Война - Владимир Козлов

В 1972 году Баадер, Энслин, Майнхоф, а также Хольгер Майнс и Ян-Карл Распэ были арестованы. Они неоднократно объявляли голодовки, протестуя против условий содержания в тюрьме. В ноябре 1974 года Майнс умер от истощения.

В апреле 1975 же года члены RAF захватили посольство ФРГ в Стокгольме и убили двух заложников, после того как правительство ФРГ отказалось выполнить их требования. Два террориста погибли от ранений, вызванных взрывами бомб, которые они сами же заложили.

9 мая 1976 года Ульрика Майнхоф была найдена мертвой в своей камере. Основной версией считается самоубийство, но до сих пор циркулируют и различные другие теории.

В 1977 году Энслин, Баадер и Распэ были приговорены к пожизненному заключению за серию убийств, покушений на убийство и создание террористической организации.

Этот приговор спровоцировал самый серьезный кризис в Западной Германии после Второй мировой войны, вошедший в историю под названием «Немецкая осень». 30 июля 1977 года членами RAF был убит при попытке похищения Юрген Понто, глава «Дрезднер Банка». В сентябре того же года террористы захватили Ханнса Мартина Шлеера, президента Немецкой Ассоциации Работодателей (кстати, бывшего офицера СС). При захвате были застрелены три полицейских и водитель. За освобождение Шлеера «рафовцы» требовали выпустить из тюрьмы одиннадцать участников группировки, включая Энслин, Баадера и Распэ.

13 октября арабские террористы захватили самолет «Люфтганзы», следовавший из Пальмы де Мальорки во Франкфурт-на-Майне, и повторили требования «рафовцев», прибавив к ним освобождение двух палестинцев, арестованных в Турции, и выкуп в размере 15 миллионов долларов. Немецкие власти отказались выполнить требования. После дозаправки в Риме самолет отправился в Ларнаку, затем – в Дубаи, оттуда – в Аден и, наконец, в столицу Сомали Могадишо. Там немецкие спецслужбы осуществили штурм самолета, в результате которого три из четырех террористов погибли, а из пассажиров никто серьезно не пострадал.

Вскоре после объявления новости о штурме самолета по радио Энслин, Баадер и Распэ совершили в тюрьме коллективное самоубийство – по крайней мере, так сообщили об этом немецкие власти, хотя существуют и другие теории.

18 октября Шлеер был убит во Франции, и похитители сами указали на местонахождение его трупа, отправив письмо в редакцию французской газеты Libération.

В 1970-е и 1980-е годы RAF продолжала свою деятельность и взяла на себя ответственность за ряд убийств высокопоставленных бизнесменов, а также взрыв на американской военной базе Рейн-Майн недалеко от Франкфурта-на-Майне. Но объединение Германии в 1990 году и распад социалистического лагеря нанесли серьезный удар по левым террористическим группировкам в Европе, включая RAF. В 1990-е годы активность движения значительно упала, а в 1998 году было объявлено о его самороспуске.

Моросит мелкий дождь. Матвей, в резиновых сапогах и плаще с капюшоном, поднимает замаскированную травой крышку схрона. Наклоняется, достает из него четыре автомата, завернутые в тряпки, коробки с патронами, грузит на тачку. Он закрывает крышку, толкает тачку к дому.

Участники коммуны собрались под навесом у дома. Некоторые бросают удивленные взгляды на стол с разложенными «калашами» и патронами. Матвей, стоя у стола, обводит всех взглядом.

– Сегодня мы с вами должны сделать шаг на новый уровень, – говорит Матвей. – Я вижу по вашей реакции, что некоторым это кажется странным, неожиданным, а возможно, и вообще не соответствует ожиданиям и тому, к чему мы готовились ранее. – Он делает паузу. – Нет, здесь нет никакого противоречия, есть лишь движение на новый уровень, вверх. Речь ни в коем случае не идет ни о каком насилии, вооруженных действиях и тэ дэ. Оружие необходимо нам исключительно для самообороны. Крушение существующего мира неизбежно, и так же неизбежно за ним последует хаос. И в этом хаосе необходимо будет защищаться от внешних опасностей. Когда наступит этот момент, который писатель Пелевин – я его не люблю, но в этом он, безусловно, прав – назвал емким и нецензурным словом «пиздец», я сказать не могу. И никто сегодня не может вам этого сказать. Я очень хочу надеяться, что это будет нескоро и мы сумеем по-настоящему к нему подготовиться: создать мощную, многонаселенную, полностью самодостаточную коммуну, которая сможет перенести принципы своего функционирования на общество в целом. Но мои ощущения таковы, что мы можем и не успеть, что «пиздец» придет раньше, и нам нужно быть к этому готовыми.

