Эффект Плацебо (СИ) - Vladi N

Тогда меня просто уничтожило. Я отбросила этот журнал словно бомбу замедленного действия. Еле как добралась к себе в комнату, где прорыдала несколько дней подряд. Мне было так больно, что это просто невозможно хоть как-то описать. Но я же понимала, что полностью развязала ему руки. Сделала свободным от каких-либо обязательств передо мной. Понимала, но не принимала. Ни душой, ни сердцем, ни разумом.

В тот момент мне казалось, что больнее мне уже не станет. Что все, что могло случиться, уже свалилось горой мне на голову. Но я очень сильно ошиблась. Самая главная беда пришла через несколько месяцев после этой злополучной статьи. Мама и Рон тогда вернулись с какой-то экстренной встречи в Марселе, оба были морально уничтожены. И когда я села напротив, чтобы узнать, что произошло, мой мир окончательно сгорел.

У мамы обнаружили рак.

Глава 16

Mother — Autumn Face

Тиффани

Торможу перед одноэтажным домом из белого кирпича, на котором уютно примостилась крыша, укрытая красной черепицей. Солнечные блики окутывают здание, оставляя тень своего присутствия в едва приоткрытых окнах, в которых от лёгкого ветерка колышутся бирюзовые занавески. Делаю глубокий вдох, пытаясь унять несущееся за ребрами сердце, но не помогает. Всякий раз я испытываю одно и то же чувство, стоит мне только переступить порог.

Крепче прижимаю к себе сумку с продуктами, за которыми каждое раннее утро прогуливаюсь по деревне, и толкаю деревянную дверь. Та сразу же поддается, после чего я оказываюсь внутри.

В помещении стоит гробовая тишина. Если не знать, что здесь есть люди, то можно об этом никогда не догадаться. Но только пока из комнаты не раздается оглушающий и леденящий кровь утробный кашель. Крепко впиваюсь ногтями в ладони, чтобы унять рвущийся из груди крик. Закусываю губу, пока слушаю всю быструю суету в соседнем помещении, после чего всё-таки снимаю с плеча сумку и оставляю на столе, не разбирая. Широким шагом прохожу вперёд и толкаю межкомнатную дверь.

Я не была здесь несколько недель. И не потому, что не хотела сама. То было желанием матери. Но больше я так не могу. Смотрю на Рона, скукожевшегося у кровати, в крупных ладонях которого покоится иссохшаяся женская кисть, ещё буквально какой-то жалкий год назад сияющая здоровьем и красотой. Мужчина будто постарел на десяток лет, так осунулось его мужественное лицо. Стеклянными глазами веду по обстановке небольшой, но уютной спальни, пока не натыкаюсь на тощую фигуру своей собственной матери.

Боже…

От нее остались одни кости, обтянутые кожей. Кожей, в которой больше не осталось привычного румянца — только серость и безжизненность. Глаза впали настолько, что кажется, словно там и вовсе пустота. Тонкий платок скрывает голый череп после бесконечных сеансов химиотерапии, которые не принесли результатов. Лейкимия прогрессирует с катастрофической скоростью. За прошедший год мама увяла на глазах. Она умирает, и мы никак не можем это изменить.

— Мама… — вырывается у меня быстрее, чем мое присутствие успевают заметить. — Господи…

Тяжёлый взгляд опустевших глаз оседает на мне, но ее лицо больше не выражает никаких эмоций, кроме боли. Она до сих пор жива, а ей больно от этого. Она хочет уйти, но мы не готовы отпустить ее.

На трясущихся ногах подхожу к кровати и падаю на колени. Цепляю вторую женскую ладонь, пока Рон не выпускает из своих ласковых пальцев другую. Мужчина не просто разбит. Он умирает вместе со своей женой.

— Зачем… — мамин голос похож на скрип старой заржавевшей двери. Каждое слово даётся ей с трудом. — Зачем ты пришла? Я… Я не хочу… Чтобы… Чтобы ты… Видела меня… Так…

Сложный монолог прервал приступ очередного дикого кашля. Рональд подскочил с места, подавая маме полотенце, которое тут же пропиталось чем-то красным. Кровь… В ужасе закрываю рот руками, чтобы просто не заорать от бессилия. Я понимала, что дело плохо, но не подозревала, что это наши последние дни вместе.

