Колыбельная для бронехода - Влад Тепеш

шесть пулеметов — то от остальных четырех потери были немалые. И тут уже неважно, попадали ли пулеметы на бронеходе, важно, что ССОшники видели в первую очередь расстреливающий их бронеход.

Я пожал плечами.

— Ну мне-то что? Думаю, в СГБ мне поверят, я все-таки «Призрак» Ковач, а не абы кто, и всем известно, что человек вроде меня в бой ходит только на личном бронеходе.

— Ну так мы и раскрасили бронеход в ваши фирменные цвета.

Я задохнулся от возмущения.

— Ах вы ж мрази поганые…

Антон развел руками:

— Не трудитесь, мы и сами не в восторге от своего поступка. Но поставьте себя на наше место: на одной чаше весов — подлый поступок, на другой — гибель родины. Что выбрали бы вы, Кирин? Мы действительно в отчаянном положении и наше поражение — вопрос времени, если ничего не изменить. В общем, вам и без этого было бы трудно убедить СГБ, они же сразу заподозрят, что вы попали сюда с целью заполучить картины, может быть, даже по приказу своего правительства, а потом что-то пошло не так, и вы решили бросить операцию. Увы, Кирин, но нам без вас не обойтись, и потому нам пришлось применить… принуждение. Но и это еще не все. Вот, послушайте.

И он прокрутил запись телефонного разговора, причем в одном голосе я узнал того самого Меркадо, а во втором — самого себя. И Меркадо обсуждал со мной ничто иное, как мое участие в революции на Нова Эдемо, а я соглашался дезертировать и примкнуть к повстанцам в обмен на картины.

— Это фальшивка, синтезированная нейросетью, не так ли? Ни один суд в галактике телефонные записи не принимает во внимание, как и вообще любые записи непонятного происхождения.

— Да вот не совсем фальшивка. Это — копия разговора. Когда вы уже вырубились, Меркадо позвонил вам на телефон и провел этот разговор. Да, за вас отвечала запись голоса, но следователь, расследующий ваше исчезновение, уже получил эту запись от оператора связи. Через три недели сюда прилетит следователь из Содружества и узнает, что вы уже успели минимум один раз поучаствовать в бою на нашей стороне. Более того… Меркадо позаботился, чтобы через пару дней после его смерти его телефон и эта запись попали к неправительственным, оппозиционным СМИ. То есть, ваши фанаты уже как бы в курсе, и все остальное Содружество тоже. И да, просто между прочим: три недели до прибытия следака вы проведете в неласковых застенках СГБ. Это в лучшем случае, ведь можете и не дожить: когда я называл Саламанку кровавым диктатором — это было не для красного словца.

Я просто молчу, пораженный таким изощренным коварством. Да, вот теперь я в глубочайшей жопе. Что делать? Ну, пожалуй, теперь у меня остается последний вариант: дорваться до бронехода, утопить повстанцев в крови, а затем попытаться объясниться с Саламанкой. Это отнюдь не дохлый номер, поскольку я избавлю его от врага, а к тому же буду говорить с позиций силы, пусть и меньшей. Все же, я-то буду сидеть в бронеходе, и натравить на меня свою бронеходную бригаду значит понести потери и убытки, я ведь не абы кто. Хотя шансов, конечно, маловато…

Так, стало быть, надо как-то соглашаться, но не слишком поспешно.

А Кастильо, видимо, решил меня дожимать.

— Но есть и другой вариант развития событий.

— Другой? — мрачно прищурился я. — После того, как ты облил мою репутацию таким дерьмищем? И нет, вот теперь это не риторический вопрос! Я действительно хочу знать, ты всерьез думаешь, что после такой беспрецедентной подлости я буду за тебя сражаться, кусок ублюдка ты эдакий?!

Антон кивнул:

— Да, думаю. Ведь тот вариант событий, который я тебе предлагаю, все исправит и сделает тебя еще знаменитее, чем ты есть, и, вероятно, намного богаче.

— Ну-ну, я слушаю.

08. Лекция для шахтеров и шахтрис

— Вот смотри. У нас в запасе шесть недель: через три прилетит следак, еще через три второй рейс. Если мы за шесть недель с твоей помощью свергаем Саламанку, объявляем о восстановлении «исходного положения» — то ты становишься героем, который восстановил справедливость, вернул своей родине утраченные предприятия, а заодно сверг кровавого диктатора и стал героем народа Нова Эдемо. Твои премьер и император получают возможность практически задаром вернуть себе последние две картины ван Хелсинга, а престиж бронеходчиков Содружества взлетает до небес. Ну а шутка ли, всего один человек прилетел и сверг планетарного диктатора, да еще и вернул сакральные полотна. Телефонный разговор, который ты только что прослушал, при этом объявляется «обманкой» для отвода глаз, министр обороны и император должны просто подписаться под твоей поездкой сюда и объявить, что разговор был сделан для того, чтобы скрыть спецоперацию по отправке страдающему народу Нова Эдемо помощи в твоем лице. Само собой, что такая спецоперация поднимет престиж также и императора с премьером. Короче говоря, в выигрыше остаются все. План безотказный, потому что ручкаться с узурпатором — стыд и позор, но когда революция победит — такой проблемы не будет. И пусть две картины — малый стимул для риска, но с твоей победой появляется кое-что куда более веское: повышение престижа бронеходчиков. За возможность облегчить кадровый голод бронеходных частей тебе простят все и восславят во все фанфары еще сильнее, чем до этого.

Антон закончил, я храню молчание, сверля его взглядом. Наконец, он не выдерживает:

— Так что? Ты видишь в этом плане хоть какой-то изъян?

Тяжело вздыхаю.

— Вижу, и даже сказал тебе об этом ранее, но до тебя не дошло. Дело в том, что в глазах цивилизованной галактики вы еще хуже, чем Саламанка. Он-то узурпатор, но вы и вовсе террористы. И потому ни министр, ни император не согласятся быть причастными ко всему этому. И потому картины ван Хелсинга не спасут ни тебя, ни меня. С тобой никто не станет иметь дела, в том числе и я. Самое дорогое, что у меня есть — моя репутация, без нее я конченый человек. Я не променяю ее ни на какие блага вселенной. Будь вы нормальными солдатами, хотя бы ополчением каким — план бы вполне сработал, но если я свяжусь с террористами — все, потом уже вовек не отмоюсь, даже если мне удастся избежать трибунала. Эти самые СГБшники выглядят менее пропащим вариантом.

— Да что с тобой не так, Кирин?! — едва не взвыла Дани. — Почему ты так упорно не желаешь понять, что мы — такие же, как и ты?!