Снег идет 100 лет… - Вячеслав Малежик

– Да нет… По какому праву, мне понятно. Но где Марина и Настя – не очень…

Вика очень скоро накрывала на стол…

– Марина с девочкой остались в Германии, у них теперь новая семья. Подробнее вам расскажет Саша.

– Так вот почему до него невозможно было дозвониться!

– Думаю, да. Он прятался ото всех, вы же знаете его характер.

Девушка мне определенно нравилась – и тем, что все у нее горело в руках, и тем, как она бережно отзывалась о Саше. Я подумал, что если Саша и был в нокдауне, то он оклемался, а Вика не худший вариант для продолжения жизни. Тем временем Вика уже разливала борщ по тарелкам.

– Если вам удобно, то я бы пообедала с вами?.. – спросила Вика.

– Удобно ли вам?

– Ну что вы, Вячеслав? Может, по капельке за знакомство?

– Если только «грибановки».

– Знаете, Саша долгое время вообще не прикасался к спиртному. А тут, будто чувствовал, что вы приедете, и сделал пробную бутылочку, как когда-то.

Мы выпили, закусили, и я спросил:

– Скажите, Вика, а Саша вас очаровывал игрой на своем волшебном пианино?

– Нет, что вы! Это я Сашу завоевывала и отвоевывала у апатии и нежелания жить.

Время за обедом пролетело незаметно, и я стал откланиваться, обещая, что если буду в Ростове, то обязательно… А так Саше привет, позвоню, может даже сегодня. И я помчался в Сальск.

IX

В Сальске было празднование окончания сельхозработ. Концерт, плавно переходящий в застолье. У меня было свободное время, и я засиделся с местным начальством. Вернувшись в гостиницу, позвонил Грибанову.

– Я к тебе приеду, – сказал Саша после обмена приветствиями. – Вы завтра где?

– Концерт в Волгодонске, афишный.

– Замечательно, завтра выходной, а для бешеной собаки 200 километров – это не расстояние.

И он приехал, и мы полночи протрепались. Саша меня пригласил в свою «Волгу», где мы продолжили беседу до аэропорта, куда мне надо было попасть к семичасовому рейсу во Внуково.

– Ты знаешь, Вика удивительно похожа на Марину! Может, это тебе не понравится, но я от этой мысли не мог отделаться во время своего вчерашнего посещения твоего дома.

– Наверное, я нашел еще одну половинку, которая смогла заменить вышедшую из строя прошлую.

– Это-то меня и пугает…

– Да нет, Слава, она еще маленькая и просто не сможет сделать мне так больно, как Марина. А почему ты меня не спрашиваешь, как все у нас произошло с моей прошлой женой?

– Я думал, что ты сам расскажешь…

И он рассказал, как это было больно и как хотелось кричать на весь мир от досады и непонимания.

Рассказал, как тысячу раз перелистывал свою жизнь с Мариной и Настей, не находя ответов. Как «спасался» алкоголем. И как алкоголем действительно убил боль, но и убил желание жить.

– Стало все все равно… Я даже не помню, когда прошел точку невозврата, вернее, когда путь назад начался. Все же до невозврата я не донырнул. Мне сказали, что Вика меня спасла… Я этого не помню… Правда, первое, что отпечатала память, – это Вика.

Грибанов закурил и некоторое время ехал молча. За окном светало, и Сашина «Волга» въехала в полосу тумана, просыпавшегося в низине около небольшой речушки.

– А ребята что? – спросил я.

– Ребята? У мужиков какое лекарство? Вместе выпить… Если есть силы, посидеть рядом, помолчать, когда «больному» надо выговориться. А мне не хотелось никого видеть… Не хотелось, чтобы меня жалели… Нет, о жалости я и не думал… Я ни о чем не думал, я только добавлял.

– А как сейчас?

– Ты про алкоголь? Удивишься, нормально. Викуля тебе не сказала, что она в положении?

– Да мы еще не в таких отношениях.

Помолчали.

– Выкарабкаемся… – снова заговорил Саша.

– Она тебе как веревку в твой колодец кинула.

– Да нет, брат. Она в него сиганула и снизу меня подсаживала.

– Ну, дай бог.

Грибановская «Волга» вырулила на привокзальную площадь аэропорта, и администратор концертов, поджидавший нас в порту, забрал мои вещи и паспорт, чтобы зарегистрироваться. Саша выкурил еще одну сигарету и начал со мной прощаться.

– А ты не беспокойся про вторую половинку, постараюсь не наступать на старые грабли, я теперь ученый, – сказал он, обнимая меня.

– Да я что? Это твоя судьба. Если бы не было Вики, может, я бы тебя сейчас искал в какой-нибудь психушке.

– Вот видишь? Я же говорю – половинка.

– Саш, извини, а ты ее сильно любишь?

