Наставница королевы - Карен Харпер

Охваченная уже нешуточным страхом, я встала на колени, заглянула под сиденье и увидела на противоположном его конце другую записку, приколотую более аккуратно. Я вернула записку Уайетта на прежнее место, а другое письмо забрала. Меня трясло от сознания той власти, обладательницей которой я вдруг стала, — то было знание, способное причинить Анне вред, сколь бы ни казался король очарованным ею. Знание, которое могло изменить жизнь поэта, а может быть, и мою собственную. Об этом обязательно надо сообщить Кромвелю, только вот захочу ли я это сделать? Если он узнает об этом, то сможет предупредить Анну, чтобы она была осторожнее — тогда, однако, она придет к выводу, что я обнаружила эти стихи. А можно взять и порвать их. Нет, нет. Я сделаю только то, что приказала мне возлюбленная короля, и первой поведаю Кромвелю о том, что случилось за игрой в шары. Этого будет вполне достаточно, чтобы он понял: Уайетт ведет опасную игру.

Опасная игра… В такую же я играла тем вечером с Томом Сеймуром, отдавая себе в этом отчет. Я сделала то, что велел мне Кромвель: вызвала его запиской через мастера Стивена, а затем мы встретились на черной лестнице. Кромвель взял у меня письмо от Анны и внимательно выслушал мое повествование о вспышке монаршего гнева на лужайке для игры в шары.

— Тех, кому Тюдоры не доверяют, — произнес он, — они либо сажают в темницу и пытают их, либо держат у себя под боком и присматривают за ними. Вы хорошо поработали, Кэт, — или передо мной мистрис Кэтрин Чамперноун?

— Я просила Мэри Перси и Дороти Кобгем называть меня Кэт, но к другим эта просьба не имеет никакого отношения.

— Возвращайтесь к своей новой жизни, — сказал мне Кромвель.

Затем он отвернулся и стал подниматься по лестнице, на ходу читая письмо от Леди.

Потом, уже после танцев, в королевских покоях продолжались всевозможные игры, а я ускользнула на свидание с Томом Сеймуром, который ждал меня у входа в лабиринт. Про себя я дала клятву, что в сам лабиринт с ним не пойду. Из окон второго этажа хорошо был виден этот сделанный из граба гигантский лабиринт — пугающий, с высокими толстыми стенами.

Едва я подошла к нему, как из темного устья лабиринта вынырнул Том. Он втащил меня внутрь, крепко обнял и приник к моим устам долгим поцелуем: сперва склонил набок голову, потом стал ласкать губами мои губы, раздвинул их и проник языком в мой рот. Прежде никто никогда меня так не целовал; мне это невероятно понравилось. Руки Тома гладили мою талию и бедра, это придавало мне уверенности в себе и возбуждало. Он прижался ко мне щекой и зашептал:

— Кэт, Кэт, как долго я мечтал об этом — о таком сладком поцелуе.

«Возможно, — подумала я, — Уайетт не единственный поэт среди придворных». Когда после второго весьма продолжительного поцелуя мы оба пытались немного отдышаться, я слегка отодвинулась от Тома и постаралась взять себя в руки.

— Но ведь вы так молоды! — брякнула я сгоряча.

— Хотите сказать, что у меня в таких делах нет никакого опыта? — уточнил он и тихонько рассмеялся, отчего я окончательно потеряла голову. — Да разве вы не слышали о сладких деревенских приключениях, о романтической близости в стогу сена и прочих не менее приятных делах? Имейте в виду: Вулф-холл в Уилтшире — прекрасное место, где можно всему этому обучиться, как и у вас в Девоне.

— Вы надо мной смеетесь.

— Нет, это вы меня дразните — своим лицом с таким безмятежным выражением, но таящим безудержную страсть, своим прекрасным телом. Поцелуемся еще, Кэт…

Целуя меня снова, Том умудрился стянуть с моих плеч туго зашнурованный корсаж с низким квадратным вырезом и обнажил мою грудь. Я задыхалась, стараясь унять дрожь в коленях. Том пустил в ход свои ловкие пальцы, а потом и язык, пробуждая во мне неведомые чувства. Я ощутила нечто такое, чего никогда прежде не испытывала. Мир завертелся у меня перед глазами, кусты, казалось, целиком поглотили нас. Том уже уложил меня на траву, устроился сверху и стал задирать юбки, когда совсем рядом мы услышали голоса.

Мы оба застыли. Я сразу же опомнилась. Не такой уж я была несмышленой девчонкой, чтобы не понимать, к чему может привести эта возня с Томом — к вершинам удовольствия, но и к падению в бездну позора, к осуждению и изгнанию оттуда, куда я попала ценой неимоверных усилий. Особенно если я понесу от него. К тому же я узнала голоса, звучавшие за колючей изгородью: Джейн Рочфорд ссорилась со своим мужем Джорджем, братом Анны.

