Наставница королевы - Карен Харпер

Народ пришел от всего этого в изумление, и, в зависимости от религиозных симпатий, кто-то радовался, кто-то ужасался. Особенно потрясли людей обвинения в адрес аббатств и монастырей, мужских и женских, по всей стране: дескать, они погрязли в роскоши и разврате и поэтому их следовало искоренить, а их обширные земельные владения и огромные денежные средства передать в руки короля и его фаворитов. Надо сказать, это был очень умный ход, заставивший многих дворян смириться с репрессиями, обрушившимися на тех, кто выступил против политики Генриха VIII. Как могла знать не согласиться с волей монарха, возводя новые замки и усадьбы на бывших монастырских землях? Но меня этот смелый шаг короля не слишком удивил — ведь я понимала, откуда почерпнул свою идею секретарь Кромвель еще много лет назад. Она родилась, когда его высокопреосвященство кардинал Уолси послал Кромвеля закрыть несколько мелких провинциальных монастырей, дабы изыскать средства на развитие двух колледжей, призванных прославить имя кардинала.

Меня неприятно удивило и опечалило то, что я, никогда ничем не болевшая, вдруг слегла с лихорадкой и не смогла поехать во Францию в составе большой свиты, сопровождавшей Генриха в Кале на встречу с французским королем Франциском. Анну и ее фрейлин его величество взял с собой. Я тем более огорчилась, что — как мне потом рассказывали — встреча имела потрясающий успех во всех отношениях. Помимо всего прочего, леди Анна отчего-то пришла наконец к выводу, что королю необходим дополнительный стимул, дабы его восхищение ею не прошло, и в конце концов согласилась разделить с ним ложе.

— Мне очень хочется яблок! — шумно радовалась она в присутствии нас, толпы своих фрейлин, уже осенью, когда двор возвратился в Лондон. — Его величество нуждается во мне и в сыне. Я позабочусь о том и о другом.

Теперь я очень редко носила послания от Анны к Кромвелю и обратно: Болейны так прочно уселись на вершине политической власти, что Анна нередко просто вызывала Кромвеля к себе, как будто это она была повелительницей всей Англии. Он стал продвигаться вверх еще быстрее — король назначил его членом Тайного совета наравне с отцом и дядей Анны. И все же я по-прежнему должна была докладывать Кромвелю — как правило, уже не лично, а через мастера Стивена — обо всем, что касалось Болейнов: Кромвель считал, что с них нельзя спускать глаз. Но сегодня, когда мастер Стивен спустился по черной лестнице Уайтхолла, где мы раньше встречались с его хозяином, я сообщила несколько раздраженно:

— Полагаю, Кромвелю известно, что Леди ждет ребенка, но ему, возможно, интересно будет угнать, что она открыто хвастает этим, а недоброжелатели, которые считают Болейнов выскочками, просто кипят от злости.

— Первое ему известно. Второе он предполагал, но этим он непременно займется, — сказал мне Стивен, слегка улыбаясь. Он был очень похож на своего господина: оба говорили быстро и коротко, почти не разжимая губ. — А как вы поживаете? Вы провели тут уже несколько лет. Где вы только не побывали! Знаете ли, наш общий хозяин очень высоко оценил то, что вы не попались в сети этого щенка Сеймура, когда появились при дворе.

Я широко открыла глаза. Я уже давно научилась не хуже других придворных придавать лицу нужное выражение, чтобы не выказывать истинных чувств, но то, что мастер Стивен упомянул о Томе, и то, что он вообще знал о нашей встрече, повергло меня в изумление. Я молча смотрела на него, а он продолжил:

— Хотя Сеймур и очень молод, он завоевал славу отчаянного соблазнителя. Для умных людей это достаточное предупреждение, ведь скоро он воротится ко двору. И его старший брат Эдуард тоже.

— Так значит, наш, как вы сказали, общий хозяин шпионит за своими шпионами?

Стивен вместо ответа лишь улыбнулся, помахал мне рукой и стал подниматься по лестнице.

— Ой, — спохватился он вдруг, снова спускаясь ко мне. — Забыл сказать вам о самом главном — правда, такую наблюдательную даму, как вы, эта новость не слишком удивит. Вы знаете, что леди Анна ждет ребенка. Его величество желает, чтобы дитя непременно родилось в законном браке, а потому собирается тайком с ней обвенчаться, совсем скоро. Ищите малейшие признаки этого, чтобы мы не пропустили столь важного события.

Оглушенная услышанным, я прислонилась к стене и подождала, пока пройдет дрожь в ногах, а затем вышла во двор на пронизывающий ледяной ветер, который дул с Темзы.

Глава шестая

— Глядите, на том корабле — движущийся дракон, огонь так и пышет у него из пасти! — воскликнула королева Анна, обращаясь к своим фрейлинам.