– А я по-другому не умею…

X

И у Саши с Викой родилась дочь. Малышку назвали Любовью. Любовью, которая помогла Грибанову вернуться в жизнь и снова себя почувствовать нужным. А я продолжал с большим удовольствием ездить в Ростов, так как у меня появился там новый друг – Юрий Петрович Ремесник, мой замечательный соавтор, обитавший по соседству в граде Азов. И я, чтобы не разрываться между ними, познакомил их. Мы на грибановской «Волге» забрали Юрия Петровича из Азова в Ростов и провели замечательное время у меня на концерте и в гостинице, в квартире Грибанова и на левом берегу Дона. Глядя на грибановскую Любашку, Петрович придумал четверостишье, которое мы хотели превратить в песню. А пока Вика, быстро схватив придуманный мной мотивчик, распевала его как колыбельную.

Сиреневая юбочка,Каштановая бровь.Любаша, Любка, ЛюбочкаСостарилась в Любовь.

И это повторялось много раз, пока малышка не засыпала. С появлением Петровича в доме Грибанова наши посиделки, а мы их попробовали восстановить, превратились в музыкально-поэтические вечера, на которых «грибановке», пиву и ракам уделялось значительно меньшее внимание. Я к тому времени стал very important персоной, мой «административный ресурс» увеличился, и теперь я иногда брал своих друзей на какие-то рыбалки и шашлыки, на съемки и корпоративы.

Дома у Саши, судя по всему, наладилось, и его вторая «вторая половинка» сделала все, чтобы жизнь молодой семьи была беспроблемной. Но, к сожалению, революция, произошедшая в нашей стране, погребла под своими обломками не только «социалистический способ хозяйствования». Спорт, наука, культура задыхались в стремлении выжить. Рынок, который должен был стихийно «настроить» нашу страну на оптимальный режим жизни, в итоге утопил практически все, что составляло основы нашего прежнего существования. На поверхности плавали пена, мусор, пустые бутылки и пустые же идеи и много еще чего малоаппетитного. Наука была практически уничтожена, и Грибанов, подающий надежды руководитель проекта, ученый, на которого равняются… Короче, Саша сидел без работы, вернее, работа была, но денег никто не платил. Результаты своего труда продать «на рынке» было невозможно.

– Слава, что делать? Я в отчаянии… Денег нет, бессмысленно ходить на службу. Живем за счет Викиных родственников, которые что-то присылают из села.

И я, будучи на прямом эфире ростовского радио, рассказал одному из редакторов, определявших идеологию и пути развития радиостанции, о Грибанове. Рассказал о механическом пианино и рок-н-ролле, о Сашиных энциклопедических знаниях. И мы придумали, что Саша мог бы делать программу о рок-н-ролле, а еще о русских, которых мы потеряли. О русских, уехавших из страны и ставших заметным явлением в развитии цивилизации. Вспомнили Зворыкина, Сикорского, Стравинского и Шаляпина. И я получил «добро» на знакомство Саши с редактором радио. Грибанов оживился и сказал, что он подобных идей набросает тысячу. Придумали название: «Записки старого механического пианино».

Я в очередной раз улетел в Москву. В аэропорту меня провожали Грибанов и Ремесник. Было ощущение, что все срастется.

XI

Однажды поздней осенью 97-го позвонил Грибанов.

– Слава, привет. Хочу тебе похвастаться. Я в «Шереметьево». Лечу в Монреаль.

– Что, пригласили за «Монреаль Канадиенс» клюшкой помахать?

– Да, нет… Лечу к отцу. Он плох и хочет меня видеть…

– А что, проблемы с документами были?

– Нет, все как по маслу… Правда, пришлось побегать чутка.

– А чего не звонил?

– Боялся сглазить. А сейчас уже можно, билеты и паспорт на руках.

– Ты один летишь?

– Пока один… Осмотрюсь, а там видно будет.

– А как Вика, Люба?

– Вика рада, что в нашем болоте что-то произошло.

– Волнуешься?

– А ты как думаешь? Конечно. Первый раз загранка, и сразу к отцу. Два в одном.

– Ну что, Саша, доброго пути тебе, – сказал я на прощанье Грибанову, услышал в трубке отбой и отключился.

Я прикинул: если в 41-м, когда родился Саша, его отцу было примерно двадцать пять лет, то в 97-м ему уже за восемьдесят. Если учесть уровень их медицины и хорошую экологию, то неудивительно, что я видел там у них очень крепких стариков. Как сказались на его здоровье война и плен? Вот вопрос. Вернется, расскажет… Как он сказал? «Осмотрюсь, а там видно будет». Дай бог тебе, Александр Григорьевич…

И через полтора месяца он вернулся… У меня были концерты в Краснодаре, и, оседлав свою старенькую «Волгу», Грибанов прикатил ко мне. Полночи после концерта Саша рассказывал об отце, о Канаде, о его жене, с которой он подружился, о своих сводных братьях, живущих на Западном побережье – у них там свой бизнес. Саша, не увлекавшийся никогда тряпками, был недорого, но модно прикинут, и ему доставлял явное удовольствие интерес, проявляемый мной к его одежде и к его рассказу. Он показал фотографию своего отца и отдельно и вместе с собой. Если бы еще на фото вмонтировать изображение его дядьки, то получилась бы фотография трех братьев – так они – два брата и Саша – были похожи.