Луна и солнце - Макинтайр Вонда Нил

Она вернулась к фонтану Аполлона и вошла в шатер. Ее притягивала песня русалки, однако она помедлила у входа в клетку. С твердым намерением отрешиться от тревоги и смятения, чтобы ее чувства невольно не передались русалке, она несколько минут успокаивалась, раскладывая на секционном столе инструменты для вскрытия. Мертвая русалка лежала под слоем тающего льда; по ножкам стола стекали струйки воды, образуя на полу лужицу, в которой кое-где плавали опилки.

Мари-Жозеф пристроила лист бумаги в ящике с принадлежностями для живописи, чтобы, не теряя времени, приступить к работе одновременно с Ивом. Вспомнив о падающих листьях, она нацарапала дифференциальное уравнение в нотации господина Лейбница. Подумав минуту, она поняла: мало его решить, этой задачей стоит заняться основательнее.

Русалка прошептала что-то и негромко вскрикнула. Мари-Жозеф от греха стерла уравнение. Наконец овладев собой, она вошла в клетку. Русалка выглядывала из-под скульптуры. Длинные темные волосы, со странными спутанными зелеными прядями, ниспадали ей на плечи.

— Плыви ко мне, русалочка, ну пожалуйста.

Она зачерпнула сачком рыбу из кувшина — бедняжки на поверхности уже судорожно хватали ртами воздух, вот-вот уснут, — достала ее из сачка и опустила серебристое трепещущее тельце в бассейн.

Русалка нырнула и устремилась к ней, а ее печальная песня зазвучала громче и мрачнее. Мари-Жозеф поболтала рыбкой в воде.

Русалка бросилась к Мари-Жозеф, выхватила у нее рыбу, слегка оцарапав ее руку когтями, быстрым движением засунула рыбу в рот и, нырнув поглубже, отплыла. Брызги упали Мари-Жозеф на лицо и прозрачным бисером усеяли ее амазонку. Она торопливо стряхнула их, чтобы не испортить бархат. Несколько воспрянув духом, хотя и не совсем довольная результатом, она выудила из кувшина еще одну рыбку.

Русалка осмелела настолько, что вскоре стала аккуратно брать рыбу из рук Мари-Жозеф. На ощупь ее плавательные перепонки напоминали шелк. Теперь русалка, получив рыбу, не отплывала поспешно, а спокойно поглощала ее поблизости. Мари-Жозеф стала подносить руку все ближе и ближе, надеясь приучить морскую тварь к своим прикосновениям.

И тут обе они вздрогнули, услышав шум и заметив какое-то движение. Стенки шатра затрепетали на ветру, когда мимо проскакал всадник и, осадив коня, разметал гравий. Русалка ощерилась и зашипела, нырнула в глубину, совершив подобие заднего сальто, и устремилась в свое укрытие под статуей Аполлона. Мари-Жозеф обреченно вздохнула.

Шартр откинул полог шатра, с грохотом распахнул дверцу клетки и поднялся на бордюр фонтана. Высокие каблуки его лакированных, с золотыми пряжками башмаков громко стучали по доскам помоста. Мари-Жозеф присела в реверансе. Шартр с ухмылкой склонился над ее рукой, протянутой для поцелуя:

— Доброе утро, мадемуазель де ла Круа.

Смущенная и польщенная, стыдясь своих сморщившихся от воды пальцев, прилипшей чешуи и запаха рыбы, она мягко отняла у него руку и снова сделала реверанс.

— Доброе утро, сударь.

Его светло-каштановые локоны — собственные волосы, не парик — переливались, ниспадая на сизый воротник. Он так и не отказался от простого шейного платка и не сбрил усы. Лотта как-то раз призналась со смехом, что он иногда подкрашивает их ее сурьмой.

Повернув голову, он неловко заглянул в фонтан. Ей стало жаль его, ведь он был слеп на один глаз.

— Где же она? Вот, кажется… Да нет…

— Затаилась под копытами Аполлонова коня, — сказала Мари-Жозеф. — Вон там, видите? Если будете стоять молча, не шелохнувшись, она, может быть, и выплывет.

Мари-Жозеф поймала рыбку, опустила ее в фонтан и поболтала ею в холодной воде. Рыбка слабо дернулась.

— Позвольте мне покормить русалку! — попросил Шартр.

«Своей рукой я могу рискнуть, — подумала она, — а вот рукой герцога едва ли. Если русалка его укусит, мадам мне этого никогда не простит».

