Офицер по вопросам информации - Марк Миллз

— Спешить не надо. Я ничего не знаю о тебе, но думаю, что сегодня ночью не усну ни на секунду.

— Вот уж не думал, что кто-то скажет мне такие слова.

— Отлично.

— И я закрыл дверь.

— Тс-с-с, — заглушила она его поцелуем.

Мальтийцы привыкли вставать рано, и на всякий случай Макс покинул комнату Митци сразу после четырех. Он должен был чувствовать себя уставшим, измотанным, но шаг у него оставался легким и пружинистым. Оказавшись в безопасности своей комнаты, он рухнул на постель и постарался уснуть, но его мысли все время возвращались к матрасу на полу, к теплу ее крепкого стройного тела, к тому, чем она одарила его.

Чем он все это заслужил? И как мог настолько ошибаться в ней? Сдержанная и властная женщина, которой он знал ее, на комковатом матрасе исчезла без следа. В ней не было ни намека на вину из-за того, что она изменяет Лайонелу, — она была далека от этого, — только голод и настойчивость. Этого же она требовала и от него. Кроме нескольких приглушенных слов, ободрявших его, они почти не разговаривали, а паузы между соитиями были короткими интерлюдиями, когда они переводили дыхание. Даже сейчас ему снова хотелось ее, и чтобы уберечь себя от какого-либо опасного поступка, он спустил ноги с кровати и отправился на пляж, чтобы поплавать.

Через час его сумка уже была привязана к сиденью мотоцикла и Макс снялся с места. Летя по старой песчаной дороге, которая вилась через холмы к Мдине, он щурился от ветра и отблесков встающего солнца. До форта Бингемма оставалось с милю или около того, когда вражеский истребитель бесшумно спикировал на него и тропу пересекла полоса смерти.

Первой его мыслью было то, что ангела мести послал Лайонел как воздаяние; и хотя никакие укоры совести не заставили бы его оставить Митци, восемь месяцев Макс не мог сесть на мотоцикл без мысли, что ангел мести подстерегает его.

Стоя здесь, на крыше церкви Святого Иосифа, он видел, что небо над аэродромами испещрено вражескими самолетами. Он не собирался отправляться в Валлетту, прежде чем гул сирен не оповестит, что налет закончен.

Макс попытался с толком использовать время, прикидывая, как действовать, формулируя вопросы и объяснения так, чтобы не вызвать подозрений. Но он не мог игнорировать жестокие совпадения фактов и событий, странное чувство предначертанности. Все дороги вели к «Союзнику», подводной лодке, которой командовал Лайонел Кэмпион, капитан-лейтенант и рогоносец.

Прошло несколько месяцев с того дня, когда он навещал базу субмарин на острове Маноэль, и стоило его мотоциклу пересечь узкую дамбу, как изменения сразу же бросились в глаза. На этот раз его не пропустили небрежным взмахом руки. Охрана остановила его, допросила и едва не развернула обратно. Он понял выражение их глаз, пустой взгляд людей, которые так долго ждут конца, что у них чешутся руки врезать кому-нибудь, даже соотечественнику.

На этот раз их было двое — молодых, стройных и мрачных членов отделения специальной службы, призванных охранять «Талбот» (база подводных лодок была известна и под этим названием). Они смягчились, когда он спросил, слышали ли они, как Викторин Заммит сбил «макки» после налета на их базу. Они, конечно, слышали, но хотели узнать подробности от очевидца. К ним вернулось чувство боевого братства, и они пропустили Макса. Даже помогли ему подтолкнуть мотоцикл, чтобы тот завелся.

Десятая флотилия субмарин располагалась в Лазаретто, в старых зданиях, которые когда-то служили центральным карантином для рыцарей-иоаннитов. Они вытянулись вдоль южного берега острова Маноэль, прямо напротив Валлетты, зажатые между урезом воды и высокой скалой, на которой стоял форт Маноэль. Лазаретто нетронутым стоял тут столетиями, но теперь у него был усталый и явно грустный вид.

Подъездная дорога была изрыта воронками, повсюду лежали насыпанные взрывами кучи земли, пострадала и маленькая часовня, хотя каким-то чудом ее фасад уцелел. Плавучие пирсы, к которым швартовались субмарины, пустые и разрушенные, теперь напоминали пальцы руки, пораженной артритом. Сами здания выглядели еще хуже. С этой точки зрения решение вывести с Мальты то, что оставалось от десятой флотилии, представлялось вполне продуманным.

Квартиры офицеров в дальнем конце Лазаретто не пострадали в такой же степени, и мрачный сержант показал Максу, где находится Томми Равильи. Он пошел к высушенной солнцем лоджии на первом этаже, где несколько офицеров, одного из которых Макс знал по «Юнион-клаб», покуривали, сидя в плетеных креслах.

