Служебное расследование - Эдуард Хруцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Кто?
— Телеграмма.
Как только он отпер замок, в квартиру вошли Корнеев и Логунов.
— Вы Голубев?
— Да. А вы кто?
— Мы из МУРа.
Слава побледнел, ноги стали чужими и он прислонился к стене.
— Вы чего испугались, Голубев?
— Я…
Из гостиной вышел один из игроков. Увидел Логунова и остолбенел.
— Начальник…
— А, это ты, Васьков, ты что же здесь делаешь? Логунов подошел к гостиной, распахнул двери.
— Добрый вечер, а у вас здесь катран оказывается.
— Век свободы не видать, начальник, — перекрестился Васьков, — просто так играли, не на интерес.
— Ты мне, Васьков, может быть расскажешь, что вы на фантики играете? Придется вам поехать с нами.
Слава Голубев так испугался, что Корнееву показалось, что перед ним оболочка, из которой выпустили пар.
— Голубев, — Игорь закурил, — о катране потом, сейчас о Звонкове.
— Нет! — Голубев вскочил и бросился к дверям. — Это не я… Логунов перехватил Славу, посадил на стул.
— Да успокойтесь вы, Голубев, — Игорь налил в стакан воды, протянул ему.
Слава поднес стакан ко рту, попытался проглотить, но спазм сжал горло, и вода полилась на костюм.
— Я… Я… Не убивал я, — Голубев заплакал.
Логунов и Корнеев ждали, когда он успокоится. Сидели и курили. Слава затих.
— Вы можете говорить, Голубев? — спросил Корнеев.
— Да.
— Кто убил?
— Генка Мусатов.
Корнеев посмотрел на Логунова, тот кивнул и вышел.
— Голубев, давайте по порядку. Вы были на квартире у Звонкова?
— Да.
— Сколько раз?
— Два… Нет, три.
— Что вы там делали?
— Один раз были там вместе с Геной. Так просто, смотрели. Второй раз я сумку и газету брал… Потом гантелю… А потом вещи относил.
— Как Мусатов убил Желтухина?
— Он мне велел в дверь позвонить, сказать, что я из гаражного кооператива. Желтухин дверь открыл, мы вошли. Гена его скрутил, велел показывать тайник. Желтухин его послал. Тогда Гена сам искать стал. А Желтухин развязался и пистолет из-под подушки достал. Я закричал. А Гена его по голове гантелей…
— Мусатов нашел тайник!
— Да.
— Что в нем было?
— Денег очень много. Коробка зеленая из-под чая индийского, не знаю, что в ней было, и папка с бумагами.
— Мусатов все это забрал?
— Да.
— Сколько он дал вам денег?
— Десять тысяч.
На экране телевизора Чарльз Бронсон стрелял в кого-то из пистолета, пролетали машины, кружился над небоскребами вертолет.
Геннадий Мусатов смотрел видео.
Он лежал на диване в светлой майке и тренировочных брюках «адидас».
Огромная квартира была пуста. Свет фонаря с улицы отражался в полированной мебели и покрытом лаком полу.
Геннадий Мусатов отдыхал.
В прихожей звякнуло.
Он встал. Большой, сильный, тренированный, и пошел к дверям.
— Кто?
— Это я, Геннадий Сергеевич, вахтер.
— А, тетя Аля.
Гена открыл дверь, и в темноту квартиры ворвались люди. В живот ему уперся ствол пистолета.
— К стене.
Кто- то с силой завернул ему руки, щелкнули наручники. Вспыхнул свет.
— Уголовный розыск, Мусатов, — Корнеев достал из кармана бумагу. — Вот постановление прокурора о вашем аресте и производстве обыска.
— Тетя Аля, — сказал Геннадий, — позвоните дяде.
— Хорошо, Геннадий Сергеевич, хорошо.
Дядя Геннадия — Мусатов-старший вошел в квартиру, когда обыск был закончен. На столе лежал пистолет «ТТ» с серебряной именной пластинкой на рукоятке, зеленая банка. Крышка была открыта, в ней были плотно уложены украшения. Рядом куча денег и папка с фотографиями и бумагами.
— Что здесь происходит?
Мусатов стоял в комнате величественно спокойный.
— В чем дело, Гена? Геннадий пожал плечами.
— Так кто мне объяснит, в чем же дело?
— Видимо, я, — Игорь встал.
— Кто вы?
— Я заместитель начальника отдела МУРа, майор милиции Корнеев.
— Корнеев? — Мусатов пристально посмотрел на Игоря.
— Ваш племянник Геннадий Сергеевич Мусатов арестован по подозрению в убийстве гражданина Желтухина Степана Федоровича. При обыске нами обнаружены оружие, деньги, ценности и бумаги, хранившиеся в квартире покойного.
— Это так, Геннадий? — спросил Мусатов, словно никакого Корнеева вообще не было.
