Проклятый - Анна Мистунина

Трактирщик о чем-то спорил с командиром. Доносились отдельные слова: жена, дети, спешка… Командир нахмурился. Женщина дернулась, Кар не понял, что она сделала, но младенец закричал во всю мочь. Командир досадливо махнул рукой: проезжайте. Солдаты, перегородившие проезд, тронули лошадей. Трактирщик мгновенно вскочил в седло. Послал коня вперед, жена, оглянувшись на девочку в седле перед Каром, тоже. Кар пригнулся, с трудом удерживаясь, чтобы не пуститься вскачь. Командир скользнул по нему равнодушным взглядом, и ворота остались позади.

Широкая, гладкая словно полотно дорога тянулась, огибая пышные виноградники и ореховые рощи. Сперва ехали шагом, но вскоре Кар, не выдержав, пришпорил мерина. Тот рванулся вперед. В скорости ему было не тягаться с материной кобылой, но с каждым ударом копыт столица удалялась, а погони все не было.

Осеннее увядание еще не тронуло изумрудной зелени деревьев и трав, лишь кое-где в густой листве огоньками вспыхивали алые и желтые вкрапления. Ярко светило солнце. Травы стояли — высокие, ароматные. Поля — золотистые. Мир и процветание царили в Империи, и только в темной душе колдуна клубился страх.

Наконец, оглянувшись, Кар не увидел города. Натянул поводья. Трактирщик остановился рядом, но еще раньше, чем он успел раскрыть рот, женщина спрыгнула с седла и, прижимая младенца одной рукой, бросилась почти под копыта мерина.

— Отдай! — закричала она.

Кар наклонился в седле, девочка из его протянутых рук соскользнула на шею матери. Женщина застыла, обнимая детей. Из синевы ее глаз на Кара взглянула та же ненависть, что прошлой ночью он видел в глазах дамы Истрии. Только место убийцы-жреца теперь занял Кар.

— Простите меня.

Не колдун и не одержимый тьмой — просто Кар перевел молящий взгляд с женщины на ее мужа и обратно. Никто не ответил. Отвязав от пояса кошель, Кар сказал:

— Здесь все, что у меня есть…

Женщина презрительно скривилась. Кар понял, что она скажет. Добавил поспешно, глядя в лицо трактирщику:

— Это не вам. Отдадите девочке, когда вырастет. Может быть, она меня простит.

Трактирщик молча протянул руку, принимая кошель.

— Прощайте, — сказал Кар и всадил шпоры в лошадиные бока.

Прошел не один час, прежде чем он опомнился. Мерин под ним тяжело дышал и исходил пеной. Глянув вниз, Кар увидел кровь на сапогах. «Я только и делаю, что мучаю всех вокруг, — горько подумал он. — Даже это несчастное животное». Пустил лошадь шагом. Его никто не преследовал, и тьма не являлась злорадствовать над отверженным. Белоснежные башни столицы давно скрылись из виду. Кар был один среди звонкого лесного безлюдья. Он, и взмыленный старый мерин.

Догадавшись наконец свернуть с дороги, Кар выбрал первую попавшуюся тропку — она задорно извивалась меж стволов, то огибая холм, то упираясь в речной брод или простенький мостик из двух сложенных рядом бревен. Повозка не прошла бы здесь, но следы копыт виднелись во множестве. Кар не знал, куда ведет тропа. Ехал без направления и цели, взгляд бездумно цеплялся за торчащие ветки. Порою они нависали над самой тропой. Полдень только миновал, но под сводами леса жил полумрак. Светлые солнечные пятна вдоль тропинки не разгоняли его, скорей, они выглядели скромными гостями в храме вечного сумрака.

Звонкие птичьи голоса перекликались над тропой так радостно, словно весь мир принадлежал только им. Прислушавшись, можно было разобрать, что у каждой своя песня, которую она повторяет снова и снова. Никто не дирижировал этим хором, но звучал он слаженнее хора жрецов в столичном храме, когда тот во дни праздников возносит к небу торжественные песнопения.

Кар больше не подгонял мерина. Тот шел все медленней, копыта мягко стучали по тропе, под ними трещали, ломаясь, сухие ветви. Спокойствию лесного чертога не было дела до мрачной бури, бушевавшей у Кара в душе, до страха, одиночества и ненависти, сжигавших его дотла. Будь он и впрямь колдуном, мелькнула мысль, лес уже сгорел бы под ударами молний, наводнение смыло бы остатки… Если только не врут слухи о великой силе и власти колдунов. Темной силе и власти.

Мерин наклонил голову, потянулся губами к траве на обочине тропинки. Кар хлопнул его по крупу, и конь пошел вперед, недовольно прядая ушами и то и дело норовя остановиться. Он, судя по всему, считал, что на сегодня прошел уже достаточно, а неугомонному всаднику неплохо бы проявить почтение к старости, коли уж прочими достоинствами, вроде ума и привычки сидеть дома, судьба этого всадника явно обделила.

Вновь послышалось журчание ручья. Еще полсотни шагов, и деревья расступились, открылась широкая, заросшая высокой травой прогалина. Ее пересекал даже не ручей, а небольшая речушка с быстрым течением. Тропа обрывалась на берегу, чтобы продолжиться на той стороне.

У воды мерин решительно остановился. Всем своим видом выражая бунт, потянулся пить. Кар не стал спорить, расседлал его и оставил пастись. Напился в стороне от лошади. Вода, темная из-за быстрого течения, оказалась холодной и чистой.

Утомительный день, бессонная ночь, еще один день, смерть, предательство, бегство, темная фигура за спиной, беззащитное детское тело в руках… Шатаясь, как пьяный, Кар сделал несколько шагов от реки. Повалился в траву. Если за ним придут сейчас, он не шевельнется. Пусть делают, что хотят.

Он проснулся, когда солнце почти село. Открыв глаза, бездумно смотрел на закат. Узкая полоска цвета крови лежала над самыми верхушками деревьев. Небо вокруг окрасилось розовым, ему на смену шел желтый, и, наконец, бирюза, переходящая в зелень. Журчала река, где-то поблизости стрекотал кузнечик. Тело казалось странно неподвижным, будто проклятие наконец обрушилось на него, превратив в камень.

Большой жук опустился на руку. Блестящие зеленым металлом крылья сложились, жук медленно двинулся от запястья к кончикам пальцев. Лапки насекомого слегка щекотали кожу. Кар следил за ним, не шевелясь. Жук остановился. Передние лапки потерлись одна о другую, крылья расправились. Насекомое словно чего-то ждало. И дождалось — повеяло слабым ветром. Крылья шевельнулись, ловя порыв, и жук с тихим гудением улетел. Кар снова посмотрел вверх. Время текло мимо, не задевая, не беспокоя. Красная полоса над лесом исчезала, буйство красок начало блекнуть, и вскоре остался лишь неяркий розовый отсвет. Облака, темнея, наплывали на него.

Кто-то приблизился, тяжело ступая. Кара тронули за плечо. Все еще во власти оцепенения, он с трудом поднял голову, но это был только мерин. Мягкие губы ищуще потянулись к человеку.

— Мне нечего дать тебе, — сказал Кар, садясь. — Прости.