Зарево - Елена Старыгина

Все понимали, что Константинополь является временным прибежищем, и почти сразу после прибытия с поручением выяснить возможность переезда русских иерархов в Сербию был командирован секретарь Высшего церковного управления. Сербский патриарх передал с посыльным, что с удовольствием предоставит русскому митрополиту возможность жить в Карловицах в Патриаршем дворце, остальных же распределит в Сербские монастыри.

Зимой 1921 года иерархи прибыли в Сербию.

Глава 11

Ужасное зрелище представлял собою Белград. Тысячи беженцев наводнили его улицы: измученные, истощенные, в жалких лохмотьях, они слонялись по городу, натыкаясь друга на друга, голодными глазами заглядывая в витрины магазинов и горестно вздыхая об оставленном доме.

Югославские власти опасались, что русские могут стать разносчиками тифа, который свирепствовал в Новороссийске, но, надо отдать им должное, они достойно приняли русских беженцев, среди которых были беспомощные старики, убогие, больные туберкулезом, приняли всех, как подобает поступить истинным христианам.

Сербская интеллигенция, составляющая правящий класс нового государства - Югославии, в большинстве своем была европейского воспитания и в православной церкви видела только лишь одно из проявлений своей прошлой исторической государственности, к России же и ее представителям относилась хотя и с симпатией, но считала их отжившими навсегда. Поэтому и появление в России большевизма сербы объясняли отсталостью русских братьев. Но в молодом государстве чувствовался недостаток в культурных силах и "отсталые русские братья" с профессорскими званиями получили кафедры в университетах и различных министерствах. Русские же церковные деятели смогли найти опору в личных симпатиях сербов-русофилов, к числу которых принадлежал король Александр и глава Сербской православной церкви патриарх Димитрий, который радушно встретил русских патриархов и распределил их на жительство в сербские монастыри.

Сам патриарх Димитрий, в бытность его сербским митрополитом, в 1913 году посетил Россию во время празднования трехсотлетия Дома Романовых и лично познакомился с владыкой Антонием, от которого получил в подарок в Почаевской лавре для служений архиерейское облачение.

Теперь более 250 русских священников нашли себе приходские места в Сербской патриархии.

Многое передумал Константин за время своего скитания. Он смутно представлял уже свое предназначение на земле. А потом вдруг, в какой-то момент, ясно почувствовал, осознал, что есть его жизнь, и для чего он явился в этот мир.

Едва нога его переступила монастырский порог, Константин понял, что все прошлые годы он лишь готовил себя для того, чтобы отдать свое сердце, свой ум, свою душу в руки Всевышнего. Он вспомнил, как в детстве, приходя в светлый храм и глядя на лик святого Кирилла, слышал его слова: "Живи в молитве!" "Этот момент настал, я шел к нему всю жизнь", - решил Константин.

Он постригся в монахи и отныне стал носить имя инока Кирилла.

Началась его новая жизнь.

Монастырь, где поселился Константин, был похож на белый корабль, спустившийся с небес в райский уголок. Окруженный со всех сторон могучими деревьями он, тихий и уютный, располагал полностью уйти в молитвы и просить о помиловании заблудших душ.

Келья Кирилла-Константина была скромна: белые ситцевые занавеси на окнах, образа святых в углу, узкая железная кровать да стол, застланный неяркой скатертью, на котором в простой рамке стояла фотография его детей, самая бесценная для Кирилла вещь. Перед сном он брал фото в руки и, вглядываясь в родное лицо дочери, шептал молитву, прося у Господа милости его девочке. Он был спокоен за сынов, которые вскоре приехали следом за ним, и только воспоминания о Варваре не давали спокойно спать по ночам.

Минул год, как он покинул Россию, а весточки от дочери не было ни одной. Он часто писал ей, но ответа ждал тщетно - письма не приходили. Вести, доходившие с его родины, были более чем ужасны, и родительское сердце не находило покоя.

"На Волге смерть грозит 50 миллионам людей, если туда не будут поставлены съестные продукты", - писала "Трибюн дэ Лозанн". "Я исследовал все голодающие области Татарской республики. Положение хуже, чем мы думали. Нужно хлеба и еще раз хлеба. Дети умирают кучами. Тиф здесь свирепствует. Госпитали пустуют вследствие недостатка пищи",- говорил глава делегации, посланной в Россию немецким Красным Крестом.