— Мамочка… — слезы брызнули из глаз горячими потоками, обжигая кожу и оставляя вечные шрамы. — Почему ты не сказала, что тебе хуже? Я бы не пропустила ни одной минуты, чтобы побыть вместе.

Крепко сжимаю ее руки, которые теперь устало покоятся на впалом животе. Чувствую, как она слегка надавливает своими пальцами на мои ладони, и больше не скрываю рыданий.

— Именно поэтому… — между каждым словом она делает долгую паузу. — Мне хотелось… Чтобы… Чтобы ты запомнила меня… Здоровой… Красивой… Живой…

Целую ее кисти и утыкаюсь носом, как в детстве. Пытаюсь втянуть ее незабываемый запах, но чувствую только специфический аромат лекарств, которые заселили каждый миллиметр тела моей такой ещё молодой мамы.

— Рон… — она переводит взгляд на своего мужа, который тут же подходит ближе. — Ты не мог… Мог бы оставить… Нас…

За эти два года жизни бок о бок я прикипела к маминому новому мужу. Он оказался отличным мужчиной, который безумно любил свою жену и хорошо относился ко мне. И сейчас мне было откровенно сложно наблюдать, как сложившиеся обстоятельства выбивают почву из-под его ног.

— Конечно, Викки, — Рон быстро целует ее в лоб, после чего торопливо выходит из комнаты, оставляя нас вдвоем.

В помещении воцаряется звенящая тишина, обнажая все эмоции двух женщин, которые сидят внутри каждой и не находят выхода. Виктория Барлоу внимательно смотрит на меня, словно пытается запомнить каждую чёрточку, каждую морщинку, каждую родинку. Я, собственно, делаю абсолютно то же самое.

— Тиффани, — мама сильнее сжимает мои руки. — Моя девочка… Я столько бы хотела… Хотела тебе сказать…

— Мам…

— Подожди, — она медленно приподнимается на подушках, заставляя меня выпрямиться, — мне нужно… Нужно сказать тебе… Три вещи…

Ее снова разбивает дикий кашель. Я смотрю на женщину передо мной и не могу понять, почему жизнь дважды забирает ее у меня. Карма ли это? Судьба? Возмездие? Я не знаю. Но болит сейчас так, что передать все эти чувства я просто не способна. Однажды я уже хоронила маму. Но сейчас я действительно вижу, как она умирает у меня на глазах. И это абсолютно разные по восприятию вещи.

— Первая… И… Самая важная, — она делает глубокий вдох, после чего прожигает меня своим пустым безжизненным взглядом. — Я очень тебя люблю… Доченька… Ты выросла… В чудесную… Чудесную женщину…

Женская кисть медленно взлетает в воздух и тянется к моему лицу. Машинально подаюсь вперёд, чтобы помочь сократить расстояние, а затем чувствую прикосновение невероятно холодных пальцев к моей разгоряченной коже.

— И мне… Мне очень жаль, что я… Что я так поступила… Что тебе пришлось провести… Столько времени… В неведении и в страдании…

— Все в прошлом, мам, — буквально припечатываюсь к женской руке. Хочу приклеиться к ней своей щекой и не отходить ни на шаг. — Все прошло. Главное, что мы нашли друг друга.

— Нет… Сейчас я понимаю… Что… — снова кашель. — Что это было очень эгоистично… С моей стороны…

— Я тебя люблю, — целую ледяную ладонь и снова возвращаю взгляд к осунувшемуся лицу. — Остальное неважно.

— Тиффани…

— Да, мама?

— Ты должна знать… — в какой-то момент ее глаза проясняются, показывая давно утерянный блеск, свойственный только этой женщине. — Мне нужно было раньше рассказать… Человек, от которого я бежала… Он… Он опасен. Под ним… Тысячи… Может и десятки тысяч людей… Понимаешь меня?

Безостановочно киваю головой, ощущая соленые слезы на губах.

— Он… Он не просто так ищет тебя… В свое время Итон начал играть… По этой же причине…

— Я не понимаю тебя, мам.

— Если бы мы не увезли тебя… Мы с Роном… То… — на ее лбу выступают крупные капли пота. Каждое слово даётся ей с колоссальным трудом.

— Мамочка, погоди, — встаю и осторожно облокачиваю женские плечи обратно на подушку, но Виктория Барлоу только слабо отмахивается и качает головой в разные стороны.

— Послушай меня, Тиф… Этот… Этот человек… На него не выйти… Просто так… Он… Теневой… За ним… Большие деньги… Связи…