Крушение Германской империи. Воспоминания первого канцлера Веймарской республики о распаде великой державы, 1914–1922 гг. - Филипп Шейдеман

врагов не удастся оплатить векселя на близкую победу, они должны будут уступить свое место другим людям, готовым на разумный мир. Если нам удастся в ближайшие месяцы успешно продолжать нашу оборону, это означает для нас победу.

Поэтому нельзя примириться с мыслью, что этот верный путь должен быть оставлен для перехода к политике, которая в конце концов — игра ва-банк.

Как наша печать, так и наше правительство должны испытать все средства, чтобы не допустить вступления Америки в войну. От этого зависит исход войны.

После того как решение начать подводную войну принято бесповоротно, мои политические друзья, конечно, не могут думать о том, чтобы создавать трудности ее проведению. Они обязывают себя к воздержанию от публичных выступлений по этому поводу, которое диктуется бедственным положением нашей страны перед целым миром врагов. Но и противная сторона не должна усугублять трудности нашего положения, для того чтобы не рухнуло единственное, что еще может спасти нас, как бы ни сложились обстоятельства: тесное внутреннее единение нашего народа.

21 февраля фракция рейхстага одобрила позицию своих членов в хозяйственной комиссии по вопросу о подводной войне. При обсуждении два депутата, к великому изумлению остальных членов фракции, объявили себя сторонниками беспощадной подводной войны. Это были доктор Кессель и Макс Коген».

Обмен телеграммами с Гомперсом

До самого отъезда американской миссии из Берлина у меня были с ней, правда, не непосредственные, очень хорошие отношения. Этим объясняется, вероятно, и то, что посол Герард, которого я привык ценить в качестве честного, умного и приличного человека, в критическую минуту пригласил меня вместе с Вальтером Ратенау, Петром Шпаном и несколькими другими лицами для заведывания значительной суммой денег, собранной в Америке для вдов германских воинов. Еще 9 февраля меня посетил один из членов американского посольства, желая проститься со мной. При этом он изъявил готовность взять с собой письма к моим друзьям в Англию. При всем уважении к этому очень умному человеку осторожность не позволила мне воспользоваться его предложением. Я удовольствовался тем, что просил передать моему английскому другу Рамзею Макдональду сердечный привет и благодарность за его мужественное поведение.

В эти же дни от Самуэля Гомперса, президента американских профессиональных союзов, пришла следующая телеграмма, адресованная германскому его коллеге Легиену:

«Легиену. Берлин. Не можете ли вы повлиять на германское правительство для того, чтобы избегнуть разрыва с Соединенным Штатами и таким образом воспрепятствовать мировому конфликту?»

Легиен, Бауер и некоторые другие вожди профессиональных союзов устроили совещание со мной. Мы согласились отправить следующий ответ:

«Гомперсу. Афель. Вашингтон. Германский рабочий класс с самого начала войны работал на пользу мира и является противником всякого расширения войны. Отклонение искреннего германского предложения немедленно начать мирные переговоры, продолжение жестокой голодной войны против наших жен, детей и стариков и открыто неприятелем признанные цели войны, направленные на уничтожение Германии, вызвали обострение войны. Воздействие с моей стороны на правительство обещает успех лишь в том случае, если Америка склонит Англию к отказу от голодной войны, противной международному праву. Я призываю американский рабочий класс не стать орудием подстрекающих на войну. Рабочий класс всех народов должен непоколебимо стремиться к немедленному миру».

Известна та травля против Германии, и в особенности против германских социал-демократических рабочих, которой впоследствии занимался Гомперс. Эта его деятельность принадлежит к числу самых черных страниц в истории современного рабочего движения.

Разговор с послом графом Бернсторфом

К изложенному я хочу прибавить разговор с графом Бернсторфом, который до вступления Америки в войну был нашим послом в Вашингтоне. Правда, разговор этот произошел лишь три месяца спустя, вскоре после того, как послу, которого ненавидели в главной квартире, удалось наконец сделать первый доклад императору после возвращения в Германию.

Но по существу, разговор этот неразрывно связан с проблемой: подводная война и Америка. Он показывает еще раз, как правильно мы оценивали положение и как недопустима была какая бы то ни было оптимистическая надежда удержать Соединенные Штаты от вступления в войну, так же как и недооценка этого вступления.

Я встретился с Бернсторфом по его желанию в отеле «Эспланада». Он тотчас же заверил меня, что согласен с моей формулировкой целей войны. Это единственное требование, которое может быть выдвинуто, если мы хотим справиться с войной. Большое значение, по его мнению, имела и энергичная демократизация государства. Он хорошо знает настроение за границей. Он восемь лет был в Америке и до того четыре года в Англии. Наше правительство считают не только лицемерным, его считают также и слабым. Говорят, что если Бетман даже полон самых лучших желаний, то он ничего не может провести, потому что у нас господствует военщина.

Достаточно напомнить одно: общеизвестно, что Бетман и слышать не хотел о подводной войне. Тем не менее ее ведут. Почему? Потому что ее хотела военщина, которая господствует в Германии. В недавней беседе с императором он, Бернсторф, подробно высказался о внутреннем положении страны и подчеркнул необходимость пересмотра конституции. Император выслушал его замечания с большим интересом и в заключение сказал, что в дальнейшем информируется подробнее. По воле случая к императору тут же пришел Баллин. «Ничуть со мной не сговариваясь, он сказал императору то же, что и я. В ответ на это император попросил Баллина составить записку. Баллин тотчас же исполнил это желание, так что записка, вероятно, уже в руках императора».

Я могу заявить, что во всем, что касается войны и ее целей, Бернсторф придерживается совершенно одной точки зрения со мной. Если он не сказал этого прямо, то, во всяком случае, дал это понять настолько ясно, что никакого недоразумения в этом быть не могло.

Бернсторф сообщил, между прочим, следующую интересную вещь: он долгое время работал в том же направлении, в каком я работал в Германии.

Он совершенно убежден, что Вильсон не хотел войны и, напротив, энергично стремился к миру. Но после того, как в дело были пущены подводные лодки, ему, после всех предыдущих деклараций, не оставалось выбора. Вот он и использовал положение: во-первых, для создания значительной постоянной армии, во-вторых, для улучшения флота и в-третьих, — что для Вильсона главное, — для сооружения торгового флота под предлогом создания тоннажа для Англии. Это с давних пор любимый план Вильсона: обеспечить Америку торговыми судами, потому что ему всегда казалось непонятным, почему Соединенные Штаты целиком зависят от торгового флота других стран. Затем Бернсторф прибавил: если допустить, что подводные лодки принудят Англию к миру, то это не только не даст вам общего мира, но в тот же момент Америка со своей стороны начнет с