Война - Владимир Козлов

– Что ты мне про видеокамеры? – Генерал бьет ладонью по столу. Чай расплескивается. – Какие еще блядские видеокамеры? Это на глазах у всего дома было. Опросить всех пенсионеров, на хер. Они целый день сидят у окна, должны были видеть все.

– Опросили всех, кого смогли. Никто не видел ничего конкретного. Да, в беседке постоянно сидят какие-то ребята. Причем не только из этого дома. Лиц никто не запомнил, да и далеко, и плохо видно из-за деревьев. Видели только, что кто-то сидит. В тот день тоже сидели ребята, никто их не рассмотрел и не запомнил. Те, кто бросали бутылки, были в черных джинсах, в черных балахонах, в масках. Это всё…

– Что – всё? Ты мне скажи – что – всё? Я что, должен тебе объяснять, как делать твою работу? Чтобы мне через неделю были подозреваемые! Понял?

Проходная комната в малогабаритной квартире. Работает телевизор – фильм «Такси-3».

На диване сидят родители Ивана. Отец – лысеющий, немного за сорок, в майке Reebok, с бутылкой пива в руке. Мать – миниатюрная, насупленная, с морщинами на лбу. В кресле младшая сестра – лет двенадцать – играет в игру на мобильнике.

В прихожей щелкает замок, открывается дверь, слышатся шаги. В комнату заглядывает Иван, снимает с плеча гитару в чехле, ставит на пол.

– Где ты ходишь? – спрашивает отец.

– На репетиции был.

Отец хмыкает.

– Ваня, я тебе совершенно откровенно говорил и еще раз говорю: я не вижу в этом никакой перспективы.

– При чем тут перспектива, папа? Я хочу это делать, и я это делаю.

– А о будущем думать не надо? Эта твоя музыка только отвлекает от учебы.

Сестра поднимает глаза от экрана мобильника, снова возвращается к игре. Мать, не отрываясь, смотрит в телевизор.

Отец делает глоток пива.

– Ты пойми, я без наезда. Я просто говорю, что думаю. У тебя есть реальные шансы как-то проявиться. Мое поколение – оно пролетело мимо всего. Нас, как написал Пелевин, готовили к жизни в одной системе, а жить пришлось совершенно в другой. И мы не смогли толком адаптироваться. А у тебя есть реальные шансы…

– Какие шансы? Стать офисным планктоном и просиживать штаны в надежде на повышение, на прибавку к зарплате?

– Почему ты так презрительно об этом говоришь? Что в этом плохого? Или ты хочешь работать продавцом, как я?

– Не хочу.

Иван поднимает гитару, проходит через комнату к двери в смежную, открывает ее, заходит.

«Форд» серебристого цвета едет по индустриальной зоне – мимо заборов, складов, индустриальных корпусов. За рулем – Воронько.

Машина останавливается у бетонного забора. За забором виден ангар. Рядом припаркован заляпанный грязью «мерседес». Воронько делает знак водителю. Водитель – смуглый парень в черной кепке-бейсболке – выходит, открывает дверь «форда», садится рядом с Воронько.

– Привет, Шама, – говорит майор.

Парень молча кивает, достает из кармана пакетик с «травой», протягивает Воронько. Майор забирает его, кивает. Парень выходит из машины, садится в «мерседес», уезжает.

Воронько, покопавшись в бардачке, находит мятую пачку «Беломора».

Воронько сидит в машине, курит «косяк». Над серым бетонным забором – вывеска «Шиномонтаж. Сход-развал». К забору прилеплены полуоборванные объявления «Купим волосы», «Металлопрокат», «Продаем арматуру». У забора валяются раздавленные пивные жестянки, упаковки от чипсов. Воронько делает последнюю затяжку, выбрасывает «косяк», заводит машину.

Воронько останавливает машину у подъезда типовой девятиэтажки, выходит. В руке – чекушка водки. Он присасывается к бутылке, допивает. Бросает пустую бутылку в урну. Не попадает. Бутылка падает рядом с урной, не разбивается. Майор набирает код домофона.

Майор заходит в квартиру. Из кухни выглядывает ярко накрашенная рыжеволосая тетка с сигаретой, говорит:

– Какие люди в Голливуде!

– Привет, Сергеевна. Как жизнь?

– Лучше всех.

Майор хмыкает. Делает шаг вперед по коридору.

– Ты куда, начальник? – говорит Сергеевна. – А разуться?

Воронько стаскивает ботинки, не развязывая шнурков, идет по коридору. Слева – кирпичная нештукатуреная стена с дверями: это – переделанная квартира с проходными комнатами. Впереди – дверь. Майор открывает ее, оказывается в предбаннике с ведрами, швабрами и веником, натыкается на ведро, отфутболивает. Открывает следующую дверь.

