Из сборника «Девушка в тюрбане» - Антонио Табукки

— О, Эдди! — прошептала она, отрываясь наконец от него. — Эдди!

Мужчина потянул ее за руку, усаживая на скамью, подошел к дверям и украдкой выглянул наружу. Потом сел рядом с ней и вынул из кармана несколько сложенных листков.

— Вручишь их английскому майору, — сказал он. — Потом расскажу, как это надо сделать.

Девушка взяла листки и сунула их за вырез платья. Выглядела она испуганной, глаза были полны слез.

— А ты? — спросила она.

Он с досадой махнул рукой. Послышался грохот состава, и в застекленной двери замелькали товарные вагоны. Мужчина поглубже нахлобучил шляпу и прикрылся газетой.

— Пойди взгляни.

Девушка подошла к двери и окинула быстрым взглядом перрон.

— Товарный, сели двое рабочих — те, что ждали на скамейке.

— А немцы там есть?

— Нет.

Начальник станции дал свисток, и поезд тронулся. Девушка вернулась к мужчине, взяла его за руки.

— А ты? — повторила она.

Мужчина свернул газету и сунул ее в карман.

— Сейчас не время думать обо мне, — ответил он. — Ну-ка, расскажи мне программу ваших гастролей, только подробно.

— Завтра будем в Ницце, там выступаем три дня. В субботу и воскресенье — в Марселе, потом день в Монпелье и день в Нарбонне — в общем, по всему побережью.

— Он будет в Марселе в воскресенье, — сказал мужчина. — После спектакля к тебе в уборную придут поклонники. Принимай по одному. Многие принесут цветы; наверняка будут немецкие шпионы, но и наши люди тоже. Как бы то ни было, каждую записку читай в присутствии посетителя, потому что я не знаю, как выглядит человек, которому ты должна передать сведения.

Девушка внимательно слушала. Он умолк, чтобы закурить.

— Одна записка будет такая: «Fleurs pour une fleur»[31]. Тому, кто ее принесет, отдашь документы, это и будет майор.

Звонок под навесом затрезвонил опять, и девушка взглянула на часы.

— С минуты на минуту придет поезд, и… Эдди, прошу тебя…

Мужчина не дал ей закончить:

— Расскажи-ка о спектакле, в воскресенье я попытаюсь его себе представить.

— Участвуют все девушки труппы, — безразлично бросила она. — Каждая изображает какую-нибудь актрису — современную или прошлых лет, вот и все.

— А называется как? — с улыбкой спросил он.

— «Синема — синема».

— Неплохо.

— Что ты, кошмар! — убежденно сказала она. — Танцы ставил Саверио, представляешь, мне приходится танцевать в платье, на которое я все время наступаю, я — Франческа Бертини.

— Смотри не упади, — шутливо заметил он, — для великой трагической актрисы это непростительно.

Девушка снова закрыла лицо руками и заплакала. Слезы сделали ее еще красивее.

— Поедем вместе, Эдди, прошу тебя, ну поедем, — прошептала она.

Мужчина с нежностью вытер ей щеки, но голос его стал суровым: казалось, он борется с сильным искушением.

— Перестань, Эльза, — сказал он, — постарайся вникнуть в обстановку. — Потом шутливо добавил: — Интересно, в каком виде бы я поехал — в балетной пачке и в белокуром парике?

Звонок под навесом умолк. Вдали послышался стук колес. Мужчина поднялся, сунул руки в карманы.

— Я провожу тебя до вагона.

Девушка решительно покачала головой.

— Не надо, это опасно.

— Все равно провожу.

— Ну пожалуйста, прошу тебя.

— И вот еще что, — сказал он, направляясь к двери, — говорят, этот майор — донжуан, так что не слишком ему улыбайся.

Девушка взглянула на него с мольбой.

— О, Эдди! — воскликнула она голосом, полным муки, и подставила ему губы.

Мужчина секунду помедлил, не решаясь ее поцеловать. Потом запечатлел на щеке девушки почти отеческий поцелуй.

— Стоп! — крикнула ассистентша. — Стоп, камера!

— Не то! — загремел в мегафон голос режиссера. — Конец придется переснять.

Режиссер был молодой бородач с длинным шарфом на шее. Он слез с подвижного сиденья на операторском кране и направился к ним.

— Не пойдет, — недовольно пропыхтел он. — Нужен страстный поцелуй, как в немом кино и как в нашем первом фильме. — Показывая, он обхватил актрису левой рукой, так, что она выгнулась назад. — Наклонитесь над ней и целуйте со всей страстью, — сказал он актеру. Потом, обращаясь ко всем остальным, крикнул: — Перерыв!

