаться с собеседником Всеволод Аркадьевич.

– Это вам только кажется. Все, спор на эту тему завершен, – не собирался больше идти на поводу у Долгорукова Густав. – Все равно мы останемся каждый при своем мнении.

– Это верно, – произнес Сева и снова посмотрел ему прямо в зрачки. – Но пытать…

– Этого требовали обстоятельства, – невозмутимо произнес собеседник.

– Я не знаю таких обстоятельств, чтобы людям выкалывали глаза, – твердо сказал Долгоруков.

– Зато я знаю! – резко парировал его реплику Густав и перешел на «ты»: – Итак: мне тебя убить или мы разойдемся как-то иначе?

– Ты, конечно, можешь меня убить…

– Разумеется, сударь, – перебил тот Севу и впервые улыбнулся.

«А он маниак», – промелькнула у Долгорукова мысль. Но он тотчас забыл о ней и продолжил:

– …но в этом случае денег ты не получишь.

– Ты же сказал, что у тебя нет денег, – заметил Густав. – Значит, я тебя убью. А перед этим, – он снова пытливо посмотрел на Севу, – выколю тебе глаза. Чтоб другим неповадно было красть у меня деньги.

– У меня нет денег. Пока нет… – сказал Всеволод Аркадьевич, справившись с холодком в груди, вызванным последними фразами Густава, и уже принимая навязанную ему тему разговора. – Но я смогу их достать.

– Достать? – Густав прикидывался спокойным, но где-то внутри чувствовал себя оскорбленным наглостью и бесстрашием Долгорукова. Черт бы побрал эту породу людей, представителем которой являлся этот наглец из России. А ведь именно в России их много. Больше, чем где-либо. Прямо рассадник какой-то. Поэтому «Центр» и обращает особое внимание на эту страну, чтобы навсегда и бесповоротно извести породу непослушных русских и сделать их беспрекословными рабами, как и всех прочих… – А откуда вы намерены достать деньги? Из кармана, из мешка, из банка или кассы взаимопомощи несостоятельным студентам? А может, из чулка вашей любимой бабеньки? Ну! Говорите, сударь, говорите…

При слове «бабеньки» Всеволод Аркадьевич невольно поежился. Как он, этот Густав, смеет так говорить о бабеньке? Его бабеньке? Которая воспитала его и дала все то, что всегда помогало ему в жизни? Не-ет, приятель, мы еще посмотрим, кто кого…

Невольно вспомнился Троицын день на Девичьем поле. И ее слова, что благие намерения ведут в ад.

А ведь она права. К примеру, отдать неправедно заработанные деньги или вернуть долг входит в намерения, несомненно, благие. Да, он забрал чужие деньги и по правилам должен их вернуть. Но как будет использовать эти деньги Густав? Во благо чему-либо или кому-либо? Глядя на него, этого не скажешь. Значит, деньги, которые вернет Сева, будут использованы во зло. Вот и выходит, что благие намерения работают во зло. И ведут в ад…