Дождь усилился. Капли стучат по крыше.

– Как я уже не раз повторял, все, что мы здесь делаем, мы делаем исключительно на добровольной основе, – говорит Матвей. – Поэтому перед тем, как мы начнем учиться обращению с оружием, я должен сказать: если кому-то это не нравится, если кто-то чувствует, что не может или не хочет этим заниматься, он или она должны выйти вперед и сказать об этом. Мы не можем оставаться семьей, коммуной, если кто-то внутренне недоволен, если кто-то имеет вопросы к тому, что мы делаем. Этому человеку придется покинуть коммуну, но это – единственный выход.

Матвей оглядывает ребят. Все молча, серьезно глядят на него.

– Ну, вот и хорошо. Значит, приступим. Мы научимся разбирать и собирать автоматы, чистить их, заряжать магазины и, собственно, стрелять.

Воронько и Андрей сидят за столом. Комната – в состоянии ремонта: обои на стенах полусодраны, у стены стоят мешки с цементом, ведра, валяются кисти, скребки.

На столе – нарезанная колбаса, помидоры, огурцы, хлеб, начатая бутылка водки. Еще одна, пустая, валяется на полу.

– …я, наверно, никогда этот, блядь, ремонт не закончу, – говорит Воронько. – И, ты знаешь, мне, по типу, насрать. Пока не развелся – да, все это волновало, до всего было дело. Потом, в общаге – ясный пень, не до комфорта. А сюда уже два года как въехал – и все, блядь, не могу собраться и закончить. То работа – ни выходных, ни проходных. А когда есть выходные, то как-то не до этого…

– А как твои бабы реагируют на такую разруху?

– «Разруха не в квартирах, а в головах». Видишь, не совсем еще отупел, что-то помню из классики. А баб я сюда не сильно часто вожу, честно тебе сказать. А те, кто приходит, им по херу. Кровать есть – и ладно…

Воронько берет бутылку, наливает в рюмки.

– Ну, давай за то, чтобы эта разруха все же поскорее закончилась, – говорит майор.

Они чокаются, выпивают.

– Знаешь, когда ты после универа пошел в ментуру работать, мы все слегка прихуели, – говорит Андрей. – Никто от тебя не ожидал…

– Ну да, мы ж все ментов ненавидели, ни в хуй не ставили. Так что можешь мне это не объяснять… – Воронько улыбается.

– В принципе, если бы кто-то другой – это не было бы таким шоком, но то, что ты…

– Ну а хули мне было делать? Жена, ребенок… Не идти же мне в школу учителем или в аспирантуру…

– Ну, не у тебя одного была такая ситуация, у меня тоже…

– Но ты хотя бы для газет уже писал внештатно, у тебя контакты были, связи, тебя сразу взяли в штат «Трибуны» после института…

– Ладно, давай не будем про это. Я тебя тогда понял по-человечески. Время такое было: каждый выкручивается как может.

– Знаешь, время – оно, сука, всегда одинаковое. Хорошего времени быть не может, нужно действовать по обстоятельствам…

Воронько берет бутылку, разливает остаток водки.

– Ну, давай за это и выпьем – за то, чтобы получалось действовать по обстоятельствам, – говорит Андрей.

Они чокаются. Андрей выпивает, ставит рюмку на стол, берет кусок хлеба и колбасы.

Воронько смотрит в одну точку на стене, позади Андрея. Он встряхивает головой, потягивается. Берет рюмку, выпивает.

– А тебе никогда не хотелось просто бросить все, на хер, и уехать, например, жить в деревню? – спрашивает Андрей.

– Не думал об этом. Почему спрашиваешь?

– Брал тут на днях интервью у одного клиента – он работал сисадмином много лет, потом бросил семью, квартиру, уехал жить в заброшенную деревню – Елизовский район, самая граница области – там даже транспорта нет никакого… Собрал вокруг себя молодых ребят… Типа, коммуна такая… Статья уже вышла…

– Я газеты не читаю, ты знаешь. Но давай-ка про это поподробнее…

Андрей чмокает губами.

– Если ты считаешь, что он может иметь отношение к нападениям, ты ошибаешься… Это совсем из другой оперы.

– Это тебе кажется, что из другой. Надо проверить всех. Ты делаешь свое дело, а я свое. Ты это понял?

Андрей пожимает плечами.

Сергей останавливает «девятку» у стоянки дальнобойщиков на выезде из города. Светятся вывески автозаправки. На обочине стоят четыре проститутки, курят, переминаются с ноги на ногу.