Хлопушка с прицелом - Евгений Игоревич Новицкий

неидеально, — поправила Галина. — Разве в идеальном мире тебе пришлось бы совершать убийства?

— А кто говорит про идеальный мир? — хмыкнул Герман. — Мы, к счастью, материалисты. А материалистическое учение гласит, что человек сам кузнец своего счастья. Вот я и кую.

— Ну что мне с тобой делать… — ласково улыбнулась Галина. — Бьюсь, бьюсь, а ты все тот же… Безумный мой кузнец…

30

Герман лежал рядом с Галиной и читал сценарий Мумунина, пока она гладила его по волосам.

— Есть! — воскликнул вдруг Герман. — Нашел!

— Что нашел? — спросила Галина.

— Способ убийства…

— Ну-ну? — заинтересовалась Галина.

— А вот послушай, — Герман, слегка прокашлявшись, принялся с выражением читать:

«— Замуж хочу! — закричала Маня.

— Что ты несешь? — задрожали губенки у ее мамаши.

— Молчи, карга, — отмахнулась Маня.

Шавлов плотоядно оскалился.

Прямо перед ними с какою-то немыслимой скоростью промчался колоссальный самосвал. Шавлов со всей дури шандарахнул по тормозам — и тем предотвратил неминучую погибель себя и двух бабенок.

Еще не раскумекав, что стряслось, пассажиры стали свидетелями кровавой аварии. В ста метрах перед ними, по краю шоссе, неторопливо фланировал некий мужлан с большим бидоном пива. По своей стороне, навстречу свирепому самосвалу, шел автобус. Лютый самосвал из двух зол выбрал-таки меньшее — уступил автобусу, однако сшиб мужлана, едва не превратив его в лепешку. Все это произошло в течение двух, от силы трех секунд. Гремел катящийся по шоссе бидон, а его владелец, только что улыбавшийся и предвкушавший лишь хорошее, лежал, как говорится, насмерть умерщвленный.

В этот момент два неповоротливых милиционера на мотоцикле с коляской обогнали зловещий самосвал и встали поперек шоссе. Самосвалище остановился.

Один из толстомясых милиционеров открыл дверцу кабины, и прямо на него вывалился тяжко, мертвецки, невероятно пьяный малый. Непослушными губешками шоферюга повторял одну лишь фразу:

— Хрена ли? Хрена ли? Хрена ли?

К грандиозному самосвалу сбежался жадный до скандалов народец. Шоссе тотчас же запрудили несметные полчища машин. Из автобуса бежали все равно как сбесившиеся пассажиры. От придорожного поля неслись восторженные пацаны, голося: “Авария! Авария!” Работавшие в поле колхозники вооружились биноклями.

Клавдия Ивановна с трудом пробиралась к брюхатым милиционерам.

— Товарищ сержант, или как вас там, — схватила она за рукав наиболее толстомордого из милиционеров. — Там же человек валяется в кювете, как говорится, без задних ног. Дайте мне кого-нибудь, я его осмотрю. Я врач, да будет вам известно.

И Клавдия Ивановна не без гордости посмотрела на сального милиционера.

— А что вы ему — задние ноги хотите приделать? — заржал на это милиционер.

Клавдия Ивановна нахмурилась, но тут заметила вылезавшего из кабины и страшно пьяного убийцу.

Увидев его омерзительную мордуленцию, она вся как-то подбоченилась и в гневе своем стала еще более отталкивающей каргой.

— Пьяная скотина! — прошептала она одними только старческими губищами.

— Нет, а ты меня, старая, поила? Да? Поила? — бормотал каким-то чудом услышавший ее “скотина”.

Тем временем Шавлов оттащил труп любителя пива в тень. Там толпились люди, и какая-то бабенция уже истошно кричала подбежавшим молокососам:

— Васька, сукин ты кот! Чеши скорее в правление, скажи — Акакия Израилевича переехало!»

Герман закончил читать и шумно выдохнул.