Съемочная группа столпилась в маленьком пристанционном кафе, осаждая стойку. Она растерянно остановилась в дверях, а он исчез в толпе. Вскоре он появился вновь, с трудом удерживая две чашечки кофе с молоком, и кивком указал ей на выход. За павильончиком обнаружился увитый виноградом грязноватый дворик, служивший также складским помещением бара. Там были свалены ящики из-под бутылок и старые колченогие стулья. Они выбрали себе три стула, приспособив один под столик.

— Ну вот уже и конец, — произнес он.

— Он хочет, чтобы финальная сцена снималась непременно последней, — заметила она. — Почему — непонятно.

Он покачал головой.

— Из новомодных, — сказал он, подчеркивая это слово. — Точно воспитывался в «Кайе дю синема»[32]. Не обожгись, кофе очень горячий.

— И все же я не понимаю, — упорствовала она.

— А что, в Америке они другие?

— Я считаю, да, — убежденно ответила она, — не такие самонадеянные, не такие… интеллектуалы.

— Нет, не скажи, он способный.

— Во всяком случае, в былые времена так кино не делали, — отозвалась она.

Они помолчали, прихлебывая кофе. Было одиннадцать утра, сквозь высаженные вдоль ограды дворика кусты бирючины посверкивало море. Солнце прорвало пелену облаков, погода как будто налаживалась. На гравии, проникая между алых на просвет виноградных листьев, плясали солнечные блики.

— Великолепная осень, — заметил он, глядя на пышно разросшийся виноград. Затем добавил как бы про себя: — В былые времена! Чуднó слышать это от тебя.

Она молча обхватила колени, подтянув их к груди. Теперь и она ушла в себя, словно задумавшись над смыслом своих слов.

— Ты почему согласился? — проговорила она наконец.

— А ты?

— Не знаю, но я же первая спросила.

— Мне казалось… — ответил он, — ну, в общем… чтобы снова пережить… прочувствовать… сам точно не знаю. А ты?

— И я не знаю, думаю, тоже что-нибудь в этом роде.

На огибавшей кафе аллейке показался режиссер. Вид у него был развеселый, в руках — кружка пива.

— Вот они где, наши «звезды»! — удовлетворенно выдохнул он, плюхаясь на один из скособоченных стульев.

— Только, пожалуйста, избавьте нас от разговоров о прелести «прямого кино», — попросила она. — Хватит с нас лекций на эту тему.

Ничуть не обидевшись, режиссер принялся непринужденно болтать. Он говорил о фильме — о значении нового варианта, о том, почему спустя столько лет он решил пригласить тех же самых актеров и почему в этой версии он стремится все заострить, расставить акценты. По равнодушию его слушателей было ясно, что говорит он все это уже не в первый раз, однако вещал он с подъемом — явно больше для себя. Допив пиво, режиссер встал.

— Вот только бы дождь пошел, — изрек он напоследок. — Грешно снимать заключительную сцену с насосами. — Уже сворачивая за угол, он напомнил: — Через полчаса начинаем.

Она вопросительно взглянула на своего спутника, пожала плечами и покачала головой.

— В финальной сцене шел дождь, — пояснил он, — я оставался стоять под дождем.

Она засмеялась и положила ему руку на плечо в знак того, что все прекрасно помнит.

— Этот фильм, он еще идет в Америке? — непонятно для чего спросил он.

— Да он же нам его показывал одиннадцать раз! — засмеялась она еще громче. — Ну а в Америке он иногда идет в киноклубах.

— Здесь тоже, — сказал он. Потом задал еще один неожиданный вопрос: — А как майор поживает?

Она непонимающе посмотрела на него.

— Говард, — уточнил он. — Я ведь предупреждал, чтоб ты не слишком ему улыбалась, но ты, конечно, не послушала, хотя сцену эту потом вырезали. — На мгновение он задумался. — Я так и не понял, почему ты за него вышла.

— Я тоже, — сказала она тоненьким детским голоском. — По молодости, должно быть. — Лицо ее смягчилось: видно, недоверие прошло, и она решила больше не лгать. — Вообще-то назло тебе, — спокойно призналась она. — Вот, пожалуй, основная причина, но тогда я, наверно, до конца этого не понимала. Ну и потом, хотела поехать в Америку.

— А Говард? — опять спросил он.

— Наш брак распался быстро — он не был создан для меня, а я — для кино.

— Ты как-то сразу исчезла с горизонта, почему перестала сниматься?

— Тем, кому первый раз повезло случайно, вроде меня, только потому, что пробы оказались удачными, продолжать не так-то просто. Они там в Америке профессионалы, как-то раз меня пригласили в один сериал на роль богачки, желчной, завистливой, представляешь, как я выглядела? По-твоему, это на меня похоже?