Буря кристаллов (СИ) - Кибальчич Сима

Голос возвращал сознание внутрь крейсера, на капитанский мостик.

— Здесь тихо и красиво.

— Скорее холодно и мертво. Даже Земля не так уныла, как космос.

Тим рассмеялся.

— Примитивный взгляд изоморфа. Если ты не можешь дотянуться и сожрать, то уныло.

Напрасно взялся возражать.

— Так и есть. Где нечего сожрать — там нет жизни. Нет ничего более унылого, чем смерть и неподвижность. А тебе нравится. Ты хочешь умереть, Чага?

Имя ударило привычной плетью.

— Отпусти меня сейчас же.

Ирта он не видел, тот рос где-то за его спиной. Гармоничное и такое естественное единство с кораблем сразу обернулось чем-то отвратительным: перемычки и сочленения на теле насекомого. Тим сморщился, когда ростки лениво поползли наружу, оставляя знакомую боль и слабость.

— Это не летающей скорлупе нужна энергия, а тебе, Чага.

— Заткнись или зови меня Тим, — прошипел он.

Ноги подогнулись, и тело потянуло вниз.

— Или что ты сделаешь, дружок?

Тим обернулся на горячий шепот у уха. Идеально сложенное чудовище склонилось над ним. Не изоморф, а морской пехотинец, запаянный в легкий скафандр. Только по скуле хищной пиявкой крутилась черная прядь, и глаза потеряли малейшие оттенки цвета и светились тусклой белизной в полутьме центральной палубы.

— Тебе — ничего, — усмехнулся Тим, не строя никаких иллюзий.

— А я могу сделать. Тебе даже понравится это.

— Не дождешься, — прошипел он сквозь зубы, не особо веря в свои слова.

Нелепо огрызаться, сидя без сил на полу в обнимку с опорой пульта управления. Впрочем, достаточно мыслеприказа, чтобы оказаться на ногах в фиксаторах экзоскафандра или в релакс колыбели каюты. Ему нужен короткий отдых для последнего прыжка на Орфорт, а "Гордости Португалии" — тестирование и восстановление систем перед непредсказуемыми и, возможно, боевыми, перегрузками. Кто знает, что их ждет по прилету.

— Даже не напрягайся, человечек. Лучше это сделаю я.

И Флаа вздернул его вверх, как игрушку. Поднял на руки и легко прыгнул на полукруг пустующей галереи для офицеров субслужб.

Ирт никогда не носил так Чагу. Таскал за волосы, волок по серому мху, обмотав шею режущими кожу ветвями, подгонял ударами плети. Зверушка все равно готова поверить в доброту и заботу хозяина. Но не капитан Граув.

— Боишься, справляюсь ли я с полетом, доставлю ли тебя к папочке на Стены Флаа.

Короткая, режущая плетка ударила по веку, глаз полыхнул огнем боли, и Тим взвыл.

— Прикуси свой гнилой отросток, а то я не буду таким добрым. Тебе некуда деваться, взялся за задание и долетишь в любом случае.

Близость Ирта и боль от удара загоняли в панику. Тим даже не подумал о силовой защите.

— Ты чуть не выбил мне глаз.

Собственный голос показался жалким, и, собрав всю волю, Тим попытался вывернуться из обхвата изоморфа.

— Не дергайся, — прорычал тот и сильнее сдавил кольцами.

Мыслеприказов ждали силовые кольца экзоскафандра, защита и репаранты крейсера — все подчиненные капитану системы. Можно заживить раны, оградить себя от любой опасности, но Тим закрыл мысли и закрыл глаза. Он и его чудовище — единственные на этом корабле. Выживет ли один без другого? Может ли существовать у их зависимости менее уродливая форма?

Ирт опустил его в ковш-кресло, закрепленное на кронштейне обвода палубы. Сразу вспомнилась Сью, которая любила крутиться на таком же ковше "Сияющего". Там, на межзвездном крейсере, он был силовым, а здесь из стали и пластика. Травмированный глаз наливался болью и уже не полностью открывался. Общение в стиле изоморфа — сначала покалечить, потом позаботиться о зверушке. Ирт подогнал ближе другое кресло-ковш. Желает поговорить. Но Тиму хотелось отгородиться, ускользнуть телом, мыслями, взглядом

Выстроенное силовой консолью помещение было оснащено разноуровневыми местами экипажа и панелями управлений различных служб. Но выглядело выцветшим. Искусственный интеллект корабля не дождался ни артиллеристов, ни навигаторов, ни офицеров службы сохранения плавучести. Притушил краски, размыл углы и формы силовых конструкций. Уже не центральная палуба, а только ее отпечаток. Корабль-призрак с двумя заплутавшими в прошлом рейнджерами на борту.

