Пленных не брать! - Виктор Бурцев

С такими мыслями я и уснул, и опять мне ничего почти не снилось, только что-то расплывчатое, рваное, чего утром и не вспомнишь...

– ...А вон самолетик-то... – громко сказал кто-то, вроде прапор.

Я открыл глаза.

В самом деле, высоко в небе, то и дело теряясь за мелкими облачками, летел серебристый пассажирский авиалайнер, оставляя за собой перистый инверсионный след. В салоне сидят, наверное, счастливые упитанные люди в хороших костюмах, смотрят в иллюминаторы на исковерканную землю внизу, картинно ужасаются, говорят друг другу по-немецки или по-английски: «Смотрите, что эти русские сделали со своей страной!» Да и по-русски небось говорят. Может, это рейс из Москвы в один из южноевропейских городов, или на курорт летят господа, в Турцию. На Кипр. Купаться, играть в большой теннис, загорать – что угодно делать, но только подальше от этих оборванных, голодных толп.

Интересно, на такой высоте его из ПЗРК можно достать? Вряд ли. А жалко. Хотя всё равно ничего нет. Завалялся бы тут в лесочке комплекс ПВО, долбануть бы по самолетику. Вот и счастье, нет его слаще.

На завтрак прапор надергал по краям овражка каких-то белых головок, сказав, что это дикий чеснок. В самом деле, отдавали клубеньки чесноком, на вкус были сладковато-едкие, но жрать захотелось еще больше.

– Дебил ты, прапор! – сказал Беранже, хрустя чесноком. – Он же только аппетит разжигает!

– Не хочешь – не ешь, я никого не заставляю, – отозвался прапор.

Он поискал еще и своих любимых грибов, да только не нашел.

Спирт во фляжках оставался, но Москаленко запретил пить.

– Осталось идти всего ничего, без допинга доберемся, – сказал он.

С ним не стали спорить, тем более идти и в самом деле оказалось близко. Час-полтора, и мы пришли к цели. Я понял это, когда Москаленко раздвинул орешник и сказал устало:

– Вот он, бля. Точно, он.

Мы нарушили походный строй и бросились сквозь орешник, нещадно хрустя и треща. Бросились – и остановились.

– Ни хренатушки себе, – сказал прапорщик, присвистнув. – Что ж тут было?!

Это был дом. Довольно большой двухэтажный дом, в приличном состоянии, с красной черепичной крышей, водосточными трубами, с огородиком за березовой оградкой, сверху которой хозяйственно натянули колючую проволоку. В огородике что-то росло, цвело, стояло пугало с растопыренными руками и ведром вместо головы. Обитые дощечкой стены домика окрашены в зеленый цвет, уже малость подвыгоревший, но довольно свеженький. Ничего необычного на первый взгляд, но здание стояло в центре жутковатой проплешины метров с двести радиусом: выгоревший поваленный лес, голая черная земля с рыжими пятнами песка и глины, перемешанных с окалиной, и главное – техника. Битая, ломаная броневая техника, в основном танки, от обычных наших до «абрамсов» и «леопардов»... Два вертолетных остова, неуклюже растопырившие лопасти. Пахло мертвым железом, как на свалке вторчермета. Зачем они все сюда перлись? И кто, мать его ети, в теремочке живет? Что за лягушка-квакушка с мышкой-норушкой?!

Но удивил меня даже не дом, а новенький нужник из желтых досок, стоявший метрах в десяти от дома. Аккуратный, с окошечком в виде пикового туза, прорезанным в двери. Он выглядел особенно дико.

– Что ж тут было?! – повторил прапорщик, пиная изодранную покрышку с торчащими во все стороны ошметками корда, валявшуюся прямо возле кустов, откуда мы вылезли.

– Война, похоже, – сказал доктор.

– Ничего себе война! А дом как же уцелел?

– А ведь мы, похоже, пришли, – задумчиво сказал Костик. – Как думаешь, Валер?

– Определенно, – ответил я. – Определенно.

И направил свой автомат на Москаленко.

Капитан не удивился, не стал хвататься за оружие. Он почесал искусанную комарами щеку и спросил:

– И что дальше?

– А?

Я покосился на Костика – тот держал на мушке Шевкуна. Остальные опасности не представляли, стояли с обалделым видом, таращились.

– Я спрашиваю, что дальше?

– А дальше, пан капитан, объясни нам, за каким чертом мы перлись на этот дом с мезонином посмотреть. И что за война тут вокруг была. И как, мать твою, эта сраная хатка сохранилась, когда вокруг столько железа наворочено!

Костик сорвался на крик, и я подумал, что он вот-вот выстрелит. Об этом же, должно быть, подумал и Шевкун: по лицу капитана катились крупные капли пота, подбородок затрясся. Зассал Шевкун.

А вот Москаленко не зассал. Он продолжал скрести щеку, то ли обдумывал ответ, то ли прикидывал, как соврать.

– Я ж вчера еще сказал: сами всё увидите. Ну что ты хочешь, Логвинов, чтобы я тебе объяснил? Вон он дом, иди, постучись и спроси.

– Стой, капитан. – Это встрял, как ни странно, наш старлей. – Постучаться, говоришь? А эти, – Беранже обвел рукой покореженную бронетехнику, – тоже постучаться подъехали? Бензинцу попросить, маслица? Или отвертку дома забыли, решили у доброго человека одолжить?

