Статус: все сложно - Дарья Белова

– Конечно! О чем речь? Я как раз обед приготовила. Твой любимый пирог. Тим, нельзя! – какой-то шум и звук падающей тарелки. Та, вроде не разбивается.

Мы отключаемся одновременно. Я еще несколько минут сижу с закрытыми глазами, считаю, представляю себе ласкающее море, пение птиц, что там еще в медитации говорили? Уже и не помню. Я всегда засыпал.

Боль снова стала отступать, на виски уже не так давит, и я могу ехать.

Завожу двигатель. Он не такой приятно урчащий, как у Ягуара. Того вспоминаю с любовью и грустью, а еще с нотками злости и обиды. Подвела меня моя малышка. Хотя подвела она не меня, а его.

– Ты тоже моя малышка, – погладил я оплетку руля.

Дом Лили находится в спальном районе. Не таком старом и тухлом, как некогда был у Марата. Совсем нет. Это новый район Москвы, с высокими домами и шлагбаумом во дворе. Практически не придраться.

Паркуюсь возле подъезда. Сегодня повезло, тот тип, что вечно криво паркуется на этом месте, закрывая съезд, поставил свою тачку в другое место. Увидел его белую бэху, как только заехал на территорию двора.

Набираю красивые цифры на домофоне и жду ответа. Противный треск звонка еще бьет по ушам и хочется прикрыть их, может, так звук станет тише.

Лиля открывает дверь, даже не спросив, кто там. Получит у меня выговор.

Лифт чистый, в подъезде не воняет мочой. Снова провожу параллели с тем домом, где Лиля с Маратом вечно зависали.

Я вытащил ее оттуда, друг. Теперь у нее все хорошо. Интересно, а что бы ты сказал, если увидел этот дом, этот подъезд, квартиру? Наверное, удивлялся, восхитился. Тебе так понравилось все, что ты видел у меня дома. А что бы ты сказал, узнав, что у тебя растет прекрасный сын?

Дверь уже открыта, а Лиля стоит с Тимом на руках и ждет, когда откроются створки лифта. Их голоса я слышал еще находясь там.

– Скажи привет дяде Глебу, – обращается она к сыну.

Тот уже тянет ручки, утыкается мне в шею и обнимает.

– Привет, – картаво здоровается мальчишка.

У Тима темные волосы, которые вьются на концах, и они выглядят милыми и очаровательными. Правда с такой прической он становится похож на девчонку, но Лиля наотрез отказывается стричь короче. Потому что “так было у Марата”. Тим пошел в него: темные волосы, карие глаза, наивный взгляд, который превращался в грозный, стоит убрать его любимую игрушку. Ему через пару месяцев исполнится три года. Совсем мальчишка, ребенок. Который с самого своего рождения не видел отца. Его друг совершил ошибку, из-за которой его и не стало.

– Да проходи ты уже. Что встал в дверях? Или ты как всегда на пять минут, Навицкий? Совсем гордым стал, да, бизнесмен? – подкалывает она меня.

Прошло больше месяца после аварии, когда я решился набрать Лиле. Мне очень хотелось извиниться. Чувство вины было оглушительным. Я засыпал и просыпался с ней. Жил с ней. Живу.

Лиля ответила на звонок сразу. Может потому, что звонил уже не со своего номера. Я его просто поменял. По крайней мере, мне хочется так думать. Голос был убитым, низким и хриплым. Это терзало меня сильнее, топило, грубо окуная мою голову в ту жу вину и не давая вырваться и сделать вдох.

Мы встретились в каком-то дешевом кафе, где даже не удосужились нанять официантов. Нам пришлось заказывать у кассы вонючий кофе и старые эклеры. От них пахло затхлостью и плесенью. Но это место выбрала Лиля. Я не стал ей перечить. Просто пришел, куда сказали. Глупо. Надо было позвать ее в нормальное кафе.

Она была поникшей, спина сгорблена, а лицо белое. Под глазами залегли темные круги. И это не от одной бессонной ночи. Так она теперь выглядела. От той задорной и очаровательной девчонки не осталось ничего. Даже запах стал другим. Нет больше свежести, что я чувствовал. Пахло старой одеждой и потом. Было ли мне противно? Безусловно. Ведь Глеб Навицкий никуда не делся. А потом… Она такая из-за меня, из-за того, что произошло. Она потеряла близкого человека, который о ней заботился, который спас ее от тех гопников. Она была счастлива, пока я не вмешался.

Мы говорили долго. Лиля плакала, а я пил. Потом молча сидели и смотрели в окно. Было начало лета и светило солнце, оно клонилось к закату. Но мы мерзли. Она куталась в свитер, а у меня была неизменная кожанка. Иногда мне казалось, что запах дыма, огня и топлива въелся, и ничем его уже не смыть. Он въелся в мою душу.

– Я беременна, Глеб, – севшим голосом произнесла Лиля, – представляешь, думала сделать аборт. Ведь у меня нет денег, нет своей хоть и маленькой, но комнатки, нет ничего. Даже работы, и то нет. Я одна. А потом. Я вспомнила Марата, его улыбку, как он смеется. На ужин он любил жареную картошку с луком. Так просто. И я готовила ее ему. Его любимый напиток – крепкий черный чай с тремя ложками сахара, – Лиля первый раз попыталась улыбнуться, получилось натянуто и искусственно, – если бы ты только знал, что за приторная гадость получается! А еще он очень любил свою машину. Знаю, ты всегда называл ее ведром. Марат ее выиграл в карты у какого-то парня во дворе. Тот, в свою очередь, купил ее на каком-то аукционе. Одни легенды. Никто уже и не знает, что из них было правдой, а что вымыслом. Но он дорожил ей. Как и дружбой с тобой. Каждый вечер Марат рассказывал про тебя, как вы сидели в баре и о чем-то разговаривали. Непринужденные беседы парней, о которых никогда не расскажешь девушке. Но он мне все говорил. Доверял. Подарок тебе на день рождение искал. Даже сильно психанул, когда на каком-то сайте его обманули. Марат был довольно доверчивым, открытым. И попал на мошенников. Они забрали деньги, а заказ так и не привезли. Расстроился он тогда жутко.

Лиля все говорила и говорила. Будто до этого она долго молчала. Хотя, это, наверное, так и было. После ее слов я понял, что плохо знал своего друга. Я так и не успел его по-хорошему узнать.

– В тот вечер, – Лиля запнулась, шумно сглотнула, но голос не прекращал дрожать, – я почувствовала, что что-то случится. Глупо, наивно. Марат только посмеялся. Мне было обидно, что он не прислушивается. А это чувство, оно было такое черное, грозовое, нависло над нами и никак не уходило в сторону. Я