Убить Кукловода - Александр Григорьевич Домовец

Москве убита Ваша жена. Выражаю самые искренние соболезнования. Ваш скорбящий друг. P. S. Поинтересуйтесь, почему от Вас скрывают эту трагическую информацию».

Лаврентьева, хорошего рукопашника, отличала высокоразвитая реакция, – только это и спасло. Непонятно, как парень оказался возле Дмитрия, и чуть не вцепился ему в горло. Увернувшись, Лаврентьев без размышлений мощно врезал в низ живота. Кем бы ни был противник, гениталии у него оказались, как у всех – чувствительные: он мучительно зарычал и согнулся в три погибели, хватаясь за промежность. Чётко и красиво, как в кино, Лаврентьев распрямил его ударом каблука в челюсть с разворота. Парень приложился затылком о стену, однако, против ожиданий, сознания и боеспособности не потерял – напротив, вновь очутился возле Лаврентьева, и всё-таки схватил за горло, багрово сверкая глазами.

Драку прервал посторонний шум, лёгкое звяканье. Из-за поворота коридора выехала тележка с тарелками, фужерами, и прочими предметами сервировки. Её катил низенький щуплый бой в гостиничной униформе. Оглядевшись, полузадушенный Лаврентьев ошалело покрутил головой: дежа-вю какое-то. Противник со своим никелированным катафалком словно испарился. Исчез в мгновенье ока. Словно не было ни короткой ожесточённой схватки, ни записки с кроваво-красными строчками…

– Эй, парень, – позвал Дмитрий, приглаживая растрёпанные волосы слегка дрожащими руками.

– Что угодно, сэр?

– Это я заказывал ужин. Я сам доставлю его в номер. – Поймав удивлённый взгляд парня, пояснил: – Хочу разыграть приятелей. Возьми за труды и ступай.

Парень благоговейно принял десятидолларовую купюру.

– Как вам угодно, сэр. Благодарю вас. Пожалуйста, оставьте после ужина тележку в коридоре, я её заберу.

Прежде чем заехать в номер, Лаврентьев быстро осмотрел все блюда – на этот раз чисто.

– Тебя только за смертью посылать, – высказал Аликов, едва Лаврентьев показался на пороге.

– Мы уже начали беспокоиться, хотели идти вниз, – добавил Макеев.

Лаврентьев усмехнулся со всей возможной беззаботностью.

– Что со мной сделается? В ресторане встретил приятеля из местных художников. Пока готовили, мы с ним потрепались… Прошу к столу!

Он быстро сервировал ужин, и, пока все рассаживались, незаметно выдернул штекер из телефонной розетки. Им звонить некуда, а если кто-то вздумает позвонить в номер – милости просим…

Вечер накануне выезда получился на славу. Саша сыпал анекдотами («Барин, я постель постелила – идите угнетать…»). Макеев показывал фотографии дочек и рассказал, что трёхлетнюю Светку спросили, как её зовут, а эта мышь в бантиках важно пропищала: «Светлана Макеева Олеговна». Колесников, рискуя потерять репутацию честного человека, живописал свои рыбацкие трофеи. Даже Сеньшин, дувшийся на Сергея, оттаял, и как дважды два доказал, что параллельные пространства с хроносдвигами – объективная, хотя и нечувствительная реальность. («Вам, солипсистам, этого не понять!» – высокомерно закончил он. «За солипсиста ответишь», – пообещал Аликов). Лишь Лаврентьев был задумчив, порой говорил невпопад, но мало ли какие проблемы у человека…Глядя на людей, которые знакомы считанные дни, но так здорово, по-дружески общаются, Сергей радовался. Насколько быстро их спаяла экспедиция! При всех человеческих и профессиональных различиях члены команды приняли друг друга, и это казалось Авилову добрым предзнаменованием.

Условились, что завтра Лаврентьев приедет в половине седьмого утра, а сегодня вечером ему предстояло подготовить и загрузить машину.

