Повесть о моей жизни - Федор Кудрявцев

— Я ведь мало верю в Бога, — сказал мой спутник, — а зашел сюда ради мамы. Это чтимый собор, и мать меня спросит, заходил ли я в него. И вот я не хочу сказать ей, что заходил, а сам не заходил. Я не хочу обманывать маму, вот и зашел.

И вот мы снова в поезде, на этот раз в австрийском. Вагоны здесь попроще, публика тоже. Перед глазами проходят очаровательные горные виды Богемии. Вот очень уютный небольшой курорт Франценсбад. С красивыми, раскиданными среди зелени пансионами и отелями, на одном из которых я прочитал: «Hotel und Cafe Rübezahl».

Ехать от границы до родного городка Франца, где жили его мать и родные, надо было всего три часа. Городок называется Тепла. Любуясь живописными видами, я и не заметил, как поезд остановился у станции с этим названием.

— Ну, Федя, приехали, — сказал Франц, и мы вышли из вагона. Нас никто не встречал.

Городок поднимался от самой станции своей главной улицей Бангофштрассе, по которой мы и пошли и минут через десять вошли в небольшой каменный домик (там все дома каменные), где нас радостно встретила мать Франца — бодрая, приветливая деревенская старушка.

— Мой компаньон, Теодор, — представил меня Франц, расцеловавшись с матерью.

Тепла

Тепла — это маленький городок в холмистой местности Богемии с чешско-австрийским населением. В центре городка на холме была площадь с ратушей, церковью и несколькими лавками. К площади сходилось несколько улочек. Вот и весь городок. Большинство населения занималось сельским хозяйством. Тепла был окружен полями и лесом. Невдалеке от города располагалось кладбище, за кладбищем монастырь. С другой стороны было небольшое красивое озеро, из которого вытекала небольшая река Тепла.

Франц решил до отъезда в Карлсбад провести две недели дома у своей матери. Меня он пригласил быть его гостем и чувствовать себя как дома.

В домике было две комнаты, кухня и наверху небольшая светелка. Одну комнату с кроватью и периной на ней предоставили мне, в другой остался Франц со своей матерью. Столовой служила очень чистая уютная кухня.

Когда мы, умывшись с дороги, сели пить кофе с домашними булочками, я увидел на стене у стола красиво вышитую полотняную салфетку со словами «Das Trinken und Essen macht Sorgen vergessen» («Питье и еда заставляют забывать заботы»). Эти слова мне понравились, и я их сразу запомнил, но кофе мне не понравился. Он имел какой-то неприятный привкус, причину которого я сразу понял, увидев на дворе козу с козлятами. Значит, кофе-то был с козьим молоком, которого мне никогда не приходилось пить прежде. Я сразу же заставил себя привыкнуть к нему.

Мой милый хозяин старался, чтобы я не скучал. Мы ходили с ним в гости к его младшему брату Генриху — местному горшечнику. Он познакомил меня с семьей бургомистра этого городка — добродушнейшим господином Даммом и его приветливой женой госпожой Дамм. У них было несколько детей и среди них дочь Бетси, красивая белокурая девушка примерно моих лет, и сын года на два моложе меня. Я бывал у них несколько раз. Госпожа Дамм всегда угощала меня кофе с булочками. Молодежь учила меня говорить по-немецки. Все они забавлялись моим смешным выговором немецких слов и радовались моим успехам. Раза два они заставили меня прийти к ним с балалайкой и очень хвалили мою игру, хотя я играл и слабовато. Но балалайка была хорошая и звучала замечательно.

Часто мы ходили с Францем гулять в ближайший лес. И он учил, учил меня говорить по-немецки. Вот выбежал ежик. Я тотчас спросил Франца, как называется этот зверек. «Igel», — ответил он. Пролетел рябчик. «Rebhun», — сказал Франц. Как-то мы сидели на пригорке на опушке леса. Из леса не спеша выбежал заяц и, не обращая на нас внимания, стал пастись около нас. Франц дал мне знак сидеть тихо. Через несколько минут заяц убежал в лес и тотчас вернулся с выводком зайчат. Мне было любопытно, что они нас не боятся. А Франц сказал, что здесь животных и птиц в лесу никто не трогает, кроме времени, когда разрешена охота, оттого они такие и смелые. Более того, гуляя в лесу, я часто видел ясли с остатками сена, подвешенные между деревьями. Это местные жители подкармливают в зимнее время диких коз, водящихся в изобилии в этих местах.

Иногда я ходил гулять один и, поднявшись на холм за городом, любовался красотой местности этой славянской земли, и мне хотелось, чтобы Чехия была свободной и была бы поближе к России. Но я не думал тогда, что моя мечта может скоро сбыться.

Все шло хорошо. Мой друг следил за тем, чтобы я как его «русский компаньон» производил на его земляков хорошее впечатление, чтобы «делал хорошую рекламу России», как он выражался.

Он в первый же день предупредил свою мать, чтобы она позволяла мне отрезать от каравая за столом хлеб самому, а не выдавала по маленькому ломтику, как там принято. «Русские любят кушать хлеба досыта», — говорил он.

Он научил меня правильно надевать пальто и пиджак двумя ловкими движениями. Наблюдал, чтобы я не сутулился при ходьбе.

Однажды, придя в дом господина Дамма, я увидал там черноволосую смуглую девушку — подругу Бетси, которую она пригласила посмотреть на русского, то есть на меня, и послушать игру на балалайке. Во время разговора Бетси спросила у меня, показывая на свою подругу:

— Teodor, ist meine Freundin huebsch?

Я не понял. Тогда Бетси потрогала у подруги прическу, лицо. «А, — догадался я, — huebsch значит брюнетка».

— Ja, ja, sie ist huebsch! — поспешил подтвердить я. Брюнеточка зарделась от удовольствия. Тогда Бетси показала на свою прическу и лицо и спросила:

— Bin ich auch huebsch?

«Ну какая же ты брюнетка», — подумал я о белокурой хозяйке дома.

— Nein, Sie sind nicht huebsch, — ответил я и заметил, как сильно смутилась моя хозяйка, даже слезинки появились у нее на глазах.

Я почувствовал неловкость и поспешил уйти. Придя домой, я спросил Франца, что такое huebsch.

— Huebsch — это значит «красивый», — ответил он.

Я рассказал ему все и при встрече просил его извиниться за меня перед Бетси.

— Ах, глюпи шорт, глюпи шорт! — смеялся Франц. «Глюпи шорт», то есть «глупый черт», было любимым выражением Франца и звучало у него то дружелюбно-шутливо, то как ругательство, смотря по обстоятельствам. Других русских ругательств он почти никогда не употреблял.

Наступила Пасха. Мать Франца подала к завтраку какие-то особые пышки. К обеду на второе был жареный козленок. Больше в еде этот праздник не отличался ничем от других дней.

В Страстную субботу я был у церкви и смотрел на католический крестный ход. Вечером во всех домах, окружавших церковную площадь, на окнах горело по нескольку свечей. Это было красиво и для меня ново.