И повсюду сплошное царство голода. В молчаливые кладбища превратились вымершие деревни. Россия скатилась назад, в средневековье. Людоедство стало бытовым явлением, как это было некогда во время осады Иерусалима, и "руки мягкосердных женщин варят детей своих, чтобы они были для них пищею". "Не покупайте в неизвестных местах мясной пищи, так как она может быть приготовлена из человеческого мяса", - предупреждали тех, кто собирался путешествовать по России. На глазах у всего мира вымирал великий народ.

Вести, доходившие с родины, были более чем ужасны... Варвара, Варюшка-Варвара...

Варя лежала на койке и чувствовала, как малыш толкал ее в живот своими слабенькими ножками. Он просил есть, а есть было нечего. Неделю назад Степан отправился неведомо куда, чтобы добыть жене и нерожденному еще дитяти кусок хлеба, - все запасы, которые имелись в доме, давно были съедены.

Варя смотрела на цветок, засыхающий на окне, и ей казалось, что вместо листьев на стеблях висят кругляшки колбасы, источающие пряный запах. С трудом поднявшись, она подошла к окну, жадно схватила стебель и поняла, что сходит от голода с ума, - запах исчез, а в руках шуршал полузеленый лист. "Боже милостивый, где же Степан?"- думала она. Сунув в рот цветочный листок и поморщившись от горечи, все же прожевала его, проглотила и запила теплой водой. Малыш сердито постучал в живот.

Год назад, сразу после того, как уехали из Харькова отец и братья, Варвара со Степаном переселились в дом Вариного отца, а ровно через неделю к ним пришли большевики и потребовали, чтобы они немедленно освободили его для размещения временного лазарета. Противиться не было смысла, Варе сразу намекнули, что ей не мешало бы поостеречься, что придет и ее час, и вспомнится, чья она дочка.

Варя со Степаном собрали вещи и, от греха подальше, ушли из города. Они долго скитались, пока не наткнулись на одинокую, брошенную кем-то полуразвалившуюся мазанку.

Степан вернулся ночью, измученный, еле держась на ногах, и, вытряхнув из котомки содержимое, выдохнул: "Вот!". Варя ахнула: "Где ты это взял, Степа?". Она перебирала надкусанные засохшие пирожки, мятые куски хлеба, вареные яйца и, с жадностью запихивая все подряд в рот, спрашивала не переставая: "Где ты это взял?". Степан махнул рукой и, не снимая грязных сапог, повалился на кровать, тут же захрапев. Сколько потом ни спрашивала его Варвара где он достал хлеба, Степан только хмуро отмалчивался в ответ.

Муж Варвары рвался в город в надежде, что там давно забыли о существовании поповской дочки, но Варино положение не позволяло оставить ее одну.

Варя родила в самую распутицу. Мальчик был очень слаб, пискляв, он беспомощно тыкался влажными губками в пустую материнскую грудь и, не найдя там ни капли молока, заливался плачем.

- Надо к людям подаваться, - говорил Степан, - с людьми все легче, чем здесь, одним.

- Боюсь я, Степа, - отмахивалась Варвара. - Нельзя нам пока.

Жилось им трудно. Постоянный голод ожесточал. Степан то и дело отлучался в поисках заработков, чтобы хоть как-то кормить семью, а Варвара, оставшись одна, все чаще вспоминала отца, Сергея, Бориса, жалея, что осталась здесь, в голодной разлагающейся России. Не одно письмо отправила Варя отцу в надежде, что они найдут адресата, но письма терялись где-то, а она все ждала и ждала теплых родительских слов.

Со Степаном не клеилось. Временами горячее чувство захлестывало ее, она глядела на мужа, крепко прижимаясь к нему, и ей казалось, что никого нет роднее на белом свете, что она жизнь за него отдать может, вынести все невзгоды, - лишь бы он был здесь, с ней, целовал ее, гладил, говорил о любви... Порою же ей ненавистен был его взгляд, его теплые слова обволакивали сердце не теплом, а ледяным, колючим холодом. В эти минуты она винила Степана в том, что из-за него не уехала вместе с родными, что нет писем от отца, что голодно и мерзко в чужом неуютном доме...

Степан чувствовал перемену к себе, тяжело переживал, но отмалчивался и старался не досаждать Варе. Он понимал, что тоска снедает ее сердце, но верил, что страсти улягутся и вновь в их отношениях будет все, как прежде.

Год еще они прожили вдали от людей, а когда их малыш, которого Варя назвала в честь отца Костиком, встал на ножки и самостоятельно побежал, решили вернуться домой.

Глава 12

Горячий сухой ветер обжигал лицо, шелестя в поникшей от засухи листве. Земля потрескалась и просила пить.