— Я ищу Томми Равильи.

Большим пальцем ему показали направление.

— Сегодня его каюта в трех дверях отсюда, налево.

Макс уже достаточно овладел морским жаргоном, чтобы понимать: «каюта» — это кабинет, так же как «палубы» — это полы, а «сходить на берег» — значит идти на ланч. Все было точно так же, как в форте Сент-Анджело на стороне Гранд-Харбора, и, когда моряки привыкли, что тут их штаб-квартира, они переименовали корабль «Святой Анджело» в «Каменный фрегат». И желание заорать «Вы сейчас на суше, а не на этом проклятом корабле!» никогда не покидало Макса.

Одна часть коридора, по которому он шел, была открыта небу, а дверь в кабинет Томми висела на верхней петле.

Томми сидел за столом и точил карандаш ржавым скальпелем.

— Ну-ну-ну… — весело произнес он, когда Макс вошел.

Другие обитатели Лазаретто могли потерять свой обычный лоск, но энтузиазм торговой марки Томми, почерпнутый из «Газеты наших ребят», оставался непоколебим.

— Чему я обязан этим удовольствием, точнее, чести?

— Я просто проходил мимо.

— Брось, мой дорогой друг, мы слишком стары и слишком мудры, чтобы поверить в это.

— Так что мы здесь делаем?

Томми взорвался смехом, бросив быстрый взгляд на свою пыльную империю.

— Бог знает что. Может, отвечаем за грехи предыдущей жизни.

— Я и не представлял, что ты веришь в реинкарнацию.

— Все претензии к моей бабушке. Она любила всю эту чушь. И еще ходила голой до конца дней. «Я считаю, что два пола должны проветривать разницу, которая им присуща», — говаривала она. Выпьешь?

— А что ты можешь предложить?

— Джин или джин.

— А мы это заслужили?

— Уверен, что я-то точно.

Макс подтянул стул:

— Ну, разве что в память твоей бабушки…

Это был плимутский джин, который ценили моряки; армейские предпочитали «Гордонс».

Макс поднял стакан.

— За четвертое мая.

Томми нахмурился, пытаясь припомнить, чем знаменательна сегодняшняя дата.

— Надо что-то отпраздновать, иначе будет обыкновенная пьянка.

Он почти точно воспроизвел звучный бас Хьюго, потому что Томми засмеялся и спросил:

— Так, как поживают старина Хьюго и прекрасная Розамунда?

Томми опрокинул порцию джина, словно возмещая потерянное время. Вражеские действия против базы подводных лодок в последний месяц неотрывно держали его на посту, в удалении от клубов и общих обедов. Как руководитель личного состава штаба, он практически лишился времени для отдыха, особенно когда атмосфера накалилась.

— Эллиот был здесь пару недель назад, — сказал Томми, вновь наполняя их стаканы.

— Эллиот? И чем он занимался?

— Тем, что у него получается лучше всего, — вынюхивал. У меня порой появлялось чувство, будто он считает нас, британцев, всего лишь кучкой тупиц.

— Значит, он не так глуп, как кажется.

Томми улыбнулся:

— Скорее всего, нет. По мнению некоторых наших эллинских друзей, которые были здесь в это время, говорит на вполне приемлемом греческом. Один из них сказал, что помнит его с времен, когда еще не пал Крит.

Это казалось сомнительным. Крит пал перед немцами почти год назад, в мае, за много месяцев до того, как налет японцев на Пёрл-Харбор заставил американцев вступить в эту бойню. Но когда дело касалось Эллиота, нельзя было ни в чем быть уверенным. Несмотря на добродушие и чувство юмора, он был темной лошадкой. Похоже, он бывал везде, жил повсюду, включая Англию, где провел несколько лет учеником школы Чартерхаус в Сюррее.

Макс припомнил один из их ранних разговоров, состоявшийся вскоре после того, как высокий американец объявился на Мальте. Осуждая британцев за врожденное отсутствие у них чувства гостеприимства, Эллиот заметил, что он кое-чему научился у жителей Казахстана.

— Говорю вам, когда в Казахстане незнакомец заходит к вам и просит убежища, вы предоставляете ему стол и кров и не задаете никаких вопросов — ни кто он, ни откуда пришел, ни куда направляется. И даже не спрашиваете, как долго он предполагает оставаться. Ничего. После трех дней вам позволено спросить его, куда он направляется — и все. Все прочее — это оскорбление гостя.

— Вы были в Казахстане?

— В Казахстане есть нефть, — последовал типичный для Эллиота уклончивый ответ.