(Не) мой папа - Маргарита Дюжева

— Так он заявление твое порвал?

— Порвал.

— Значит, иди пиши еще одно, а заодно и шухер там наведешь.

Если честно, после такой встряски я чувствовала себя как разбитое корыто и вряд ли была способна на шухер. Мне бы дыхание перевести и справиться с диким биением сердца.

Но Лана права. Надо идти и во всем разбираться. Я не позволю какому-то озабоченному сукину сыну лезть в мою жизнь и запугивать. Тем более опекой! Я за свою малявку живьем загрызу!

Мне едва удается пережить эти выходные. Внутри кипит злость и адреналин. Я готова прямо сейчас ехать к нему и разбираться, но все-таки дожидаюсь понедельника. Отвожу Маришку в садик и иду на бывшую работу.

Я даже не стала сегодня одеваться, как девушка из села. Наоборот, деловой стиль, даже накрасилась чуть ярче обычного. Пусть знает, что не на ту напал, что меня так просто не испугаешь.

Самое смешное, что в приемной уже сидит новенькая девушка. По-моему, я раньше ее видела в бухгалтерии или в отделе обеспечения, но это не точно. Девица высокая, фигуристая, стройная, как елка. С накаченными губами и такой короткой юбкой, что мне кажется, если чуть нагнуться, то можно будет рассмотреть ее трусы… или их отсутствие.

Почему-то я уверена, что эта кукла не оскорбится, если ей предложат забраться под стол или на стол. Может, уже предложили? Может, уже забиралась? Я очень надеюсь, что да, что Седов получил желаемое — помощницу, готовую не только работать, но и стресс начальнику снимать — и теперь оставит меня в покое.

Ага! Размечталась! Стоит только зайти к нему в кабинет, как напарываюсь на масленый самодовольный взгляд. Похоже, он ничуть не сомневается в том, что за выходные я все обдумала и решила принять его предложение.

Жаль, что кофе под рукой нет. Я бы с огромным удовольствием снова ему плеснула на одно место, чтобы стереть эту гадкую ухмылку с ненавистной физиономии.

— Как прошли выходные, Женечка? — интересуется ласково с улыбкой на губах, только глаза холодные, как у кобры.

— Для вас — Евгения Андреевна.

— О как, — усмехается Седов, — солидно.

— Да. Именно так.

— Боюсь, Женечка, — выделяет голосом мое имя, — не доросла ты еще до того, чтобы я тебя по имени-отчеству звал. Не доросла.

— Женечка — я только для родных и друзей!

— Так мы же почти родные, — он надо мной издевается.

— Не понимаю, о чем вы.

— Ну как же, нас ждет столько прекрасных рабочих моментов.

— Нас ничего не ждет. Я уволилась.

— Ммм, надолго ли? Как же мать-одиночка будет воспитывать ребенка, лишившись работы? Его же кормить надо, одевать, барахло всякое для игр покупать, в кино водить.

Константин Олегович вызывает у меня стойкое желание действительно забраться на стол, но не для того чтобы в порыве страсти раздвинуть ноги, а чтобы вцепиться ему когтями в лицо, а еще лучше в горло.

— Не переживайте. Свет клином на этой работе не сошелся. Найду новую.

— Разве это мне нужно переживать?

Его снисходительная манера говорить, чуть растягивая слова, настолько бесит, что у меня срывает тормоза:

— Если ты думаешь, что испугал меня службой опеки, то глубоко ошибаешься, — в порыве ярости не замечаю, как перехожу на «ты», — они пришли, все у меня посмотрели и остались довольны!

— Это была просто легкая демонстрация силы.

— Иди ты знаешь куда со своей демонстрацией.

— Забываешься.

— Я больше здесь не работаю. Мне плевать.

— А мне нет, — подается вперед, облокачивается на стол и нагло ловит прядь моих волос, выбившуюся из хвоста. Пропускает ее между пальцев, любуясь. Я отшатываюсь от него, выдергивая свои кудри из его лап. Внутри все сжимается от какого-то иррационального страха. Седов откидываясь на спинку кресла: — У меня большие планы на тебя, Женечка.

— Тебе заняться больше нечем, да? Вон в приемной сидит девица — ноги от ушей, грудь, как барабан.

— Я не люблю пластик. И к тому же она согласна на все. Это скучно. А ты брыкаешься.

Он больной? Маньяк озабоченный!

— Ты понимаешь, что я могу написать заявление?

— А ты понимаешь, что пара звонков, и ты потеряешь дочь?

Меня будто мешком по голове огрели. Это шутка, да?

Смотрю в пустые равнодушные глаза и понимаю, что ни черта это не шутка. Он запросто сделает эти самые звонки.

— Ты не сможешь забрать мою дочь! — у меня трясутся руки, — я тебе ее не отдам.

— Пф-ф-ф, кто-то насмотрелся сериалов? Кому на фиг она нужна? Кроме тебя самой? Да никому. Даже папаше родному, — он бьет по больному, — если он вообще в курсе ее существования. А с тобой мне интересно играть, смотреть, как ты скачешь, как пытаешь убежать. Только результат все равно будет один, — кивает на стол. — Выбор за тобой. Можешь согласиться добровольно, а можем и по-плохому. Ты только представь, как она сидит в кабинете у инспектора или в приюте. Такая маленькая, несчастная, и ждет, когда же мамочка ее спасет.

— Пошел ты! — ринулась к двери и так резко ее распахнула, что чуть не убила сисястую помощницу, несущую кофе любимому боссу. — С дороги!

— Женечка, — доносится мне вслед, — не забудьте, ваше заявление я так и не принял. Отдохните пару дней, наберитесь сил и вперед. На работу.

Скотина. В каждом слове двойной подтекст.

Его длинноногая секретарша сначала удивленно хлопает глазами, а потом недовольно поджимает губы. В ярко подведенных глазах явственно читается ревность и немой вопрос «что в ней такого?»

Я тоже этого не понимаю. У нее сквозь белоснежную рубашку просматривается кружево белья, я уверена, что на ней чулки и стринги, врезающиеся между булок. Вот прямо бери и крути как хочешь. А у меня трусы в горошек зеленые и лифчик, у которого лямки вечно сползают с плеч. И какого черта он ко мне прицепился?

Я убегаю, не оборачиваясь. И только спускаясь вниз, понимаю, насколько ступила. Надо было взять диктофон