Застава на Якорном Поле - Владислав Крапивин

— Будешь соваться куда не надо, никогда не станешь бабочкой, — шепотом предупредил Ежики. Гусеница подумала и пошла назад. «Быстрее, — мысленно приказал Ежики. — Ну-ка брысь!» Незваная гостья свернулась калачиком и упала в траву.

— Здорово ты ее! — звонко сказал Яшка. Ежики вздрогнул. «Собеседник» лежал рядом, на лопухе. На экране плясал человечек с головой-картошкой.

Ежики положил компьютер на колени (поморщился — больно еще). Человечек упрыгал, опять появился вечерний городок. Среди домов проскочил крошечный трамвай с огоньками.

— Ну что, Яш? Подумал?

— Здорово ты ее! Сделал черту и — щелк!.. Ты, наверно, койво?

— Кто?

— А, ты не знаешь… Так у нас в Реттерхальме назывались люди, которые умеют всякое необыкновенное. Как мадам Валентина… Или вот он…

Ежики увидел на экране мальчишку. Длинноволосого, босого, в мятой парусиновой рубахе с синим воротником, в узких штанах до колен. Мальчик стоял на каменном уступе, смотрел куда-то. И так четко все было — ну прямо кино!

— Кто это?

— Тот, кто принес монетку… А потом его выгнали из города. Сказали, будто из-за него сошел с рельсов трамвай, когда ребята играли у путей. Но это неправда… А потом он спас город. Остановил в полете бомбу, когда враги выстрелили с корабля.

— Как остановил?

— Посмотрел на нее, и она не долетела.

— Сказки, — вздохнул Ежики.

— Не сказки. Ему поставили памятник.

Мальчик на экране сделался неподвижным, потемнел. И стало видно, что он из бронзы…

— А ты тоже… Гусеницу остановил, — напомнил Яшка.

— Это же пустяк! Сравнил: гусеница и бомба!

— Все равно. В тебе особый талант.

— Ну, тогда здесь, в лицее, каждый — койво. У любого особый талант. Да и не в лицее тоже. Каждый умеет что-нибудь… такое. Ярик, например, может бумажными голубями управлять: запустит, и они летают, летают, всякие петли делают…

— У тебя не только это…

— У меня, говорят, индекс воображения выше нормы… Вот, говорят, и представил себе Якорное поле… Яшка, ты скажи! Ты уже подумал? Разве может быть, чтоб такое просто привиделось? Ведь и якорек есть… и вообще…

— Мне бы твои заботы. — С человеческим вздохом Яшка выключил экран.

— Ты же обещал подумать!

— Я думал не об этом… Про Поле ты можешь решить сам. Поедешь и поглядишь: есть оно или нет.

Ежики опять зябко шевельнул плечами. Проще всего — поехать. Об этом он думает все время. Но… вдруг там ничего нет?

— А если я скажу, что нет, — проницательно заметил Яшка, — ты ведь все равно поедешь искать.

Ежики вздохнул. А Яшка попросил шепотом:

— Ты лучше скажи: мне-то что делать?

— А… что? — не понял и растерялся Ежики.

— Ну, зачем я на свете?.. Вырастили меня… Модель Вселенной… А что дальше? Так и буду болтаться по карманам?

— Я… не знаю. Не думал, — признался Ежики.

— И я не думал, пока себя не помнил… И сейчас ничего не придумывается. Каша в голове… — Это было ничуть не смешно, хотя, казалось бы, какая у Яшки голова.

Ежики виновато молчал.

— Мне нужна система, — хмуро сказал Яшка. — Чтобы все привести в порядок. — На экране возникли белые концентрические кольца. — Чтобы ясность была… Мне нужна какая-то философская кон-цеп-ция… Ты можешь соединить меня с Всеобщим Информаторием?

— Я… нет, наверно, Яш… Через «Собеседник» нельзя, с Информаторием только через главный компьютер соединяются. И надо каждый раз Кантора спрашивать… И как туда тебя затолкаешь?

— Не надо меня толкать! Мне бы только к кабелю Информатория. Прильнуть к нему… Хотя бы на часик!

В лицее жили не очень-то общительные ребята. А Ежики был вообще из тех, кого называют «рак-отшельник». Но не всегда же и он, и другие сидели в своих «раковинах». Случалось играть вместе, шастать по парку и по лицейским старинным подвалам. И Ежики знал, где по бетонному подвальному коридору (кстати, незапертому) тянется разноцветная лента пластиковых проводов и труб — жилы различных служб и связей. А то, что у кабеля Всеобщего Информатория оранжевый цвет, знает каждый первоклассник.

Через дверь он все-таки не пошел. Отодвинул решетку подвального окошка в гранитном цоколе, среди высокого белоцвета, пролез, прыгнул в сухую каменную прохладу (колюче отозвалось в колене). Апельсиновый пластик изоляции светился среди других проводов. Ежики двинулся вдоль линии, запинаясь в сумраке за неровности плит. «Собеседник» болтался на ремешке через плечо. В конце подвала, у самой стены, был бетонный квадратный столб, провода уходили за него.

