Тайнопись - Михаил Гиголашвили

В вытрезвителе на всех сразу нацепили смирительные рубахи и привязали к койкам, предварительно забрав из карманов всё, чем побрезговала милиция. Дэви требовал прокурора. Ему надавали по морде, что вызвало новый шквал ругани и гвалта. Но в смирительных рубашках не попрыгаешь. Они постепенно сникли и вырубились.

Главный сюрприз ожидал их утром. Продрав глаза, с ломотой в телах и головах, избитые, на диком похмелье, они узнали, что против них возбуждено уголовное дело и никто вытрезвителя покинуть не смеет — сейчас приедет милиция и заберет их. Куда?.. Почему?.. Какое дело?.. Какая милиция?.. Что такое?..

— Как что?.. Эх вы, дурачки!.. — поднимал палец косоглазый ласковый дежурный, похожий на босховскую крысу в фуражке. — Мы-то вас отпустим — зачем вы нужны? Но там, у ментов, — он хлопал себя по плечам, — на вас большой зуб. — И он начал перечислять, заглядывая в папку: — Руку капитану вывихнули?.. Лицо разбили?.. Погоны с сержанта сорвали? Ругали, материли, угрожали?.. Другому сержанту арбуз на голову надели? Магнитофоном швырялись? Мебель побили, посуду поломали? Вот и выходит: хулиганство, сопротивление, оскорбление при исполнении, нанесение тяжких телесных, нападение, и, главное, отягчающая пьянка — чего еще надо?.. Да тут лет на семь без разговора тянет!.. Вот телефон, звоните куда хотите, да побыстрее, через пять минут за вами приедут!..

Но никто никуда позвонить не успел — по двору уже грохотал «воронок» и хмурые милиционеры, не отвечая на панические расспросы, повезли их в отделение.

Там выяснилось, что дело открыто только на Коку и Дэви, как на особо буйных (Ладо и доходяге отвесили по паре оплеух и отпустили, велев убираться и через неделю принести по тысяче рублей). А Кока и Дэви с симпатичным оперативником Макашвили отправились писать показания. В кабинете Макашвили первым делом осмотрел их вены, ничего не нашел и весело сказал:

— Я вижу, вы ребята неплохие. Мне жаль вас — статьи до десяти лет тянут, шутка ли?.. Вы вели себя слишком нагло. За такое надо платить штраф.

— Сколько? — с надеждой спросили они.

— Посмотрим. В принципе, дело я закрыть смогу. Но вот как быть с вытрезвителем?

— Что? — изумились они. — Вытрезвитель?

— А вы забыли, какое сейчас время?.. — прищурился Макашвили. — Сейчас легче закрыть дело у нас, чем у них. Горбачев, будь он проклят! Борьба с пьянством — что, не слышали?

По его словам выходило, что день в горкоме партии начинается с оглашения ежедневной сводки из вытрезвителя, которую привозит спецкурьер на спецтранспорте как госдрагоценность и передает с рук на руки первому секретарю, лично и чуть ли не под расписку. Всех замеченных в пьянстве тут же снимают с работы. Коке терять было нечего, но Дэви, парторг издательства, только начал делать карьеру, и это могло ему существенно помешать.

Макашвили внимательно следил за их лицами, потом предложил:

— Бегите сейчас за деньгами, езжайте в вытрезвитель, дайте там бабки и попросите, чтобы в сводку не вносили. У нас в сводке вы пока официально не проведены, я подождать могу. Все равно майора Майсурадзе сегодня нет. Правда, сержант Исраэлян, которому вы вывихнули руку, очень на вас зол. У сержанта Гардабанишвили всё лицо разбито. Ухо, кажется, надорвано…

— Это всё мы успели сделать?.. Вдвоем?.. — удрученно спросили они, вчера — враги, сегодня — друзья и подельники.

— Да уж не знаю. Тут написано, что вы…

— А где девочки? — вдруг вспомнил Дэви.

— Где они могут быть?.. В вендиспансере, на обследовании… Давайте, не теряйте времени, езжайте в вытрезвиловку и там делайте дело, а то поздно будет! — захлопнул веселый следователь пока еще тощую папку.

Они выскочили на улицу, поймали такси, объяснили шоферу, в чем дело, и, не переставая теперь уже в три голоса материть чачу, милицию и Горбачева, помчались на работу к отцу Дэви. Как назло, тот уехал с какими-то гостями во Мцхета. Тогда они попросили у секретарши денег, схватили, что было в кассе, и поспешили в вытрезвитель, но там выяснилось, что сводка рано утром ушла в горком.

— И что вы там ночью надиктовали?.. Один — парторг, другой архитектор! Вы что, сдурели?.. Лучше бы вы написали — мясник и слесарь! Или говночист и дворник! Что, не знаете, какое сейчас время, газет не читаете?.. Тоже мне Давиды Строители нашлись!.. — смеялась ласковая крыса-дежурный в преддверии завтрака (на столе уже стояло харчо из соседней забегаловки, под столом — бутылка конфискованной «Столичной», а за загородкой томилась очередная пьяная шлюха, готовая на всё за глоток любого алкоголя).

