Вечерний Чарльстон - Дынин Максим

У меня, должен признаться, имеется информация из целого ряда разных источников, что королева, когда ее дражайший супруг находится вдали от нее, не гнушается подобного рода контактами то с некоторыми преданными слугами, а то и с одной или даже двумя дамами. Конечно, мне стопроцентно неизвестно, так ли это на самом деле – я при этом не присутствовал. А что она уединялась с этими людьми в спальне на всю ночь – так, может быть, она играла с ними в шахматы либо вела душеспасительные беседы о несовершенстве мира. Но даже если там происходит то, что обычно происходит в таких ситуациях, то я не вижу в этом ничего предосудительного. Я лично считаю, что сам институт семьи – это пережиток авторитарного прошлого и должен быть уничтожен. И что у каждого должно быть право спать с теми, с кем он хочет. У меня, например, две спутницы жизни – Мэри Бёрнс и ее молодая сестра Элизабет. Мы и живем втроем, но это никак не мешает мне время от времени проводить время в компании других женщин. А почему у английской королевы не может быть такого права?

Но удивило меня не это. Вчера все только и говорили о том, что Фэллона повязали за нападение на дочь его соседей по столу, фрихерринне Кнагенхельм. А сегодня он снова на свободе, и его даже почему-то подсадили ко мне.

За этим столом я сижу вот уже два дня. Сначала я принимал пищу за столиком у окна. Я был там один, но в Кристиании ко мне подсадили купца Магнуса Миккельсена с супругой Турид и дочерью Гунвор. И если Турид – просто склочная и занудливая баба с жутким характером, то Гунвор – пятнадцатилетний бутон, который только-только начал распускаться и ждет пчелки, которая его опылит.

Но когда я начал оказывать девчушке знаки внимания – все-таки я не урод и знаю, как вести себя с женщиной, чтобы она рано или поздно оказалась в моей постели – ее мамаша пошла к помощнику капитана и потребовала, чтобы меня пересадили от них подальше. Таким образом, я оказался здесь, в темном углу. Сначала я восседал за столом в гордом одиночестве, но вчера у меня появился сосед – некто Фрэнк Ки Говард, корреспондент неизвестной мне газетенки с рабовладельческого Юга Америки, из какой-то дыры под названием Баллимор – или, быть может, Балтимор? Впрочем, не все ли равно?

Его удостоили сомнительной чести оказаться в «Мемеле» – именно так я назвал свой стол по имени самого отдаленного немецкого города, расположенного где-то далеко на северо-востоке – за то, что он разбил своему соседу, какому-то купчишке, рожу. Видите ли, тот начитался «Хижины дяди Тома» и не нашел ничего лучше, чем высказать Фрэнку все, что он думает о его соотечественниках. Результат налицо – точнее, на лице купчишки, – а я, наконец, обзавелся соседом. И, если честно, то хоть и осуждаю про себя южан, но вслух об этом за столом ничего не говорю.

Впрочем, и с этим Фэллоном надо быть поосторожнее. Да, он политэмигрант, но далеко не все политэмигранты склонны работать на погибель своей страны, как это делает, например, Алекс Герцен. А Россию мы с Марксом ненавидим. Более того, я так надеялся, что англичане с французами помогут туркам уничтожить это инородное азиатское государство, посмевшее считать себя частью Европы! И я через Маркса договорился с Хорасом Грили, издателем и главным редактором «Нью-Йорк Дейли Трибьюн» о написании цикла статей об этой войне – под именем моего друга. И если вы видели статьи в этой газете, подписанные «Карл Маркс», то знайте – они вышли из-под моего пера.

Сначала я решил отправиться к месту событий со знакомыми, решившими посмотреть на разгром русских на Балтике с борта своей яхты. Но, увы, вместо ожидаемой победы над русскими я увидел разгром союзников – а также потопление одной из яхт, причем стреляла по ней явно французская батарея. Как бы то ни было, в моей статье о битве при Бомарсунде вину за убийство мирных яхтсменов я возложил на русских, а про национальную принадлежность стрелявших умолчал.

