Вкус крови - Мария Семенова

Квартиры холостяков бывают двух видов. Там либо царит идеальная чистота и порядок, либо дичайший бедлам. Жилище Попова относилось к первому. Каждая вещь тут имела свое место, пол чисто вымыт, но отсутствие штор на окнах указывало на то, что этого дома не касалась женская рука.

В комнате – диван, два кресла, журнальный столик, телевизор. Книжные полки заставлены медицинской литературой, начиная от «Лекарственных средств»

Машковского и кончая Видалем и Большой медицинской энциклопедией. Целые полки забиты книгами по фармакологии, психиатрии, анатомии. Художественной литературы не видно – ни детективов, ни фантастики, ни классики.

«Специалист подобен флюсу, – вспомнил Дмитрий. – Понятно, почему он холостяк. Не всякая женщина выдержит мужа, способного говорить и думать только о медицине».

Расположились на кухне, блиставшей почти полным отсутствием кухонной утвари. С тех пор как в нашей стране появились импортные полуфабрикаты, Попов питался исключительно из пакетиков. Вот и сейчас, готовясь к приходу Самарина, он разогрел вегетарианскую пиццу с шампиньонами, полил растительным маслом мексиканскую смесь для салата и достал из холодильника запотевшую бутылку хванчкары.

– Извини, мяса не будет, – сказал Санька.

Выпили за встречу.

– Понимаешь, Санек, – сказал Самарин, – я тут перелопатил все дела по преступлениям на сексуальной почве. В ГУВД ведут одного серийного убийцу. Вот я и подумал, а что, если наше убийство – его же рук дело? Вроде не выходит. Хотя в «почерке» есть кое-что общее.

– Ну, знаешь, во всех убийствах есть нечто общее, – усмехнулся Санька. – Начиная с того факта, что убили. Ну а дальше идут детали: смерть наступила в результате асфиксии, задушили другими словами, или, скажем, в результате повреждения колюще-режущим предметом, то есть ножом зарезали или, скажем, отверткой, надфилем. Способов убить человека не так много. Главное в более мелких деталях.

– А ты впервые столкнулся с эпизодом по садисту? С другими не приходилось работать?

– Не приходилось, – задумчиво ответил Попов, – ни разу. И я, честно говоря, не жалею.

– Да, посмотрел я на тебя вчера. Таким еще никогда не видел.

– Да чего-то я вчера действительно… Работы было… Я с устатку и маханул пятьдесят граммов спирту, а то уже ноги не держали. Вот, видно, и развезло чего-то…

– А я думал, что патологоанатома ничем не прошибешь….

– Я привык к трупам, но не к их живым родственникам.

Выпили еще по одной – за успех безнадежного предприятия.

– Я выписал основные характерные признаки. – Дмитрий протянул Попову лист бумаги. – Тут есть кое-что такое, на что раньше не обращали внимания. Смотри: на теле Клары Сидоренко, семьдесят четвертого года рождения, были зафиксированы некие следы. Можно подозревать – от укусов зубами. Убита, кстати, у вас в парке Победы. То же самое касается Перовой Любови Марксовны, шестьдесят третьего года рождения. Здесь, правда, сомнений еще больше. Труп был обнаружен через месяц после убийства, и следы идентифицировать трудно. В этом случае я доверяю экспертизе не на сто процентов. У других убитых ничего такого на теле не обнаружено.

Санька взял список в руки и быстро пробежал его глазами:

– Да, интересно, интересно… Надо же, сорок два года… – Он оторвался от бумаги и посмотрел на Самарина:

– Значит, говоришь, этим ГУВД занимается… Во всех случаях смерть наступила в результате асфиксии, – рассуждал он, – ничего удивительного. Остальные черты также схожи… В убийстве, совершенном в электричке, главное что? – использование зубов. Жертву, по сути дела, загрызли.

Здесь же, – он указал на список, – зубы в ход не шли. Нет следов укусов.

– Согласен, нет. Но есть синяки, которые можно было бы считать следами укусов. Может быть, он хотел укусить, но сдерживался?

Попов пожал плечами:

– Как говорит реклама: «Каждая женщина знает эти правила!» Так и маньяк.

Он действует по особым правилам и не может от них отойти. Не потому, что не хочет, – не может.

– То есть он все-таки невменяемый.

– Это сложный вопрос. И да, и нет. Обычно эпизоды, где действовал маньяк, похожи, как близнецы-братья. Понимаешь, он не может разрушить некий стереотип, потому что иначе не достигнет того состояния, которое ищет. Поэтому я считаю, что в электричке действовал другой человек. Но, – пожал плечами Попов, – я, собственно говоря, не специалист. У тебя, кстати, много людей задействовано по этому делу?

