Найти и обезглавить! Головы на копьях. Том 2 - Роман Глушков

Всем хотелось понаблюдать за битвой двух заклинателей молний – когда еще посчастливится узреть такое? Увы, зрителей ожидало разочарование. Едва Гириус изготовился к бою, как второй служитель Громовержца тоже объявился на улице. Но не затем, чтобы сразиться с собратом – его вышвырнули пинком из дверей уже безоружным. И он, скатившись с крыльца, распластался в грязи прямо у ног Гириуса.

Следом за курсором на крыльце появились Гиш, Пек и другие наемники. Гиш нес отнятый у курсора блитц-жезл с таким видом, словно это была спящая ядовитая змея. Его приятели явно испытывали похожие чувства. И, отступив от него на пару шагов, косились на его зловещий трофей.

– Святой сир! – воскликнул Пек, увидев Гириуса, который сразу же опустил нацеленный на дверь, собственный жезл. – Хорошо, что вы здесь, святой сир! Этот… этот слуга Громовержца только что поджарил Типия! Бабах – и превратил его в угли! Слава богу, молнии обрушили потолок, тот упал на курсора и мы его разоружили. А кабы не потолок, он точно сжег бы всех нас!

– Отдайте мне это! Немедленно! – потребовал Гириус, указав на блитц-жезл в руке у Гиша.

Сойдя с крыльца, Гиш осторожно передал ему трофей, и он сунул его в поясной чехол, где носил свой жезл. Который Гириус продолжал держать наготове – на случай, если у пленного курсора остались в рукаве другие смертоносные козыри. Махнув наемникам рукой, курсор «Вентума» дал им понять, что они свободны. И те, испытав облегчение от того, что расстались с блитц-жезлом, вернулись в дом – очевидно, чтобы позаботиться о поджаренном Типии. Вернее, о том, что от него осталось.

– Вижу, брат, ты прибыл сюда аж из главного Капитула Промонтории. Как твое имя? – спросил Гириус, приглядевшись к гербу, что был вышит на балахоне пленника. Наш святой сир тоже носил символ одного из Капитулов юга, но не столичного. Это, конечно, был обман, но разве мог курсор из Эфима показывать во вражеском тылу свой настоящий герб?

– Я – брат Каридис, – ответил убийца Типия, с кряхтеньем поднимаясь с земли. Судя по всему, пока наемники гнали его к двери, они частично отплатили ему за убитого товарища. – А ты, догадываюсь, на самом деле служишь не в витторийском Капитуле, а гораздо севернее, верно?

– Это неважно. – Гириус щелчком стряхнул со своего фальшивого герба невидимую соринку. – Как неважно и то, что Капитулы севера и юга договорились сохранять нейтралитет в этой войне. Неважно для нас с тобой, я хотел сказать. Потому что когда ты примкнул к своему отряду, а я к своему, мы стали врагами. А у врагов между собой всегда короткий разговор.

– Это означает, что мне надо готовиться к смерти? – К чести Каридиса будет сказано, он держался перед лицом неминуемой гибели с достоинством.

– Все зависит только от тебя, – ответил курсор «Вентума». – Не будешь отвечать на мои вопросы или захочешь меня обмануть – умрешь. Причем не самой легкой смертью. Но если окажешь нам помощь, клянусь Громовержцем, я дарую тебе жизнь и свободу. Что я выгадаю от твоей смерти? Ничего. А что выгадаешь ты от своего молчания? Тоже ничего, ведь я так или иначе добьюсь от тебя правды. Вот и давай облегчим друг другу участь. Если не в знак взаимного уважения, так хотя бы в память о нашей былой дружбе.

– Уважение? – Каридис невесело усмехнулся. – Вряд ли оно тебе знакомо, а иначе ты не унижал бы меня, предлагая свою позорную сделку. Тебя послали в Годжи со своей миссией, а я продолжаю выполнять свою. И Громовержец свидетель – буду выполнять ее столько, насколько хватит моих сил. Вот мой ответ на твое предложение!

И пленник, наклонившись, плюнул Гириусу под ноги.

– Что ж, прискорбно такое слышать, – покачал головой Гириус. – Ты сделал свой выбор, брат Каридис, но я намерен добиться твоей искренности вопреки твоей воле. Мужайся, брат: я вижу, в тебе есть сила духа, а, значит, наша беседа затянется надолго… Сир Аррод!

– К вашим ушлугам, швятой шир! – отозвался Бурдюк.

– Прошу вас, сир Аррод, велите своим людям отвести этого мужественного человека обратно в дом и привязать за руки к потолочной балке. Также принесите туда три ушата воды, полмешка соли, молоток и пару десятков гвоздей. Пожалуй, этого пока достаточно.

– Может быть, нажначить вам помощника? – осведомился главарь наемников. – Каридиш прикончил беднягу Типия, которого вше мы уважали. Думаю, я быштро найду вам такого добровольца.

