Нейлоновая шубка - Самуил Шатров

Трогательная забота о подшефных малютках умилила старого ученого, и он оставил у себя неприятного гостя.

Глава пятнадцатая

АНТИКОМИТЕНТ. ШУБКА ПЕРЕХОДИТ В НОВЫЕ РУКИ. ЕВФРОСИНЬЯ АРХИПОВНА И ФЕДЯ АКУНДИН. КРАСА КАХЕТИИ. НАЧАЛО КОНЦА

Шалва Константинович хорошо поспал остаток ночи. Он проснулся в одиннадцать часов. Он вышел во двор. Шоферы, не выключив счетчиков, ушли завтракать. Гогоберашвили проследовал на улицу. У магазинов толпились люди. Завмаги срывали пломбы, открывали замки, из магазинов выходили заспанные сторожа с охотничьими ружьями за плечами. И тут Шалва Константинович вспомнил о подарке дочери. Он зашел в первую попавшуюся на глаза комиссионку. Потолкавшись у прилавков, он заглянул за фанерную перегородку.

В закутке было тихо. Веня-музыкант в ожидании сдатчиков читал в «Вечерней Москве» заметки орнитолога. Матильда Семеновна дремала на стуле, сложив под бюстом руки, окантованные браслетами.

— Скажите, пожалуйста, можно ли купить в этом доме подарок? — спросил Шалва Константинович.

— Здесь нет продажи, — сухо ответил Веня-музыкант. — Мы принимаем только комитентов.

— Комитент, абитуриент, экспонент — на свете много красивых слов. Мне это известно из уроков преподавателя литературы в реальном училище. Кстати, что такое комитент?

— Лицо, сдающее нам вещи, — пояснил Веня.

— А как по-иностранному называется лицо, дающее вам деньги? Ведь в данную минуту я ничего не сдаю. Я только покупаю. Поэтому прошу считать меня антикомитентом, который желает купить за хорошие деньги хорошую вещь!

— Люблю остроумных людей, — смягчился Веня-музыкант. — Какой вас интересует подарок?

— Для кого? — уточнила Матильда Семеновна.

— Для невесты, конкретнее — для моей единственной дочери.

— Имеется чудесный фасонный панбархат, — сказала Матильда Семеновна, вынимая из-под прилавка отрез.

— Такую мануфактуру можно купить в Очамчире. Не стоило из-за этого ездить в столицу.

— Я вижу вы человек понимающий, — сказал Веня. — У меня есть одна экстра-вещь. Тряпка, достойная царицы Тамары.

— Так в чем же дело? Зачем мы устраиваем говорильню, как в десятом комитете Генеральной ассамблеи?

— Как вам объяснить? Создалась щепетильная ситуация, — конфиденциально сообщил Веня. — Эта нейлоновая шубка обещана одному знаменитому тенору. Я не буду называть его фамилию, только скажу, что за один концерт он получает четыре ставки! Пожилой тенор хочет сделать подарок молодой жене.

— Я не знаменитый пожилой тенор. Но я и не студент, который живет на стипендию. Если вещь мне понравится, мы постараемся сообща забыть вашего Карузо. К тому же, как я могу обидеть женщину с такой королевской фигурой? — сказал Шалва Константинович, с удовольствием разглядывая пышные формы Матильды Семеновны.

— Ай, идите вы! — рассмеялась Матильда Семеновна. — Я ужасно боюсь пожилых мужчин! В Гагре они мне проходу не давали.

— Это вы не давали им проходу! Как можно спокойно пройти мимо такой женщины?

Тем временем Веня-музыкант выложил на прилавок нейлоновую шубку. После беглого осмотра Шалва Константинович бросил:

— Беру!

— А тенор?

— Споемся с вами и без тенора.

Гогоберашвили уплатил пять с половиной тысяч и унес шубку к профессору Читашвили.

Затем он назначил свидание Евфросинье Архиповне, даме, посвятившей свою жизнь торговле дефицитными товарами. Она стояла во главе сбытовой артели, укомплектованной горластыми, нахальными бабами и двумя лжеинвалидами.

Евфросинья Архиповна пришла не одна, а с Федей Акундиным, прибывшим на торговые гастроли в столицу. Федя, бывший кавалер Глаши, стал здоровенным мужиком с плешиво-кудлатой головой, посаженной на бычью шею. Он исподлобья и несколько презрительно оглядел тонкую фигуру Гогоберашвили и застыл в позе зубра, что красуется на радиаторе мазовского грузовика. Гогоберашвили радостно встретил старую знакомую.

— Евфросинья Архиповна! Вы выглядите как кинозвезда, выигравшая по лотерейному билету автомобиль! — восторженно начал Шалва Константинович. — Откройте мне секрет вашей нетленной молодости. Вы пьете по утрам женьшень или сделали себе подсадку кожи молодого оленя?

— Вечно вы со своими глупостями, Шалва Константинович! В ваши годы можно уже не заглядываться на дам!