— Мы думали, надо посолиднее… — мялись они.

— Вот и будет вам по-солидному! Я-то что?.. Я бы с удовольствием, кому бабки не нужны? Но сводка уже ушла. Езжайте в горком и там делайте дело!

Легко сказать — езжайте в горком!.. Отец Дэви, цеховик, с партийными кругами был не в ладах. Выхода нет — Коке надо было подключать бабушку, у которой была сестра, обожаемая в народе великая актриса. Бабушка не любила беспокоить её по пустякам, но Кока сбивчиво сообщил, что они справляли в ресторане день рождения, какие-то хулиганы пристали к ним, и Коке пришлось подраться, защищая честь любимой девушки. Бабушка похвалила его за рыцарство и перезвонила сестре. Та была дома и велела, чтоб драчуны ехали к ней.

Открыв им дверь, она сперва крепко расцеловала Коку, потом так же крепко отхлестала его по щекам, потом опять поцеловала, порылась в записной книжке, позвонила Большому Чину, её давнему почитателю, и о чем-то тихо с ним поговорила. Повесив трубку, она отвесила Коке очередную, уже нежную пощечину и приказала:

— Возьмите паспорта и езжайте в ЦК. Там на пропускной будут ваши фамилии. Идите к нему, он всё уладит. А ты, негодяй и мерзавец, вместо того, чтобы Шекспира читать, с потаскухами водку пьешь!.. — (Новая ласковая оплеуха и новый поцелуй). — Убирайся с глаз моих! Изверг! Убийца! И никому ни слова! Ты и так своей матери сердце разорвал, негодяй!.. И ты, и твой отец-бродяга!

Они впрыгнули в ждавшее такси, заехали за паспортами и, запыхавшись, вбежали из городского пекла в прохладную благодать ЦК. Лощеный дежурный с удивлением посмотрел на них, перепроверил документы и впустил в святая святых, где было тихо и прохладно, как в раю.

Большой Чин сразу приступил к делу: позвонил в горком и выяснил, что сводку как раз обсуждают на планерке.

— Положение серьезное, — поверх трубки сказал он парням, а в трубку приказал соединить его с секретарем горкома, как только тот появится у себя в кабинете.

Они сидели, виновато осматриваясь, а он задавал короткие вопросы:

— У кого пили?.. Что пили?.. Где живет?.. Какие девочки?.. Кто позвонил в милицию?.. Кто с кем дрался?.. — (Ответы он записывал на отдельных листочках).

Они без утайки рассказали ему всё: что девочки московские, Катька и Гюль, пили чачу без закуски, и никто особо не дрался, шкаф сам упал, а соседи, сволочи, сразу позвонили в милицию. Узнав, что всё это случилось в военном городке, заселенном в основном русскими прапорщиками и офицерами, Большой Чин на секунду задумался.

— Значит, сами пьют — а нам нельзя?.. — Помолчал. Вдруг его осенило: — Песни пели?

— Не успели, — признались они.

— Пели, пели, какой же стол без песен? — усмехнулся Большой Чин. — Как не пели?.. Пели! Традиции надо чтить! Хоровое пение — наше нетленное достояние!

Тут его связали с секретарем горкома. После любезных осведомлении, как дела у Баграта Семеновича, как здоровье Отара Доментьича и какой вкусный торт был на юбилее у Тинатин Наполеоновны, Большой Чин пояснил, что звонит по поводу недоразумения с его племянником. А суть этого глупого дела такова: была вечеринка, ребята пели застольные песни — «какой же праздник без песен?» — соседи вызвали милицию, а та отправила детей в вытрезвитель:

— Кстати, дом этот стоит в военном городке, где живет сам знаешь кто… Им, очевидно, не нравятся наши традиции!.. Уже было много сигналов… Надо бы заняться этим повнимательнее, назрело… Между прочим, хорошее вино — наша гордость и историческое достояние, но ты же знаешь, какое мародерство сейчас происходят с виноградниками?! Хорошего вина нет, что прикажешь пить?.. Вот и пьют разную гадость, а потом в больницы попадают. Таковы результаты политблизорукости! — с нажимом подытожил он и между делом попросил вычеркнуть сорванцов из сводки. — Ты меня очень обяжешь… Всё остальное улажу сам… Спасибо… Заранее благодарен… Да, в среду увидимся… На кортах?.. Или на партактиве у Шалвы Джумберовича?.. Кстати, в четверг похороны бедного Или — ко. Да, да, страшно… Вот так живет человек и не знает, что его завтра ждет и где кирпич на голову свалится…

Парни тоже активно и льстиво закивали головами, молча поддакивая ему — действительно, кто знает, что будет завтра?.. Вот и они: собрались время провести — и на тебе, вытрезвиловка, конвой, срок, тюрьма, сума!