Толпа вновь оживилась. Чуть ли не половина наемников стала бить себя в грудь и кричать: «Я готов! Возьмите меня! Я хочу помочь вам, святой сир!».

– Благодарю вас, дети мои, но это лишнее, – разочаровал Гириус всех желающих поквитаться с пленником. – Дело в том, что между поиском истины с помощью кулаков и силы Громовержца есть большая разница. И мне не хочется, чтобы кто-то из вас заставил брата Каридиса умолкнуть навсегда раньше, чем он облегчит мне свою душу… А уж к утру он ее наверняка облегчит – в этом не сомневайтесь!..

Глава 9

Я как чуял – этой ночью вдрызг разочаровавшаяся в наемничьем ремесле Ойла сбежала из отряда в неизвестном направлении.

Не знаю, что стало последней каплей, переполнившей чашу ее терпения: оргия победителей на еще не остывших трупах, или вопли боли, которые издавал пытаемый Гириусом Каридис. А орал он как безумный. Даже пьяный гвалт наемников и визг насилуемых селянок не могли заглушить разносящиеся окрест, его душераздирающие крики.

Впрочем, исчезновение девчонки-проводника было замечено не сразу, ибо утром у отряда хватило забот посерьезнее.

Глубокой ночью, когда большинство пьяных наемников спали, а те, что стояли в карауле, тоже клевали носом или сами прикладывались к бутылке, Годжи охватил пожар. И случилось это не по вине какого-нибудь пьяницы, уронившего факел в сено. Несколько домов загорелось одновременно, причем с наветренной стороны крепости. Из-за чего огонь быстро перекинулся на соседние дома, с них – на другие и так далее.

Вне всяких сомнений, это был поджог. И когда караульные забили тревогу, пламенем была объята почти треть деревни и часть крепостной стены. А ветер продолжал раздувать пожар, превращая Годжи в подобие гномьей печи. Той, где их хозяин сжигает грешные души. Только в этой печи помимо душ должны были сгореть и тела грешников, коих здесь собралась целая маленькая армия.

Намаявшись за день, я спал в своей повозке там, где мы их оставили – на подходе к деревне. И проснулся лишь тогда, когда разбуженные караульными наемники начали с криками выбегать из крепостных ворот. После чего я еще какое-то время таращился спросонок на вздымающееся над Годжи зарево. И лишь потом сообразил, что где-то там, в огне, находится пьяный кригариец со своей подругой.

Я вскочил на ноги как ошпаренный, собираясь бежать в деревню и будить ван Бьера, но этого не потребовалось. Даже упившись вином, он все равно продолжал держать ухо востро. И когда я спрыгнул с повозки, то к своему облегчению обнаружил Баррелия среди прочих наемников. Тех, что сбежали от пожара и теперь, бранясь на все лады, таращились на горящую деревню издали.

Одной рукой монах поддерживал вусмерть пьяную Ширву. Уронив голову на грудь, она развесила слюни и даже не могла глядеть на пожар. Кабы не ван Бьер, вряд ли Кривоносая сама выбралась бы из крепости. В другой руке у него была неизменная бутылка, к которой он то и дело прикладывался. Разве что теперь кригариец пил вино мелкими глотками и все время озирался – видимо, опасался, что на нас может кто-нибудь напасть.

– А где девчонка? – спросил Пивной Бочонок, когда я подошел к нему и Ширве. Он не удивился, увидев меня здесь, так как знал, что я все равно не остался бы в Годжи на ночь. Поэтому Баррелий и не стал искать меня там, а сразу потащил Кривоносую к выходу.

– Какая девчонка? Ойла? – Моя голова все еще туго соображала спросонок. – Да тут она, где же ей еще быть.

Когда я видел Ринар в последний раз, она устраивалась спать возле своего костерка. Вернувшись из крепости, я посидел недолго с ней, но поскольку она была не в духе, беседа у нас не задалась. Однако я был рад и тому, что она не прогнала меня, разрешив греться у ее огня – верный признак того, что причиной ее злости был не я.

– Иди-ка лучше проверь, – велел мне монах. И, наклонившись к моему уху, добавил вполголоса: – А то боюсь, как бы не Ойла устроила этот пожар. Смекаешь, что к чему?

Догадка ван Бьера была столь поразительной, что у меня отвисла челюсть. Я, конечно, не желал в это верить. Но если рассуждать трезво, кто знает, на что могла отважиться Ринар после всего ею пережитого. Она ведь девчонка, а девчонки каждая по-своему взбалмошная, разве не так? Пускай мне было всего тринадцать лет, но я уже имел кое-какое представление о прекрасном поле… Вернее, тогда он еще не казался мне прекрасным. И все-таки я уже замечал за собой перемены, намекающие, что вскоре я изменю свое мнение на сей счет.

Нюх кригарийца на неприятности опять его не подвел. Несмотря на то, что сейчас он смотрел в бутылку с вином, вместе с этим он как в воду смотрел, подозревая за Ойлой нечто недоброе.