В комнате – кровать, туалетный столик с зеркалом, на столике разбросана косметика, бутылочки с лаком, кисточки. На кровати лежит поверх покрывала блондинка в черном коротком платье, читает книгу в потертой мягкой обложке.

– Привет, Лариса, – говорит Воронько.

– Здравствуйте, – отвечает девушка.

Она находит в книге закладку, кладет между страниц, закрывает и откладывает книгу. Майор жестом показывает на окно. Девушка подходит к подоконнику, опирается на него руками, отставляет задницу. Воронько подходит, задирает платье. Трусов на ней нет. Он начинает расстегивать брюки. Батарея под подоконником покрашена в бледно-зеленый цвет. В нескольких местах краска отслоилась. На подоконнике валяются рекламные флаеры такси, косметический карандаш, газета с кроссвордами. Один кроссворд наполовину разгадан.

Лариса лежит на кровати, накрывшись покрывалом.

Воронько курит, глядя в окно. Он поворачивается, смотрит на девушку.

– Какой-то вы невеселый, – говорит девушка.

– А что, я бываю веселым?

– Ну, не то чтобы совсем, но веселей, чем сегодня. Что, на работе проблемы?

– Ну да, начальство ебет… Вот я понимаю, за что ебут тебя…

– Зачем вы так грубо говорите?

– …и ты сама это знаешь. За деньги. А вот за что ебут меня – это вопрос. Эт-то вопрос. Большой и толстый…

Большая комната освещена свечами, расставленными на подоконниках. Мебель: три стола, сдвинутых вместе, в углу, возле них – разномастные стулья и табуретки. Вдоль двух стен стоят стопками компакт-диски, рядом – старая магнитола-«мыльница». В центре комнаты сидят на тюфяках полтора десятка парней и девушек. У стены, также на тюфяке, – Матвей.

– Добрый вечер всем, – говорит он. – Надеюсь, сегодняшний день был не хуже, чем все предыдущие. Хотя мне хочется надеяться, что для каждого из вас он, возможно, был чуть лучше, чем все предыдущие. И что каждый новый день, который мы все здесь проводим вместе, – это маленький шаг вперед по сравнению с тем, что было до этого, в том, что мы называем «прошлой жизнью».

Он делает паузу, оглядывает всех. На него смотрят не отрываясь.

– Мы все прекрасно знаем, что мы лишь в самом начале пути. Наша коммуна здесь только создается, мы делаем лишь маленькие шаги. Наша нынешняя жизнь – это пока лишь подготовка к той настоящей жизни, которой мы заживем, когда сможем все здесь организовать так, как хотим. Но мы задали главное свойство этой нашей жизни: мы отказались от всего прошлого, от всего того мусора, который мешал нам развиваться и двигаться вперед, который по-прежнему мешает развиваться подавляющему большинству людей в мире. И в этом нет ничего удивительного и ничего страшного. Большинство всегда неправо. Правда принадлежит меньшинству. Все дело лишь в том, насколько сильным окажется это меньшинство и сможет ли – во-первых – выжить, а во-вторых – прийти к власти над большинством.

Матвей снова делает паузу.

– Есть хорошие новости. К нам хотят присоединиться все больше и больше людей. Как вы знаете, сам я, как и все мы здесь, не пользуюсь Интернетом и прочими подобными вещами. Но мой друг в городе, которому я доверил поддерживать наш сайт, сообщает, что постоянно приходят заявки от молодых людей, которые хотят к нам присоединиться. К сожалению, на сегодня мы вынуждены ввести ограничения: у нас просто банально нет места, чтобы вместить всех желающих, и поэтому, я думаю, что до конца года мы примем не более двух-трех новичков. В перспективе мы рассчитываем построить здесь новое здание, и не одно, но раньше весны заняться этим мы не сможем. Здесь, как вы сами понимаете, играют роль и погодные, и финансовые, и организационные соображения. Да, мы в какой-то степени спрятались здесь, чтобы дождаться, пока этот мир рухнет, и на его руинах создать новый мир. Но это не будет пассивным ожиданием.

Матвей откашливается.

– А теперь приступим к нашему еженедельному ритуалу. Для тебя, Вика, это будет в первый раз, поэтому объясняю суть. С точки зрения обывателя, то, чем мы сейчас займемся, называется групповым сексом. Но с нашей точки зрения, это – момент максимального единения и раскрепощения. Мы все являемся в какой-то степени братьями и сестрами, для которых не существует границ и преград. Каждый волен выбирать себе партнера, но никто не должен остаться без внимания. Это – акт единения в большей степени, чем конкретного сексуального влечения к конкретному человеку, и это делает подобный опыт гораздо более возвышенным. Одновременно это акт максимального раскрепощения, отказа от морали и ограничений, навязанных обществом… Да, не забываем пользоваться презервативами – они на подоконнике. В этой ситуации размножение не является нашей целью.