— Там действительно все так написано? — усомнилась Галина.

— Конечно, — сдерживая смех, отвечал Герман. — Сама посмотри, — он показал ей книгу.

— Ладно, не надо, — уклонилась Галина. — Я поняла твой самоновейший замысел.

— Я всегда говорил и буду говорить, что ты умница! — провозгласил Герман, отшвырнул книжку в угол и заключил любимую женщину в горячие объятия.

31

К этому разговору они вернулись уже после ужина.

Допив чай, Галина задумалась о чем-то и вдруг спросила, посмотрев на Германа:

— Так, значит, ты хочешь переехать Мумунина самосвалом?

— Не обязательно самосвалом, — отвечал Герман. — И не обязательно переехать. Можно и просто сбить… Я из сценария, кстати, так и не понял, сбили его или переехали. А как в фильме было, не помнишь?

Галина покачала головой:

— Смутно. Там это как-то мельком показано. Не запомнилось.

— Как и все остальное, — добавил Герман. — Но способ тем не менее найден.

— Сбить его машиной насмерть?

— Так точно.

— А где взять машину?

— Ну, это не проблема, — протянул Герман. — Взял же я воронок. И никто ничего не заметил.

— А грузовики в мосфильмовском гараже тоже есть? — спросила Галина.

— Я ведь говорю: грузовик не обязателен, — повторил Герман.

— Но на легковом автомобиле, наверно, не так-то легко сбить человека насмерть…

— А я все тот же воронок позаимствую, — нашелся Герман. — Таким, пожалуй, можно и насмерть. Как думаешь?

— Ты прямо машину-убийцу хочешь сделать из этой модели… как ее там?

— «ГАЗ М-1», — напомнил Герман. — Хороший, кстати, сюжет для фильма — машина-убийца. Такую картину можно было бы назвать… например, «Берегись автомобиля»… Только начальство все равно не позволит подобное снять, — вздохнул он.

— А ты не боишься повторяться? — хмыкнула Галина. — Я все про этот воронок. Сначала ты на нем — к Хучраю, теперь вот — к Мумунину…

— Так Хучрая-то я не переезжал, — веско сказал Герман. — Так что это совсем другое дело… А что касается повторений — так художнику не пристало размышлять, повторяется он или нет. Надо просто делать то, что велит вдохновение.

— Убийство как произведение искусства, — медленно проговорила Галина, после чего покачала головой. — Нет, у нас это тоже не оценят… Может, где-нибудь на Западе… А у нас, я думаю, никогда не станут искать эстетику в убийстве.

— Пусть тогда оценят на Западе, — бодро отозвался Герман. — Тоже ничего.

— Но даже если там это так воспримут, они не узнают, что это именно ты…

— Галочка, не сбивай меня, — со смехом отозвался Герман. — Я не стремлюсь прославиться на почве убийств. Убийства лишь расчищают мне дорогу к славе…

— При чем здесь тогда разговоры про художника? — перебила его Галина.

— При том, милая, что художник не перестает быть таковым во всех своих деяниях! Ты ведь и за собой наверняка это замечала…

— Да нет, я себя такой уж художницей не считаю, — пожала плечами Галина.

— Это ты из скромности, — заверил Герман. — На самом деле ты великая актриса.

— Ой, перестань, — отмахнулась Галина.

— Вот увидишь! — воскликнул Герман. — Я тебя еще обязательно прославлю…

— И сколько для этого тебе еще нужно убить режиссеров? — вздохнула Галина.

— Не так уж много, — сказал Герман. — Основные конкуренты уже ликвидированы.

— Ты прямо как гангстер какой-то выражаешься, — поежилась Галина.

— Не гангстер, а «галоман», — поправил Герман.

— Что это значит? — не поняла женщина.

— Влюбленный в Галю.

— Спасибо, милый, — прошептала она. — Только, если честно, мое мнение такое, что ради меня все же не нужно убивать…

— Это Мумунина-то не нужно? — усмехнулся Герман.

— Да, даже