Вернувшись в Англию, я сумел договориться о том, что пойду в Крым на борту одного из британских кораблей. До Крыма мы дошли, но вскорости наш капитан спустил флаг, и я оказался со всеми в русском плену. Но азиаты, узнав, что я всего лишь репортер, а еще и немец, попросту довезли меня и нескольких других журналистов до границы с Австрией и отпустили на все четыре стороны. Сначала я думал отправиться в Константинополь, но потом решил все-таки сначала вернуться в Лондон, чтобы немного отдохнуть и дописать наконец свои статьи. Тогда же я и узнал про Фэллона. Но на театр военных действий в Турцию я банально не успел – я только-только успел добраться до Панчовы на австро-турецкой границе[36], как пришла весть о так называемом перемирии. Точнее, его можно было бы назвать полной капитуляцией Османской империи. Все бы ничего, османов не жалко – ведь они тоже азиаты, – но турки ухитрились еще и поссориться с англичанами. И бродивший было по Европе призрак конца панславизма попросту растаял в воздухе.

У меня была еще одна причина, почему я хотел сначала прощупать Фэллона. В отличие от большинства немцев – да и англичан – я лично видел корабли и другое вооружение людей, названных мною «новыми русскими», которые и выиграли эту войну для «старых» русских.

И у меня сложилось впечатление – подкрепленное кое-какими слухами, – что Фэллон именно из этих самых «новых русских». А еще рассказывают, что они-де пришельцы из будущего. В это я не очень-то и верю, но вдруг? И если так, то, возможно, в их времени уже произошло то, что мы с Марксом описали в «Коммунистическом манифесте». Это объяснило бы феноменальные успехи этих людей. Но, чтобы узнать об этом от моего нового соседа, необходимо было его к себе расположить.

Я протянул руку своему новому соседу и представился:

– Фритц Энгельс.

– Теодор Фэллон, – улыбнулся тот. – Извините, а не тот ли вы Энгельс, который Фридрих? Из Вупперталя?

Меня удивило, что он не назвался «сэром» и тем более не упомянул свой титул. По моему опыту, все «новые дворяне» выпячивают приобретенный ими статус, как могут.

– Я действительно из Бармена, из долины реки Вуппер[37]. А вы меня знаете?

– Да кто же не знает Карла Маркса и друга его Энгельса? Скажите, а Маркс уже наваял свой «Капитал»?

– Не знаю, о чем вы, сэр!

– Значит, пока еще нет… А «Коммунистический манифест»?

– Конечно. А вы его читали?

Фэллон хотел что-то сказать, но к нам подсел Говард, и они с Фэллоном начали церемонию взаимного представления. А через минуту в ресторан вошел капитан и объявил по-немецки:

– Господа, прошу внимания! Вчера сэра Теодора Фэллона безосновательно обвинили в нападении на… одну даму. Как выяснилось, сэр Теодор не мог этого сделать, так как в это время был в другом месте, что может подтвердить множество свидетелей. Более того, мы выявили человека, который совершил это ужасное преступление – но он сумел каким-то образом сбежать с нашего корабля. Поэтому я прошу прощения у сэра Теодора от имени всей команды, а также хочу успокоить всех господ пассажиров – преступника на корабле больше нет.

7 марта 1854 года. Северное море.

Борт парохода «Роскильде».

Фрэнсис «Фрэнк» Ки Говард,

корреспондент газет «American and

Commercial Advertiser» и «Baltimore Weekly American»

В половину восьмого вечера я переступил порог[38] корабельного бара. Темное резное дерево, длинная полукруглая стойка с табуретами с одной стороны, полтора десятка столиков с двумя-тремя стульями – с другой. В восемь, когда двери откроются и для пассажиров второго класса, им будет дозволено лишь сидеть за стойкой либо забирать напитки с собой – столики, обслуживаемые официантами, только для первого класса.

Разве что у входа снаружи – еще четыре стола, для семейных пар и одиноко путешествующих дам, также доступные для пассажиров второго класса. Вот только там нет официантов – заказывать все равно приходится за стойкой. И эти столы никогда не пустуют, тогда как внутри я ни разу не видел, чтобы не было свободного столика.