– Да пока никого, если разобраться, – махнул рукой Самарин. – Показуху только развели. Видишь ли, сам мэр интересуется, а этот проходимец Гнедин из мэрии взял дело под свой контроль. Надзор по всем линиям усилили, уже две облавы провели. А толку? С самого начала ясно, что поймают кого угодно, только не убийцу. Ладно, я к тебе пришел не на жизнь жаловаться. Так что у нас еще по маньякам?

– Что еще? – Санька пожал плечами. – Были, есть и будут. В США специалисты считают, что на их территории существует около тридцати людей, которые потенциально могут стать серийными убийцами. А сколько у нас – никто не подсчитывал.

– Помнишь, в Казани были какие-то людоеды…

– Да, прелестная парочка. Приглашали к себе девушек, убивали, и вот в чем самый смак – мясо продавали соседям. Все-таки они были не без практической сметки.

– Ты хочешь сказать, это были не чистые маньяки, поскольку имелась экономическая заинтересованность? Без сексуальных извращений?

Санька усмехнулся:

– Не надо понимать «сексуальное извращение» так плоско – «сунул, вынул и бежать». Кто-то ловит кайф на том, чтобы бросить в кипяток кусок груди "ли матку и сварить на этом бульоне щи.

– Фу, пакость какая! – поморщился Самарин. Выпили еще. Санька вынул из холодильника пластиковую коробочку с салатом из морской капусты.

– Да, с казанскими тебе было бы не по дороге, – улыбнулся Дмитрий. – Ты как вегетарианцем-то заделался?

– Давно это было. Еще во время практики. Когда я в больнице за фельдшера сидел. А уж теперь с моей работой – просто отвращение к мясу. Вот такое извращение, если хочешь. Но не сексуальное.

– Слушай, а серийные убийства всегда имеют под собой сексуальную подоплеку?

– Нет, не всегда. Вот недавно был интересный случай. Слышал про Тамару Иванютину?

– Честно говоря, нет…

– Посудомойкой работала в школьном буфете и отравила восемнадцать детишек таллием. Кстати, этот яд очень быстро распадается в организме и обнаружить его следы трудно. Так вот, отправила на тот свет полкласса, а все назло директору школы. Тот ей выговор сделал за то, что она слишком увлекается сбором пищевых отходов для своих поросят. Возможно, I эта Иванютина была по совместительству садисткой, а детей ненавидела, как многие, кто работает в школе. Но основная причина – праведная месть. Графиня Монте-Кристо.

– Это не наш случай.

– Нет, конечно.

– Да, – Дмитрий задумался, – хуже всего, что никаких зацепок. Даже киллеры с кем-то связаны – с «малиной», с братками, там можно нащупать ниточки. Другое дело, дадут ли ими воспользоваться. А тут он один.

– Совершенно верно, – кивнул Санька, – он один. И в этом его сила. Как говорил Рихард Зорге: «В разведке тот, кто работает один, живет дольше».

– Ладно, спасибо за информацию и за хванчкару. – Дмитрий встал. – С твоей помощью кое-что прояснилось.

– Если что будет нового, держи меня в курсе.

– Обязательно. Счастливо.

В воскресенье впуск посетителей начинался в пять. В десять минут шестого Софья Николаевна Пуришкевич начала нервничать. Обычно сын появлялся в палате с боем часов.

Когда прошло еще пять минут, больная схватилась за сердце и тяжело опустилась на кровать.

– Вам плохо? – спросила ее соседка, крупная женщина по фамилии Петрова.

– Что-то сердце закололо, – слабым голосом ответила Софья Николаевна. – Вот такими мелочами Глеб меня когда-нибудь сведет в могилу.

– Да мало ли где задержался, – пробасила Петрова, – с приятелями, с девушкой.

– А о матери можно забыть…

– Слишком вы его опекаете, ему уже, наверно, за тридцать?

– Тридцать четыре.

– И все неженат… – вздохнула Петрова. – Очень уж он у вас скромный.

Пожилая женщина ничего не ответила, только тяжело вздохнула и легла, положив руку на сердце.

– Мама? – раздался в дверях тихий глуховатый голос. В дверях стоял сутулый мужчина в очках.

– Она уж вас ждет не дождется.

Софья Николаевна продолжала лежать с закрытыми глазами.

– Мама? – встревоженно повторил Глеб, склонившись над матерью. – Тебе плохо? Веки больной слабо дрогнули.

– Я уж думала, ты не придешь… – еле слышно прошептала она, и уже чуть громче:

– Ты принес мне шерстяные носки?

– Принес. – Глеб торопливо начал выкладывать из сумки на тумбочку сыр, масло, баночку красной икры, гранаты, яблоки и наконец извлек серые шерстяные носки.