Мы стояли в ожидании на вершине лестницы, ведущей к воде, а перед нами плыли по Темзе к Гринвичскому дворцу не менее пятидесяти кораблей, разукрашенных стараниями купеческих гильдий Лондона. Вся эта флотилия должна была сопровождать королевскую барку с леди Анной и ее свитой. Нынешнюю ночь мы, согласно традиции, проведем в стенах Тауэра, дабы подготовиться к завтрашним торжествам, которые будут предшествовать официальной коронации королевы в Вестминстерском аббатстве.

Под звуки музыки мы отчалили на королевской барке, с которой спешно сорвали ткани цветов королевы Екатерины с ее эмблемами и заменили их гербами Анны. Со всех судов доносились до нас веселые звуки тромбонов, крумгорнов[35] и труб, дробь барабанов. Сэр Стивен Пикок, лорд-мэр Лондона, превзошел самого себя, создавая атмосферу всенародного торжества в честь того, что новая королева вступит в Лондон и предстанет перед своими подданными всех сословий.

Служить ей в то время было просто чудесно. Я пришла в такое сильное и радостное возбуждение, что казалось — вот-вот полечу. Впрочем, не будем забывать и о том, что между Анной и Генрихом иногда случались размолвки — чаще всего из-за того, что король расточал свое внимание другим дамам, а Анна была уже на шестом месяце беременности. На прошлой неделе она отважилась на людях сделать замечание его величеству за то, что он заглядывается на дам, а Генрих рассердился и резко бросил:

— Лучше бы вам смотреть на такие вещи сквозь пальцы, мадам, и привыкнуть мириться с ними, как делали прежде те, кто знатнее вас!

Она не посмела ничего ему возразить, но я понимала: Анну весьма обескуражило то, что король назвал других королев «более знатными» — она ведь изо всех сил старалась превзойти свою предшественницу. Некоторое время после этого Анна всячески ублажала Генриха, потакая ему во всем. Если она позволила себе вспышку гнева, то король — помня о ее положении — простил ее. Ведь в конце концов, все прорицатели и астрологи дружно обещали его величеству, что родится мальчик. И влюбленные, обсуждая предстоящую коронацию, ворковали как голубки.

Моя жизнь тоже стала более спокойной: я больше не носила писем ни Кромвелю, ни Анне. Главный секретарь его величества стал теперь смотрителем королевской сокровищницы (этот пост был символическим, но очень почетным) и канцлером казначейства (а вот это уже была реальная власть). Ну, а если Анна и отваживалась обмениваться любовными посланиями с Уайеттом, а то и с Перси, это меня, слава Богу, совсем не волновало. В этом смысле я была свободна.

Увы, я не могу сказать того же о своем сердце — впервые в жизни оно было занято. Том Сеймур редко бывал при дворе, поскольку его то и дело посылали с различными поручениями то по стране, то на континент. Но когда он оказывался под рукой, я, переняв кое-что из тактики Анны Болейн, старалась держать его на некотором расстоянии. Поцелуи — пожалуйста, ласки приводили меня в восторг, но я наотрез отказывалась оставаться с Томом наедине. Результат превзошел все ожидания. Мысль об ухаживании, над которым он раньше только смеялся, теперь овладела им и заставила попотеть: Том присылал подарки из Франции и посвятил мне несколько очень слабых сонетов, но я и таким была несказанно рада и писала ему любовные письма в ответ. Все-таки я входила в свиту королевы — так, может быть, в один прекрасный день я смогу выйти за Тома замуж и тогда уж не стану отказывать ему ни в чем. Да, я брала пример с Анны, стараясь подражать ей в том, как надо обращаться с мужчинами.

А вскоре в мою жизнь вошел новый мужчина. Он оказался в числе слуг королевы, когда король значительно увеличил количество после тайного венчания, состоявшегося в январе в Уайтхолле. Даже сейчас, когда я, захваченная зрелищем, участвовала в торжественной процессии, перед моим мысленным взором проплывали подробности первой встречи с Джоном Эшли.

Это произошло в конце марта во время поединков на турнирном поле в Гемптон-корте. День выдался солнечный, но очень ветреный, а накануне дождь лил как из ведра. В третьей схватке его величество выбил из седла своего противника, но и сам уронил копье — новое, которым он заменил сломанное в предыдущем поединке. Было видно, что Генрих задыхается, и ему тут же помогли спешиться. Королю был уже сорок один год, восемь из них он добивался Анны. Во время медового месяца казалось, что к нему снова вернулась молодость. Его величество танцевал и участвовал в играх до поздней ночи. Но за последнее время его щеки заметно заплыли жирком, а талия раздалась еще больше — аппетит у Генриха был отменный. Король все время потел и дышал с трудом.