Ирт бухнулся напротив и широко развел ноги.

— Эта мертвая подставка для тела нравится мне все же больше, чем та дрянь, которая нарастала вокруг тебя, как взбесившийся офур.

— Имеешь ввиду ложемент?

— Да. Липкое и жадное до чужой собственности.

Везде и всюду привычные мерки орфортской жизни.

— Если мертвое, то не жадное. Жадным может быть только живое, например, изоморф.

— Не умничай, Чага. Мы здесь одни, и я могу решить, что ты мне не нужен, чтобы вернуться на Орфорт.

Белые зубы блеснули в полутьме, и Тим инстинктивно поднес руку к поврежденному глазу. Почему он не боялся ростков внутри и так страшился за кожу и части своего тела? Одно было удовольствием, другое — пыткой.

Вдохнул, выдохнул и с трудом проговорил:

— Думаешь, ты все здесь решаешь?

Губы-червяки дернулись, но чудовище промолчало.

— То, на чем ты сидишь, Ирт, мало отличается от ложемента. Те же возможности фиксации, только более дешевые и менее приятные.

— О чем ты говоришь?

Безумное растение ничему не учится.

— О том, что сверху может хлынуть гель, превращая тебя в зафиксированный кокон с трубочкой для воздуха.

Ирт даже не поднял голову, только руки удлинились и легли на колени Тима. Вместо пальцев на кистях отрасли костяные лезвия.

— И почему он может хлынуть? — прошелестел с угрозой.

Если даже изоморф не разбирается в крейсерах и земных технологиях, то читает Тима так, как Людвиг Швардеубер хроновакуумы галактик.

— Потому что я прикажу, — выдавил Тим. — Или потому что возникнет угроза жизни при перегрузке.

Ирт откинулся на спину и стал рассматривать перекрытия над головой.

Все в потухшем, погруженном в самотестирование крейсере подчинялось Тиму. Корабли всегда ощущались, как преданные могучие звери, драконы, прочно связанные с капитаном узами службы и верности. В этот раз кейсер и его капитан превращались в одно существо. Во время прыжка из солнечной системы нервы и сухожилия будто вросли в обшивку и перекрытия. Не нужно приказывать, складывать словами мысли, лишь пожелать…

— Ты все равно этого не сделаешь.

— Почему ты так уверен?

— Тогда останешься один, а ты боишься этого. Пытаешь убедить себя, что все равно одинок, и так даже лучше, но все вранье. Я чую твое вранье, дружок. На этой летающей скорлупе нет даже осколков богов, с которыми ты играл на Орфорте. Только я. Поэтому ты будешь хвататься за меня, что бы я ни сделал, и никаких мыслеприказов не будет.

Вот так и ни малейших сомнений.

— Может, ты и знаешь, когда я вру, но и я о тебе кое-что понимаю.

— И что же?

— Ты просто бешенное самоуверенное растение. Умеешь читать мысли и сны, но на самом деле ни черта не знаешь про людей.

Ирт рассмеялся. Смех гулко прокатился по палубе. Тим опустил глаза туда, где тускло поблескивали лезвия-пальцы.

— Хорошо, Чага. Раз я ничего не знаю, расскажи о себе. Хочу послушать твою историю.

Вот уж неожиданность. Светские беседы на краю галактике Зет.

— Зачем? Ты уже вынул из меня все, что хотел

— Вовсе нет. Только то, о чем громко думаешь, когда врастаю внутрь.

Тим сомкнул на груди руки.

— Дерьмово звучит про это.

Ирт подался вперед, сближая кресла.

— Звучит приятно. Но сейчас у тебя есть возможность рассказать самому. С помощью короткого мясистого отростка в головной дырке. Начинай, землянин.

Тим скривился. На дружескую или хотя бы вежливую беседа не походила. С другой стороны, в дальней дыре космоса умеющее говорить и слушать чудовище — уже подарок. Где началась та дорога, которая привела к разговорам с инопланетниками с помощью коротких мясистых отростков? С желания летать среди звезд?

— Вообще-то я не землянин. Я родился на Марсе. Потомков переселенцев часто называют марсианами.