Гена пожал плечами.
— Вы старший? — наконец Мусатов обратил свое внимание на Игоря.
— Да.
— Пойдемте.
Они вышли в другую комнату.
— Вы знаете, кто я? — спросил Мусатов.
— Да.
— Племянник мой должен быть освобожден. Мусатов говорил небрежно, властным тоном.
— Это невозможно.
— Не понял?
— Он совершил тяжкое преступление.
— Он мой племянник.
— Закон одинаков для всех.
— В наше время, майор, надо иметь сильных друзей. Иначе не сделаешь карьеру.
— Меня вполне устраивает мое положение.
— Все эти ценности и деньги из квартиры убитого?
— Да.
— А бумаги.
— Тоже.
— Я могу ознакомиться с ними?
— Нет.
— Вам не кажется, Корнеев, что вы рискуете?
— Нет, не кажется. Я выполняю свой долг.
Геннадия вывели в коридор, он шел, не зная, куда деть руки, скованные наручниками.
В дверях он повернулся. Посмотрел на дядю.
— Как же так, дядя Миша?
Михаил Кириллович молчал. Им овладела непонятная апатия, и он внимательно смотрел, как уводили племянника, как уходили понятые и милиционеры.
— Наследили-то, наследили, — сокрушенно сказала вахтерша. — Я приберу, Михаил Кириллович.
Мусатов не ответил, ушел в глубь квартиры.
А Толя ждал Звонкова. Он сидел в машине у отделения милиции, разглядывая прохожих. Вскоре появился Женя. Прищурившись, посмотрел на осеннюю улицу, залитую неярким солнечным светом, и засмеялся.
— Радуется, — из дверей отделения вышел Коновалов. — Имеешь право. Такое счастье раз в жизни бывает.
Женя молча посмотрел на него и пошел к машине.
Кафтанов ехал к Комарову. Он никогда не был у него дома, да и вообще никаких отношений, кроме служебных, у него с бывшим начальником отдела не было.
Кафтанов хорошо помнил, как летом пришел к нему Комаров и сказал, еле сдерживая себя:
— Как же это, Андрей Петрович?
А что мог ему сказать Кафтанов? Рассказать о том, как он пытался на разных уровнях отменить приказ об увольнении Комарова. Да разве это нужно было бывшему начальнику отдела. Он хотел точно знать, почему, а главное, за что его, человека с безупречным прошлым, за пять лет до срока, увольняют на пенсию. Кафтанов в тот день так и не смог ответить Комарову на этот вопрос. Почему, он понял позже, когда начальником отдела, не посчитавшись с его мнением, утвердили Кравцова. Тогда у него обострилось чувство вины перед Комаровым. Но, если проанализировать, то общение это было значительно более сложным. Кафтанова угнетала не только вина за многое, но и ощущение собственного бессилия и то, что называют инстинктом самосохранения.
Он часто шел на компромисс, уговаривал себя, что это необходимо для дела. Такие уступки собственной совести стали обычным и опустошали его. Но теперь время настало. Сжимали, сжимали пружину, а вот она и выпрямилась.
Кафтанов поднялся на третий этаж и остановился у двери с номером 32. Дверь была парадно обшита темно-вишневым кожезаменителем и утыкана золотистыми бляшками. Кафтанов позвонил, и она распахнулась сразу. На пороге стоял Комаров в линялом, заношенном тренировочном костюме.
Он сделал шаг на площадку и захлопнул за собой дверь.
— Говорят, есть примета, полное ведро к счастью. Так что же, Комаров?
Комаров молчал, глядя на Кафтанова растерянно, затравленно.
— Борис Логунов был в кабинете Корнеева и слышал ваш разговор.
— Это не доказательство, — Комаров поставил ведро, вытер ладони о брюки.
— Мы Тохадзе раскололи, Комаров. И он тебя сдаст. Ты лучше сам напиши, кто тебя просил навести на Корнеева.
— Ты что, ты что…
— Ты был честным мужиком и хорошим сыщиком, Комаров. Подумай, кем ты стал…
— А ты, Кафтанов, лучше? — перебил его Комаров.
— Не обо мне разговор, я за беспринципность и трусость свою отвечу перед кем надо, только и ты ответишь. Я тебе срок даю до завтрашнего утра. Не придешь, под конвоем приведу, ты меня знаешь.
Кафтанов повернулся и легко побежал по ступенькам вниз…
По коридору МУРа шел пожилой человек в аккуратном сером костюме, над карманом которого прилепились четыре ряда колодок, а с правой стороны рубиново блестел знак «Заслуженного работника МВД». У дверей с номером 325 он остановился и поправил пиджак.
— Вы Егоров? — спросила его секретарша.
— Да.
— Минуточку, — она нажала на кнопку селектора. Кафтанов встал из-за стола и пошел навстречу Егорову.