– Темнишь, капитан, – добавил Костик. – Я лично туда не пойду.

– Да не иди. Не иди, – сказал Москаленко. – Хрен с тобой, Логвинов. Я сам пойду.

И, повернувшись, зашагал по выжженной земле к зеленому двухэтажному домику. Только сейчас я разглядел, что ботинки капитана ступают по костям, по человеческим костям, перемешанным с гарью, песком и ржавчиной. Правильно, не сами же эти танки ехали, не сами вертолеты летели.

Мы стояли и смотрели, как Москаленко шагает, перепрыгивая прорытые танковыми гусеницами канавы. Вот он обошел один из сбитых вертолетов, нагнулся, что-то рассматривая, через пару шагов снова остановился на секунду и отбросил в сторону автомат.

– А что, может, и правильно, – пробормотал доктор.

– В смысле? – спросил прапорщик.

– Оружие...

Москаленко словно услышал доктора – расстегнул кобуру и выбросил пистолет. Это что же получается, к чертову домишке нельзя подходить с оружием? А с теми, кто прется с пушкой в руке или в башне, выходит, вон что бывает? Я посмотрел себе под ноги и увидел несколько вполне сохранившихся, хоть и обугленных, человеческих ребер.

Капитан продолжал идти, и тут дверь домика отворилась.

– Полагаю, вы ко мне, – крикнул мужик, вышедший на крыльцо.

В руках он держал ручной пулемет неизвестной мне модели, а из-за его плеча выглядывала молодая женщина. Вот и лягушка-квакушка, и мышка-норушка. Причем мышка тоже не простая, с автоматом. И по тому, как она его держит, видно, что умеет обращаться с оружием, а не просто схватила «калаш» для устрашения.

– Полагаю, к вам, – крикнул в ответ Москаленко. Он мог и не кричать, потому что находился уже достаточно близко к домику, но сделал это, должно быть, для нас.

– Тогда стойте на месте, – велел мужик с пулеметом.

– А можно мне сесть? – спросил Москаленко.

– Садитесь на здоровье. Ваши люди могут подойти к вам, но без оружия.

– Хер... – рыкнул прапорщик, но доктор одернул его:

– Посмотрите, что вокруг. Какой там хер. – Москаленко повернулся к нам и махнул рукой.

Я посмотрел на Костика – тот так же вопросительно пялился на меня. Кончилось тем, что мы оба уставились на старлея Беранже, который даже смутился и буркнул:

– Идемте, что ли...

Шевкуна словно не замечали. Мы аккуратно сложили оружие в ложбинку и осторожно пошли к присевшему на ржавый автомобильный мост Москаленко.

Мужик на крыльце смотрел на нас и улыбался.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

НА ТОЙ ВОЙНЕ НЕЗНАМЕНИТОЙ...

ВОЗВРАЩЕНИЕ К БУДУЩЕМУ

Жизнь полна загадок, разгадать которые может только мертвец.

Первое, что видишь, когда прибываешь в Хельсинки морем, – это Свеаборг. Странные мысли приходят в этот момент в голову. Кому как, но мне всегда кажется, что через эти бойницы кто-то целится в меня из чего-то крупнокалиберного. Ощущение настолько острое, что я с трудом преодолеваю желание спрятаться.

Если выбраться на палубу пораньше, можно увидеть бесчисленные островки, на которых не редкость – маленькая избенка. Баня. Если кто-то считает, что самыми большими любителями бань являются русские, то, скорее всего, он прав. Однако следует учесть, что на каждого любителя найдется и профессионал. Так вот финны профи в банном деле. Да и как иначе назвать человека, который плывет на лодке черт знает куда в Балтийское море, чтобы причалить к своему островку, на котором ютится прокопченная деревянная избушка с печкой, а вокруг вода, вода? Фактически, если лодка не своя, то покинуть этот островок можно, только когда за тобой приедут. А на море ветер. И что еще делать человеку, как не париться, до совершеннейшего слияния с природой? Да и невозможно тут без бани.

Островки эти, впрочем, некоторое время назад служили и для более прозаических и даже жутковатых целей. К некоторым из них местные жители, из тех, кто знает, не рискуют приближаться и по сей день.

Открылась дверь, и на палубу парома выскочила встрепанная Юлька. После вчерашнего кутежа на многопалубном «Силья-Лайн Симфония», бесконечного беганья из бара с роялем на самом верху до ресторанчика с караоке в самом низу, традиционного шведского стола и найт-шоу утро по прибытии в Хельсинки не может быть добрым. На пароме, размером с хороший футбольный стадион, питейных заведений великое множество и коктейльный выбор огромен. Некоторые, пройдя половину списка, от «Блэк Рашен» до «Блу Оушен», ухитряются прийти в настолько сложное состояние, что не всегда помнят, кто они и где. Вчера вечером нам неоднократно попадалась странная парочка, старающаяся получить от жизни максимум удовольствий. Они встречались с нами во всех барах, пару раз пытались вылезти на сцену с караоке, чтобы спеть, играли в казино на всех автоматах, кричали что-то, бегая по верхней, открытой палубе, в конечном итоге Старшой, по Олькиной формулировке, тащил Молодого в каюту, тот отбрыкивался и кричал по-русски: «Я – Третий Рейх! Где вы были в сорок втором году?! Я – Третий Рейх!»