— Вот, Яшка, здесь тебя спрячу… Никто не увидит.

— Ага… Я чую провод… Ежики, ты на меня не обижайся.

— Я и не думаю…

— Нет, ты обиделся. Но не надо…

— Ладно, — тихо вздохнул Ежики. — Все равно, кроме тебя, у меня здесь друзей нет.

Яшка вдруг спросил:

— Из Опекунской комиссии не было новостей?

— Ректор говорит, пока не было.

— А почему ты сам не выяснишь? Обратился бы во Всемирный Комитет по охране детства.

— Ты скажешь… Будут они слушать пацана!

— А на фига они нужны, если не будут?.. Ну, ладно… Устраивай меня. А завтра заберешь.

Ежики вытащил кристалл из компьютера, прикинул, как его приспособить к пластику.

Кабель был толщиной в два пальца, изоляция скользкая. Прижать соседним проводом? Но он тоже круглый и гладкий… Вот балда, не взял чем привязать. Не идти же обратно…

Морщась, Ежики нагнулся, рванул от сандалии мягкий ремешок искусственной кожи. С магнитной пряжкой и клепками. Обмотал вместе Яшку и кабель, притянул. Прижал пряжку к металлической клепке. Вот так, держись…

В парке он, хлюпая сандалией, добрался до скамейки у мраморной скульптуры «Мальчик с воздушным змеем» (змей символизировал мечту). Мальчик был ничего, славный, но змей тяжелый, тоже мраморный. Никогда он не сможет взлететь. И Ежики не первый раз уже посочувствовал кудрявому пацаненку… Впрочем, он каменный и никогда не был настоящим… А тот мальчишка в матроске — сперва живой, а потом из бронзы… Зачем? Людям, которых уже нет, хоть по тыще памятников поставь, не оживишь… Почему так — сперва есть, а потом нет? И зачем тогда всё? Вот и Яшка, хотя и не человек, задумался — зачем он на свете? А сам Ежики — зачем?

Сверху упал тяжелый каштан, колюче прокатился по ноге.

Каштан… Гусенок в помидорных лапотках… («Что-то все у меня птичьи сравнения: вчера Вороненок, сегодня Гусенок…») Монетка. «Вот она, моя хорошая, в кармашке у пояса. Открыла камеру и сама вернулась… Теперь ты точно будешь моим йхоло. Поможешь мне?»

«В чем?»

«Сам не знаю, в голове каша, как у Яшки… Хоть какой-то кончик найти бы у этого клубка».

Ежики соединил в «Собеседнике» разогнутые контакты дешифратора. Выдвинул на всю длину антенну. На цифровой клавиатуре набрал три ноля и пятерку — вызов общего пункта учебных консультаций. Звякнул сигнал ответа, на экране возникло внимательно-приветливое лицо дежурного учителя.

— Добрый день… Лицеист Матвей Радомир… У меня вопрос по общей теории Космоса.

— Добрый день, рад вам помочь, Радомир… А почему вас нет у меня на экране?

— Я не по общей связи, а через «Собеседник». Я… в парке занимаюсь.

— На лоне природы? Ну что ж… слушаю вас.

— Можно узнать о теории кристаллического строения Вселенной?

— М-м… — Доброе интеллигентное лицо слегка затуманилось. — Зачем вам? Это же далеко за рамками учебных программ.

— Ну и что…

— Видите ли… Это даже не теория. Это одна из устаревших гипотез строения мира. Довольно наивная, давно признанная несостоятельной, исключенная из сферы научных проблем. Ну, скажем, как вечный двигатель… Заниматься ею сейчас — все равно что возвращаться к вопросу: не стоит ли Земля на черепахе и трех слонах…

— Но если в историческом плане…

— В историческом… Но это за пределами нашего консультационного материала. Свяжитесь с отделом научных гипотез в Информатории. Только, разумеется, не через «Собеседник»…

— Благодарю, господин профессор.

Тот дернул бородкой, отключился.

Ежики отнес в комнату бесполезный компьютер. Потом спустился в столовую. Есть еще не хотелось, но потом, когда захочется, здесь будет полно лицеистов. А ему сейчас не до встреч, не до приветствий и бесед…

Пожевав без охоты (даже не заметил что), глотнув какого-то газированного питья, опять пошел в парк. Мраморный мальчик все так же пытался запустить змея. Бедняга… Ежики двинулся дальше, загребая сандалиями песок аллеи…

— Матиуш! Здравствуйте…

Очки Кантора искрились на солнце. Ежики склонил в лицейском поклоне голову.

— Как вы себя чувствуете, Матиуш?

— Вполне… Благодарю вас.

— На занятия, как вижу, не пошли?

«Как вижу»! Наверняка следил с утра… Спокойно, Ежики…»