Ныне все мы болеем теологией. Из истории русского богословия предсинодальной эпохи - Павел Хондзинский

Чтобы рассеять недоумение, стоит обратить внимание на то чрезвычайное внимание, которое «Остен» уделяет поклонам при произнесении слов Христовых «приимите, ядите». К числу ложных учений, которые Медведев воспринял у своего учителя Симеона, «Остен» относит: «первое, еже мнети, яко теми словесы претворятися хлебу и вину в тело и кровь Христову; второе, якобы тая словеса “приимите, ядите” к народу глаголема, повелевающа приимати и ясти; третие и злейшее (курсив мой. – Прош. Павел), яко на тех словесех покланятися яко сущо телу и крови Христове, егда еще хлеб и вино, по существу своему, токмо возъобразна тела и крове Христове…»[281] Но если такой акцент на внешней стороне обряда был вообще характерен для русской традиции XVII века, то немного странно, что поклонам не меньшее значение придали и «просвещенные» Лихуды, посвятившие этому вопросу специальный раздел в главном своем полемическом труде против латинствующих – «Акосе», также заняв в нем крайне жесткую позицию.

Остается предположить, что Лихуды, не успев за несколько дней ознакомиться с московскими проблемами, успели все же побывать на московских службах, если не сами принять в них участие, и тогда либо смутились поклонами хозяев, либо сами смутили последних отсутствием оных. Это поставило их перед прямой необходимостью обличать неправомыслие, а тем самым и доказать собственную правоту. Диспут с Белободским давал возможность сделать это ex cathedra. Отсюда становится понятным и дальнейшее: с подачи Лихудов убежденный, очевидно, Евфимием[282], патриарх Иоаким переменил мнение и повторил роковую ошибку Никона: послушав греков, отменил поклоны. И если в тонкости догматического учения вникнуть могли далеко не все, то поклоны делали и видели все. Перемена была слишком разительна – вспыхнул пожар[283].

Нашелся вновь и защитник старины – старец… Сильвестр Медведев. «Не откуду инуду таковое в московском царствии в вере православнии сотворися разнствие, точию от новых греческих печатных книг, которые во градех латинския веры и люторския и калвинския ереси печатаются, и с греческими древними рукописменными книгами не согласуются»[284], – писал он. Русские люди наивно доверяются грекам, которые утверждают, что только они сохранили истинное православие. Между тем дьявол так «ересми тяжкими всю Грецыю насея, яко тамо редкий престол бе, при немже бы разныя ереси не раждалися и не возрастали…». Почему? Потому, что многие греки «люди неправедни, сребролюбцы, паче неже боголюбцы, вящще любят ложь, неже истину, якоже о них свидетельствует святый Павел глаголя: Критяне присно лживи, и тако они не точию самих себе, но и других простейших в погибель вводят…»[285]. И вот этих-то лукавых людей послушав, «неции духовнии», оставив во всем сходные с древними греческими книгами древние же «харатейные» славянские, стали править все по новым печатанным у немцев книгам. А те книги уже заражены новыми латинскими ересями, в которые впали, будучи зависимы от Запада, нынешние греки. Слушать их – безумие. Пусть даже так учит высшая церковная власть – и она может заблуждаться.

В этом пункте сходство позиции Медведева со старообрядческой становится просто разительным. «…Почто убо бяше подобало людем Бога боятися и не грешити, – вопрошал он, – аще бы той всю власть свою вязания и решения даде архиереем и они по своему хотению, егоже хощут, аще и грешника, того своим разрешением в небо пущают, а егоже хощут, аще и праведника, и они своим связанием в ад водворяют?» [286]

Нетрудно представить, как много сторонников среди техже стрельцов мог обрести себе подобными рассуждениями Медведев[287]. А если вспомнить, что всего три года назад, в 1682 году, был с трудом подавлен «бессмысленный и беспощадный» стрелецкий бунт, тот самый, который Медведев сам с ужасом описывал в «Созерцании кратком» и во время которого не только чудом на своих местах усидели власти, но и патриарх был на волосок от смерти, – легко понять, почему таким опасным представился спор о поклонах тому же Иоакиму[288], как жалел он, что вообще ввязался в него, и почему так жестоко в конце концов обошелся с Медведевым – старец был действительно страшен властям поддержкой всех, склонных к старине, пусть даже и не прямых старообрядцев, хотя, конечно, вряд ли сам, как обвиняли его, злоумышлял на жизнь патриарха и собирался занять его место. Но патриарх помнил 1682 год[289]. Помнили его и другие.