— А на кого мне смотреть? На портрет Ли Сын Мана? На бывшего турецкого премьера Мендереса? Нет уж, пусть на него смотрят реакционные турки. Я лучше полюбуюсь на такую в высшей степени интересную женщину, как вы! Кстати, сколько вы сейчас весите, Евфросинья Архиповна?

— Без малого шесть пудов.

— В переводе на метрическую систему — девяносто шесть килограммов. Неплохо! Любопытно знать: как же этот тонкий гипюр сдерживает такой вес? — Шалва Константинович деликатно притронулся к налитому жиром плечу гостьи.

— Уберите руки! — коротко приказала Евфросинья Архиповна.

Акундин открыл пасть и загоготал.

— Вы остались такой же недотрогой, какой были в первой пятилетке. Хм! Такая же красивая, такая же недоступная и такая же деловая женщина. Вашему мужу можно только позавидовать! — с неподдельным восхищением произнес Гогоберашвили. — Что ж, перейдем к нашим делам. Нужно, уважаемая Евфросинья Архиповна, быстро реализовать один товар.

— Это можно, — сказал Федя Акундин. — Что вы приволокли? Груши?

— Помидоры.

— Я не ослышалась? Какие помидоры? — спросила Евфросинья Архиповна.

— Обыкновенные. Те самые, которые кладут в салат, и в борщ, и в суп-пюре. Их едят жареными, ими фаршируют дичь, их сушат, маринуют, солят — мало ли что делают из отборного помидора!

— А деньгу на них подшибить можно? — спросил Акундин.

Они вышли во двор. Евфросинья Архиповна заглянула в кузов грузовика. Федя Акундин продегустировал плод. На его лице появилось брезгливое выражение.

— Несортовой товар, — сказал он.

— А вы еще попробуйте! — предложил Шалва Константинович.

— Чего пробовать! Я и так вижу, что это не «бизон», не «грунтовый грибовский» и даже не «алпатьев», — сказал Федя.

— Совершенно верно! «Алпатьевым» здесь не пахнет. Это новый сорт, — не моргнув глазом, соврал Шалва Константинович. — Он называется «краса Кахетии». По количеству каротина в плодах он занимает первое место в Европе, включая княжество Люксембург.

— Про княжество ничего не знаю, — сказал Федя. — А каротин держите при себе!

Акундин разгреб верхний слой томатов и взял несколько плодов снизу. У Шалвы Константиновича потемнело в глазах. Плоды были перезрелые, готовые вот-вот брызнуть соком. Они были тронуты бактериальным раком.

«Обманули! Погрузили не тот товар, пока я лакал чачу! — с ужасом подумал Гогоберашвили. — Обвели, подонки, вокруг пальца!»

— Видали, Евфросинья Архиповна, что нам добрые люди подсунуть хотели?! — сказал Федя, передавая ей плоды.

— Аферист! Каторжник! Постеснялся бы своих сивых волос! — закричала Евфросинья Архиповна и бросила помидоры в ноги Гогоберашвили.

Высокие договаривающиеся стороны холодно расстались. Гогоберашвили начал поспешно искать более покладистых покупателей. Несколько деловых встреч не принесли ему желанного успокоения. Базарные перекупщики гордо отворачивались от томатов. Тревога все больше закрадывалась в душу неистового спекулянта.

Скрепя сердце Шалва Константинович поехал к бывшему компаньону Ефиму Гавриловичу Шилобрееву, с которым когда-то разругался из-за дележа прибылей.

Бывшего компаньона он нашел на складе, заваленном мясными тушами, сырами, колбасами и фруктами.

— Ты никак служишь, номерки снимаешь? — несказанно удивился Гогоберашвили.

— Захомутали меня. — пожаловался Шилобреев.

— Работать заставили. Это хорошо, — насмешливо сказал Гогоберашвили. — Кто не работает, тот не ест!

— Что ж тут хорошего? — с надрывом спросил Шилобреев. — Продукция была бы стоящая. А то ведь — тьфу, плюнуть и растереть. Ее не укусишь и на сторону не продашь. Мышь и та ее стороной обходит!

Мясные туши, окорока, колбасы и фрукты, которые отпускал по накладным Шилобреев, были ненастоящие. Мастера витринной бутафории сработали их из гипса, воска и парафина. То были точные слепки, холодные, мертвые копии подлинных продуктов.

— М-да, такой товар вроде и красть незачем, — посочувствовал Гогоберашвили.

— Только душу растравляет, — чуть ли не рыдая, признался Шилобреев. — Так и тянет, так и тянет взять… а не беру. Потому как это не продукт, а — язви его душу! — муляж!

Слово «муляж» было у Ефима Гавриловича синонимом всего дешевого, никчемного, поддельного.

Ефим Гаврилович запер склад и повесил на дверях записку, что отлучился на базу за товаром. Он повез Гогоберашвили к себе на квартиру. Дома никого не было, если не считать сына Шилобреева. Здесь они спокойно продолжили беседу.