Выходя из отеля, Дмитрий предупредил портье, что постояльцы номеров триста семнадцать и триста восемнадцать легли отдыхать пораньше и просят не беспокоить их ни под каким видом.

Саше Аликову на прощание он приватно передал пистолет с глушителем: «Пули разрывные, слона свалят… И если что, звони в любое время, подскачу мигом, понял?»

Ночь, однако, обошлась без сюрпризов.

Наутро, когда, быстро собравшись и позавтракав, уже садились в «лендровер», позвонил Брагин. Сергей доложил о полной боевой готовности, и с замирающим сердцем поинтересовался, как дела в Москве, дома.

– Всё в порядке, – сказал Брагин. – Всё в полном порядке.

– Что у вас с голосом? – удивился Авилов.

– С голосом… А что с голосом? Простыл немного, горло болит, – устало сказал Брагин. – Да и запарка у нас, прилетел Фош. Однако Игорь Васильевич помнит об экспедиции и желает успеха. Я, само собой, тоже. Удачи, ребята!

И Брагин отключил мобильник, прежде чем Сергей успел что-либо сказать.

– Нервничает Витальич, – заметил он, устраиваясь рядом с Лаврентьевым. – Да ещё американец этот невовремя. Подумать только: президент США летит с визитом, а я, сотрудник федеральной газеты, про это начисто забыл!

– Позор, – охотно согласился Аликов. – Какой ты после этого журналист с большой буквы «Ж»? Так, охотник за привидениями…

– Ему можно, – заступился Колесников. – Он же не Бунеев.

За разговорами джип выбрался из города, и, набирая скорость, помчался в горы.

… Взглянув на часы, Сергей сказал:

– Пора. Слушай мою команду. Выступаем в таком порядке: я, Аликов, Макеев, Колесников. Интервал полтора-два метра, друг друга страхуем. – Он повернул к Сеньшину с Лаврентьевым. – Контрольная продолжительность вылазки – десять часов. Если спустя десять часов мы не вернёмся, ваша очередь. Задача-минимум – вытащить нас, а максимум… по ситуации. Старший Лаврентьев. – Ещё раз пытливо оглядев команду, добавил: – С Богом!

Четверо бойцов во главе с командиром ступили в пролом.

Если у Сергея и были сомнения, правильно ли найдено место спуска, они мгновенно рассеялись. С первых шагов четвёрку окатила густая, липкая волна страха и предчувствие беды.

Ни премьер-министр Великобритании, ни президент Франции, ни канцлер Германии не вызывали в Бунееве таких эмоций, как президент США Джеральд Фош.

В премьер-министре сквозила мужественность, свойственная истинному британцу. Французского президента отличал быстрый ум, склонность к гурманству и тонкий юмор. Канцлер Германии был по-немецки точен, основателен и надёжен, как продукция фирмы «Сименс». С каждым из них Бунеев общался не раз, встречи всегда сопровождались спорами, порой жаркими, в ходе которых так непросто рождались компромиссы, основа дипломатии. Но эти лидеры вызывали у Бунеева человеческую симпатию – каждый на свой лад. А вот по отношению к президенту Фошу доминирующим чувством было раздражение.

Фош искренне верил в мессианскую роль Соединённых Штатов, и себя, как лидера сверхдержавы, считал мессией в квадрате. Он не говорил, а изрекал, не советовал, а поучал; выступления Фоша сильно смахивали на проповеди. Редкостный зануда, он к тому же был чрезвычайно религиозен, и порой казался обычным квакером, волей судьбы попавшим в Белый дом. Нос-клюв, маленькие, близко посаженные глазки, и маниакальная любовь Фоша к карликовому французскому бульдогу Тиму, сопровождавшему хозяина по всему миру, служили неиссякаемым источником вдохновения для американских карикатуристов.

Однако воля у президента США была железная. Правда, не от большого ума. Он всегда был готов переть напролом – просто не умел просчитывать варианты и прогнозировать последствия своих решений. Неразумная налоговая политика привела к астрономическому дефициту бюджета. Борьба с