И все же, прежде чем перейти к собственно аргументам сторон, следует заметить, что, для того чтобы братья Лихуды на диспуте с Белободским свой первый вопрос задали именно о времени пресуществления евхаристических Даров, было по меньшей мере еще два повода. Первый – частный: по дороге в Москву Лихуды имели во Львове диспут с иезуитом Руткой[290], и там этот вопрос также поднимался. Быть может, в ходе диспута Рутка защищался тем, что вся русская Церковь согласна с латинянами в этом вопросе, и Лихуды решили по горячим следам проверить услышанное. Второй повод – общий: то было время европейских евхаристических споров. В частности, против гугенотов в защиту учения о пресуществлении Святых Даров выступили, как уже упоминалось, янсенисты, которым это кроме прочего позволяло заявить о своей «кафоличности». Спор, однако, вышел за границы Франции. Таким образом, вопрос о пресуществлении был тогда для людей, находившихся в курсе европейских событий – а Лихуды, безусловно, были таковыми, – вполне актуален, чем и объясняется его первенствующее место в диспуте.

Как бы то ни было, вспыхнувший пожар не утихал пять лет – только в 1690 году ересь хлебопоклонников была окончательно осуждена. Нетрудно догадаться, что стороны исчерпали свои аргументы гораздо раньше, а поскольку уступать никто не хотел и слышал, как это чаще всего бывало в XVII веке, только себя, то развитие полемики с обеих сторон шло по пути изобретения все новых бранных эпитетов друг для друга, а потому и были не восприняты те слова, которые могли бы привести к взаимопониманию.

Считается, что полемика началась с написания Медведевым небольшого сочинения «Хлеб животный», построенного в виде диалога учителя с учеником, где вопрос о времени пресуществления был далеко не единственным. Вообще, книга представляет собой не полемическое сочинение, но скорее просто изложение учения о Евхаристии. Там говорится: «Пречистое тело и пречистая кровь пресуществляется Христовыми словесы, глаголемыми от иерея при божественней литургии над хлебом: “приимите, ядите”… и проч… теми бо словесы истинно хлеб прелагается в тело Христово, вино в кровь Христову. Инако же словеса иереа вместо самого Христа глаголющаго, не были бы истинны, аще во изречении том “сие есть тело Мое, сия есть кровь Моя” и по сказовании десницею над хлебом и над вином, хлеб единако пребывал бы хлебом и вино вином, о чесом Св. Иоанн Златоуст в слове на великий четверток явственне глаголет тако: “сие есть тело Мое рече: Сей глагол предложенная претворяет сиречь пременяет естество хлеба в естество тела Христова…”»[291] Некоторые исследователи считают, что «Хлеб животный» был написан до 1685[292] года (хотя Прозоровский думал иначе), и это отчасти подтверждается его спокойным, как уже сказано, тоном.

Как утверждает он же, ответом на «Хлеб животный» стало написанное иноком Евфимием «Показание на подверг латинского мудрования». Его, собственно, также трудно назвать полемическим, но по другой причине: будучи написано в крайне жестком тоне, оно не содержало в себе никаких аргументов и только требовало веровать так, а не иначе. Быть может, если считать, что «Хлеб животный» был написан в 1681–1682 годах, оно стало запоздалой реакцией на него после диспута Лихудов с Белободским, когда вдруг выяснилось, что греки думают по-другому и их точка зрения была принята просто как аксиома, а именно запоздалость и отсутствие пока собственной аргументации и обусловили резкость тона. Видимо, поэтому за сим явилось в свет «Опровержение латинского учения о пресуществлении», написанное около 1687 года, судя по всему не без помощи Лихудов[293], хотя в начале его и обозначено, что оно представляет собой изложение учения Епифания Славинецкого. В целом это скорее собрание выдержек из святых отцов, удостоверяющих, что преложение Даров совершается по призыванию Святого Духа на них священником. Малоубедительным здесь, собственно, следует признать только толкование того места из свт. Иоанна Златоуста, на которое ссылался в «Хлебе животном» Медведев: «Святой Златоуст в слове на предание Иуды яко глаголет: “яко иерей точию образ исполняя стоит и приносит моление, глаголы вещав сие есть тело Мое, – благодать же и мощь Божия вся делающая”. Явленно, яко приносит моление “сотвори убо хлеб сей”, и с сими словесы мощь Божия действует, сие есть Дух святый, яко инде сам же св. Златоуст (на Иоанна беседа 45) глаголет яснше, яко хлеб сей чрез приходящаго Духа в хлеб небесный претворяется»[294].