Она протянула ему рыбу, но сделала вид, что рыба случайно выскользнула у нее из пальцев.

— Сударь, простите…

— Сейчас я ее достану!

К ее удивлению, он встал на колени и опустил руку в фонтан, замочив кружевные манжеты. Рыбка опустилась на дно, так что он смог до нее дотянуться, а потом ожила и решила ретироваться. Привлеченная суетой, на спине подплыла русалка. Она схватила рыбку снизу и стрелой метнулась прочь. Шартр от восторга чуть было не грохнулся в фонтан. Мари-Жозеф с трудом удержала его, вцепившись в промокший рукав.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Великолепно! — заявил он. — Я и вправду хочу ассистировать отцу де ла Круа.

Он стал рядом с ней на колени, не замечая, что рвет о доски помоста свои шелковые чулки:

— Если вы замолвите словечко перед вашим братом, он, может быть, позволит подавать ему инструменты. Или держать смотровое зеркало. Или…

Мари-Жозеф рассмеялась:

— Сударь, вы вправе занять место в первом ряду. Вы все увидите. Вы сможете всецело сосредоточиться на вскрытии.

— Пожалуй, — недовольно согласился он. — Но ваш брат всегда может без всяких церемоний обращаться ко мне и пользоваться моей обсерваторией. Вы же расскажете ему о моем оборудовании?

— Конечно, сударь. Благодарю вас.

В распоряжении Шартра имелись сложный микроскоп из двух линз, телескоп и логарифмическая линейка, ради которой Мари-Жозеф была готова на все.

О Шартре ходили зловещие слухи: что это он делает в тиши обсерватории, не иначе как приготавливает яды, или занимается черной магией, или воскрешает мертвецов? Все это было вопиюще несправедливо, ведь Шартра интересовали химические опыты, а не смешивание тайных зелий или союз с демонами.

— Сударь, — переменила она тему разговора, скрывая волнение, — вы не видели моего брата?

А что, если его величество заметил отсутствие Ива на церемонии пробуждения и разгневался? Что, если он призвал его к ответу, если лишил его своих милостей, отрешил от должности?

— Нет, — но глядите, не он ли это?

Стражник отвел белый шелковый полог у входа.

В шатер вошел монсеньор великий дофин, наследник престола, кузен Шартра. Дофина умерла несколько лет тому назад. Поговаривали, что он содержит любовницу, мадемуазель де Шуан; она жила в личных апартаментах и никогда не появлялась при дворе.

За своим отцом великим дофином шагали августейшие внуки, герцоги Бургундский, Анжуйский и Беррийский. Они выступали с наигранной серьезностью, но не упускали случая толкнуть друг друга и вытягивали шею, стремясь разглядеть русалку в бассейне.

Вошли мадам и Лотта, а следом за ними — герцог Мэнский. Мадам обращалась с ним неизменно вежливо, но холодно. Его величество мог сколько ему угодно объявлять законнорожденными Луи-Огюста, его брата Луи-Александра и его сводных сестер; все они, даже ее собственная невестка, в глазах мадам оставались презренными бастардами.

Если такое мнение мадам их и печалило, в чем лично Мари-Жозеф сомневалась, они умели это скрывать. Герцог дю Мэн был особенно хорош сегодня, в изысканном новом красном платье с золотым шитьем и серебряными кружевами. С его шляпы низвергался водопад пышных белоснежных перьев. Наряд позволял скрыть, что одно плечо у него было выше другого. Герцог шагал медленно и осторожно, и потому его хромота не бросалась в глаза.

Придворные все прибывали и прибывали, а кроме них, в шатер набились и посетители — незнатные подданные его величества, парижане и жители предместий: на вскрытие явилось куда больше любопытных, чем ожидала Мари-Жозеф. Придворные толпились возле бассейна, выбирая места поближе к креслам королевской семьи, а простолюдины выстроились за спинами аристократов вдоль стенок шатра.

Несколько человек продвинулись к клетке и стали заглядывать за решетку. Один поднял было засов, но тут его остановил мушкетер.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Вход воспрещен, сударь, — предупредил мушкетер. — Это опасно.

— Мне, значит, нельзя, а ей можно? — Посетитель ткнул пальцем в Мари-Жозеф и расхохотался. — Или ее принесут в жертву морскому чудовищу, во славу Посейдона?

— Прошу вас, выбирайте выражения, — остановил его мушкетер.