— Я выследила тебя! — воскликнула она, не стараясь умерить силу голоса.

Я оттолкнула Тома и села, приводя в порядок корсаж.

— Если мне нравится гулять одному при луне, для чего мне здесь ты? — парировал Джордж.

— Ты шел на свидание? — прошипела его супруга.

У меня запылали щеки. Как ни нравился мне Том, я не могла позволить себе руководствоваться чувствами.

— А если и так?

— А если и так, то готова поспорить, что у тебя свидание с очередным мужчиной. Я оказалась женой содомита, а разве твоему отцу, да и королю тоже, не интересно будет об этом узнать? Могу поклясться, единственная женщина, которую ты когда-нибудь любил, — это твоя драгоценная развратная сестрица Анна!

Голоса постепенно отдалялись. Хорошо еще, что Джордж и его супруга не вошли внутрь, иначе они застукали бы нас на горячем или принудили углубиться в лабиринт. «Снова тайны Болейнов, — подумала я. — Тайна за тайной, одна опаснее другой».

— Только не впутывай сюда Анну! — возмущенно сказав Джордж. Теперь мне приходилось напрягать слух, чтобы разобрать слова: я поднялась на ноги, и платье зашуршало. — Откуда мне знать, может, это ты оказалась тут в поисках развлечений с каким-нибудь любовником? — продолжал бушевать Джордж. — Вот почему у нас до сих пор нет ребенка, хоть мы, Болейны, и плодовиты, как и весь род Говардов!

— Черт тебя побери, Джордж! Чтобы сделать женщине ребенка, надо сначала возлечь с ней, а ты не приходил ко мне на ложе уже…

Голоса стихли. Прежде чем наглец Сеймур снова заключил меня в объятия, я поспешила прочь.

— Кэт! — воскликнул он, все еще сидя на траве, но ухватив меня за лодыжку, чтобы задержать. — Я знаю, где есть свободная комната, в которой никто не живет. Прямо под карнизом на северной стороне. И там стоит низенькая кровать.

— Нельзя, — ответила я.

— Я дам тебе знать, когда на горизонте будет чисто, — сказал Том. Я освободила ногу от его хватки. — Я обожаю тебя, милочка, и желаю доказать это всеми возможными способами.

Я чуть не свернула не на ту тропинку, но увидела сквозь листья изгороди огни дворца и побежала.

От соблазна возлечь с Томом — пусть и на траве, и подозреваю, с превеликим удовольствием, — меня спасло то, что его отозвали домой, когда умер самый младший из его братьев. Младший, а не брат-наследник, от которого Том так хотел бы избавиться. После этого то ли отец Тома, то ли сэр Фрэнсис Брайан отправили его на континент, и вернулся он через добрые два года. Признаюсь, я тосковала без него и все боялась, что Том так и умрет на чужбине. Узнала я и о том, что у Кромвеля умерла жена. Возможно, и по этой причине, а не только из-за снедавшего его честолюбия, он с головой ушел в работу. Кромвель стал теперь главным секретарем короля, и обязанностей у него прибавилось.

С момента моего прибытия ко двору прошло тринадцать месяцев, а дело о разводе все тянулось. Заседания, которые проводил в монастыре доминиканцев кардинал Кампеджо и с которыми король связывал свои надежды на освобождение, зашли в тупик после драматического появления там королевы Екатерины, заявившей о своих правах. В конце концов король удалил ей от двора, отослав сперва в один, а потом в другой отдаленный замок и запретив видеться с горячо любимой ею дочерью, принцессой Марией. В октябре 1529 года был отстранен от власти Уолси, после чего двор (а поговаривали, что и сам король) оказался в руках Болейнов и их родственников, могущественного клана Говардов, в особенности герцога Норфолка. Уолси арестовали по обвинению в государственной измене (произвести арест король отправил не кого иного, как Генри Перси, так-то!) и повезли в Лондон на суд, но в октябре 1530 года его высокопреосвященство скончался. Его величество не замедлил захватить Йоркский дворец, который так восхитил меня в Лондоне, многое там перестроил и переименовал это чудесное здание в Уайтхолл.

Но самое невероятное из всего, что я узнала в первые годы своего пребывания при дворе, — это все же идея Кромвеля. Он предложил королю, если папа не аннулирует брак и не даст разрешения на развод, самому стать главой Церкви в своем королевстве и объявить себя свободным от брачных уз, дабы жениться на леди Анне. Это могло привести к отлучению короля от святой католической матери-Церкви, которую он в свое время так горячо защищал, могло повлечь за собой мятеж на религиозной почве, но в любом случае Генриху не придется отказываться от леди Анны.